Под крыльями высших существ

Глава 4. Сон наяву

Неделя прошла с тех пор. Дни выдались напряжёнными, я не смог ни разу даже случайно увидеться с Петром Иванычем. Но когда выдалась, наконец, возможность, я вновь опоздал на службу. В этот раз припозднился даже сильнее, чем в прошлый раз, было уже совсем темно. Но я всё равно пришёл к нему. Просто поговорить. Да и извиниться за свою выходку не помешало бы.

День выдался особенно удачным – я снял работу танков в непосредственной близости, установив, кроме того, одну из камер прямо на башню одной из наших монструозных бронированных машин. Прямо на глазах формировался отличный материал, который достаточно было грамотно смонтировать.

Свечей почему-то стало меньше, но импровизированный алтарь батальонного психолога всё ещё был похож на островок в океане тьмы. Я видел его блестящие, смотрящие прямо на меня глаза.

– Ты опять опоздал, – констатировал Пётр Иваныч не без укора. – Скажи честно, ты, когда учился в школе, тоже так сильно опаздывал?

– Нет, – честно ответил я. – Я работал, не смог прийти раньше.

– Присаживайся, – сказал он спокойнее. – Тебя вновь что–то тревожит?

– Нет, я просто хотел поговорить. О чём-нибудь, – я присел на красивую табуретку и взглянул на свечи. – Целую неделю вас не видел. Как дела, Пётр Иваныч?

– Всё в порядке, спасибо, – он усмехнулся. – Ты первый, кто у меня за несколько лет это спросил.

– Правда? – спросил я, не поверив ему сперва. – Да ну, Пётр Иваныч, быть не может.

– Ладно, ладно, – посмеялся он, выставив руки ладонями вперёд. – За несколько недель. У бойцов вообще как-то не особо принято интересоваться делами их батальонного психолога.

– Эка неуважение, – сказал я, покачав головой. – Вы им помогаете, а они даже не могут спросить у вас самое очевидное.

– Не бери в голову, Виталий, – сказал Пётр Иваныч, скромно улыбнувшись. – Они и так не покладая рук работают, а я их буду только лишними тревогами загружать. Моя работа в обратном – избавить их от таковых.

– Не спорю. А почему свечей стало меньше? Раньше ведь так красиво было. Свято, я бы даже сказал.

– Некоторые сломались. Старые совсем. Ко всему прочему, мне и самому нравится иногда побыть в относительной темноте. Можно спокойно подумать, послушать тишину. Навевает различные приятные мысли и воспоминания.

– Например? Поделитесь?

– Хм. Например, я будто бы слышу запах тётушкиных оладьев, как она поёт любимую песню о каком-то кавалере, когда жарит их, – мечтательно сказал Пётр Иваныч. – Или запах сирени, растущей на семейной даче, как поддувает слабый ветерок. Но всё же самое лучшее воспоминание – это мой первый поцелуй с моей любимой Танечкой. Я как-будто до сих пор чувствую сладкий запах апельсина и корицы, прикосновение её нежных губ к моим, как она гладила мои щёки мягкими руками и так мило улыбалась, – взгляд Петра Иваныча стал будто бы устремлённым в прекрасную даль, стал полным воодушевления. – У неё были такие красивые волосы, что не передать словами…

– Она здравствует?

– Нет, – ответил Пётр Иваныч упавшим голосом. – Погибла через два дня после того, как пала Стена Владимира. Корабль, на котором она летела, захватили англичане и…

Взгляд Петра Иваныча застыл на одной из искусственных свечей. Тяжесть повисла в воздухе. Я не стал просить Петра Иваныча продолжить, лишь ждал, когда он выйдет из оцепенения. Вскоре он возобновил рассказ:

– Она была беременна тогда, второй месяц, – сказал он шёпотом, но я всё равно почувствовал, как его голос дрожит. Пётр Иваныч продолжал смотреть на свечу. – Они пытали её, снимали это на видео, – тут он медленно повернул голову ко мне, его глаза утонули глубоко в глазницах, – они нашли меня и оставили мне его в почтовом ящике. Не знаю, как, честно. Может, нашёлся курьер, как они таких людей называют. Видео было на маленьком накопителе. Я видел, что там было. Они смеялись, когда она плакала от боли, пытались дразнить её на ломаном русском языке, когда она молила о пощаде. Как и многих, кого они тогда замучили. Накопитель лежал, завёрнутый в эту бумагу. Посмотри.

Пётр Иваныч достал из кармана сто раз мятый кусок белой бумаги. На нём неаккуратными, косыми буквами было написано следующее: «VZNРАN РУСС ПЕРVЫN VNКТОРNR NНGАLN ОРУZNR». Я расшифровал это так: «Взирай, русский, на первую победу английского оружия». Англичане, напоминаю, называли себя «ингали», это предпоследнее написанное на бумаге слово. Внутри меня начала закипать справедливая злость.

– Это чудовищно! – сказал я, не скрывая эмоций. – Какая ещё победа? Это же были гражданские люди.

Пётр Иваныч взял из моих рук бумагу и медленно покивал. Его дыхание стало сбивчивым и чуть более шумным, видимо он пытался сдержать слёзы. Я понимал его печаль и не торопил. Мне самому торопиться было уж точно некуда.

– Я думал, что сойду с ума, когда смотрел это видео. Я быстро уничтожил накопитель, чтобы даже соблазна не было посмотреть на это вновь. Ко мне далеко не сразу пришло осознание, что моей милой Танечки больше нет. Она не приедет ко мне из Высокоградья, чтобы мы жили вместе, растили сыновей, строили своё совместное счастье. Равно как не вернутся и все остальные, кто погиб тогда. И во многих других таких кораблях, по несчастью оказавшихся слишком близко к Стене.

И вновь Пётр Иваныч замолчал. По его щеке вдруг прокатилась слеза, я её успел заметить до того, как он смахнул её. Злость внутри меня сменилась печалью и жалостью к батальонному психологу.

– Я лишился сна, боялся увидеть в нём её лицо, – продолжил он. – Даже на мгновение. У меня больше нет её фотографий, мне очень страшно смотреть на них. Но когда я всё же уснул спустя несколько дней, я вдруг увидел перед собой свечку. Похожую на эту, но настоящую, восковую. А вокруг тьма. Я увидел в этой тьме его фиолетовые глаза. Взор такой ласковый и добрый, но при этом жёсткий и острый, как лезвие бритвы.

– Чей взор?

– Евгения, – тихо сказал Пётр Иваныч и указал на свой медальон с зелёным драконом. – Его взор.

– Так вот чей это Культ, получается, – прошептал я. Затем спросил громче. – Что было дальше?

– Он дал мне надежду. Надежду, что у меня получится отомстить. За всех. Взамен я должен найти ему Посвящённого. Равно как должны и сотни других, подобных мне.

– Они тоже хотят за что-то отомстить?

– Быть может. Я не могу знать, я не находил подобных себе. Все инструкции передаёт мне лично Евгений через сон. Я каждую ночь смотрю во сне на свечу и жду его голоса, который меня бы направил.

– Как марионетку? – осторожно спросил я. У меня с его слов почему-то сложилось именно такое впечатление.

– Нет, ни в коем случае. Иначе и ты тогда лишь марионетка в руках своего начальства. Но ведь это не так.

– Но кто он, этот Евгений?

– Дракон и Покровитель. Как Владимир.

– И за кого он? За Порядок?

– Он за Россию, – Пётр Иваныч посмотрел на меня многозначительным взглядом. – Он сам есть её истинная память.

– То есть? – действительно не понял я. – Это как?

– Он ещё задолго до Владимира обратил свой взор на нас, русских людей. Когда мы ещё жили на Земле. Он следил за нами столетиями. Он переживал вместе с нами все победы и поражения, печалился, когда мы погибали в огромном количестве развязанных не нами войн, и искренне радовался нашим великим достижениям. Столетие за столетием он наполнялся страшной злобой на тех, кто несправедлив по отношению к нам, кто насмехается над нашей ментальностью, постоянно обманывает нас, измывается над нашей верой в будущее, где все могли бы быть равны друг с другом, где не будет высших и низших наций. Его злоба была бессильна, ибо он не мог ни на что повлиять, Земля была защищена от большинства воздействий из третьего мира-измерения. Когда мы выбрались за пределы Солнечной системы, он сразу попытался создать своих посланников, но самое главное из высших существ не позволило ему этого сделать. Видите ли, он выбивался из концепции противостояния Порядка и Упадка. Он стал действовать по-другому…

– Выбирать людей, к которым легко залезть в разум? – попробовал предположить я.

– Да, – кивнул Пётр Иваныч. – Именно так.

– Значит, вы ищете Посвящённого. А кто может таковым стать?

Я вдруг почувствовал дуновение ветерка из приоткрывшегося окна возможностей. Быть Посвящённым – великая честь и возможность влиять на вещи большого масштаба.

– Любой, в ком Евгений увидит потенциал. Будь уверен, он видит всё. Может, даже следит сейчас за нами…

Пётр Иваныч произнёс это с интонацией настолько загадочной, что я на мгновение ощутил взгляд третьей пары неведомых глаз, словно бы смотрящих отовсюду.

– Хочешь узнать? – спросил Пётр Иваныч и указал на свой медальон. – Коснись его. В нём заключена частичка Евгения. Нужно сперва понять, сможешь ли ты вообще встретиться с ним.

– Разве не все могут?

– Те, в ком сильно малодушие, не могут. Евгений отвергает таких. Считает, что Посвящённый не может быть слабым. Ну же, смелее.

Я осторожно потянулся к медальону, словно он мог оказаться безумно горячим. На меня смотрел пустой стеклянный глаз зелёного дракона с открытой зубастой пастью. Как только я дотронулся до медальона, глаз вдруг засветился фиолетовым светом. Надо же, подумал я тогда, какой интересный фокус. Пётр Иваныч приподнял бровь.

– Интересно… – сказал он и вдруг засуетился. – Так, так, так… Теперь следующий шаг. Не пугайся только.

Он снял перчатки. Я обомлел, когда вместо нормальных человеческих рук увидел когтистые, покрытые тёмной чешуёй лапы. Внутри меня словно что-то перевернулось.

– Это ещё что такое? – спросил я. – Зараза какая-то?

– Нет, отнюдь, – спокойно сказал Пётр Иваныч. – Это… Как бы тебе объяснить? В общем, Евгений умеет управлять энергией. Любой. Направляя её в правильное русло, он способен творить настоящие чудеса.

– В этих… руках есть какой-то сакральный смысл, я так полагаю? Ваш Культ же связан с Драконом.

– Вовсе нет. Это лишь доказательство, что каждое существо в нашей вселенной соткано из одной и той же изначальной материи. И лишь энергия способна изменять её по своему усмотрению. А это… – Пётр Иваныч помял кисти рук, – Евгению проще всего было создать нечто себе подобное.

– Ну и как вам? – я невольно усмехнулся. – Удобно с такими лапами жить и работать?

– Нет, конечно, – Пётр Иваныч улыбнулся. – Это недавнее «приобретение». Хочу попросить Евгения вернуть мне обычные руки. Соскучился я по ним.

– А что там с медальоном-то? – спросил я, видя, что глаза зелёного дракона до сих пор не потухли.

– Дальше ты должен поднапрячь мозг, – Пётр Иваныч вытащил настоящую парафиновую свечу из своей сумки и зажёг её. Он передал её мне и взял мои руки в свои. Его чешуйчатые лапы были очень шершавыми, казались ненастоящими, поскольку от них не исходило тепло, но пульсирующие под чешуёй сосуды убеждали меня в обратном. – Вглядись в неё хорошенько, запомни все очертания, детали. Запомни, как гарцует пламя. Ты должен увидеть её в первом же сне. Если не получится, значит, ты не можешь стать Посвящённым.

– Но вы ведь понимаете, Пётр Иваныч, что я тогда сегодня не засну? – задал я справедливый вопрос. Психолог и сам должен знать, что заснуть, когда чего–то с нетерпением ждёшь, очень тяжело.

– Не волнуйся, ты заснёшь. Я тебе выдам снотворное.

Он достал из сумки несколько таблеток. Они назывались довольно просто и очень забавно – «Снотворчики». Их иногда давали и детям. Из моей груди вырвался смешок. Я справедливо поинтересовался:

– Оно не помешает?

– Главное – заснуть. А каким образом – уже неважно.

Со свечи прямо мне на руки капал парафин, но он не обжигал кожу. Внезапно я почувствовал начавшее исходить от рук Петра Иваныча тепло. Его глаза забегали, в них блеснул огонёк. Чешуя на его руках вдруг постепенно сменилась кожей, а хищные когти превратились в аккуратные человеческие ногти. Психолог по-доброму улыбнулся.

– Пусть это будет тебе доказательством, что Евгений существует, – сказал он и посмотрел мне в глаза. От прошлой печали там не осталось и следа. – А теперь иди спать. Сейчас самое время.

Он отпустил мои руки и встал, сразу поспешив куда-то в сторону двери, ведущей в служебные помещения. Я окликнул его:

– Пётр Иваныч, постойте! О чём мне придётся говорить с Евгением, если вдруг я с ним встречусь?

– В первую очередь будете говорить о жизни, – сказал он, не оборачиваясь. – Об истории тоже. Это самые любимые его темы. А дальше дело само пойдёт.

– А со свечкой мне что делать?

Он остановился и обернулся. В его глазах появилось добродушие.

– Совсем забыл. Устал я, наверное, – сказал он и забрал у меня свечу. – Приходи, как сможешь. Доброй ночи.

Искусственные свечи погасли как раз в тот момент, когда силуэт Петра Иваныча исчез за дверью. Стало очень-очень тихо, даже перестали быть слышны редкие автоматные очереди, иногда раздававшиеся снаружи. Свеча до сих пор маячила передо мной. Главное было ничего не забыть.

***

Одно из двух: либо «снотворчики» мне попались бракованные, либо спальный мешок неудобный. Меня страшно злило, что я не мог заснуть. Что только мною не делалось – и гулять я ходил, чтоб устать поскорее, и барашков считал, и стихи мысленно читал. Кажется, уже начало светать, когда мой мозг соизволил, наконец, отключиться.

Сначала не было ничего. Просто тьма. Однако эта тьма была осознанной, не такой, какую обычно видишь во время сна. Лишь спустя долгое время я понял, что могу двигаться по собственному желанию, а не спонтанному желанию сознания, как обычно и происходит. Я обернулся и прошептал:

– Свеча!

Она являла собой островок комфорта и безопасности в океане бесконечной тьмы. Она стояла на столе, возле него стоял стул. Простой, на четырёх ножках, деревянный. Единственный.

По телу пробежало расслабление, я сел на него и стал смотреть на свечу, полагая, что именно это и нужно делать. Впрочем, в голове пробежала мысль, что наверняка от меня может потребоваться что-то ещё.

Свеча светила явно сильнее, чем должна была. Было поразительно нескучно смотреть – пламя постоянно танцевало, едва не выделывало кульбиты, но не затухало. Как будто в цирке сижу, ей богу. Но достаточно было поднять взгляд выше, чтобы заметить, как вдруг передо мной появилась пара светящихся фиолетовых глаз. Они буквально сверлили меня, их хозяин стоял поодаль. Стало совершенно не по себе, когда пришло осознание, что ощущение слежения я испытывал и тогда, в церквушке. Именно эта пара глаз и следила тогда за мной отовсюду. Я крикнул глазам:

– Это вы, Евгений?

Эхо не повторило моих слов, хотя меня и окружала пустота. Глаза исчезли, но через мгновение появились вновь – их хозяин, похоже, просто моргнул, словно говоря «да». По телу пробежали мурашки, прямо сейчас в меня будто бы вглядывалась сама бездонная тьма. А вдруг это проверка? Пётр Иваныч говорил мне, что Евгений не принимает малодушных. Может, он намекал именно на это? Что нельзя бояться. Я осмелел и стал играть с глазами в гляделки – вот так просто у меня получилось избавиться от страха. Но вдруг глаза исчезли. Бесследно. До боли в шее я закрутил головой по сторонам, пытаясь вновь поймать этот подозрительный взгляд, но не преуспел. В голове вдруг промелькнула идея – а почему бы не взглянуть наверх?

– Боже мой! – опешил я, увидев возвышающуюся надо мной голову дракона.

Я не особо большой знаток этих существ, раньше казавшихся лишь сказкой, но ставших явью, особенно если касаться их анатомии, но конкретно этот казался мне очень даже большим. Полагаю, если бы он встал в условно стандартную свою позу (на четвереньки) с поднятой головой, то был бы высотой под четыре-пять метров, если считать от земли до макушки головы. Может, больше. Я говорю «условно», потому что драконы, которых мы знаем, редко стоят на месте на четвереньках. Чаще они садятся на корточки, опираясь одним коленом о землю и поднимая тело. Таким образом они, как заверял нас первый Посвящённый, стремятся отойти от звериной сути, приданной им ещё со времён образования вселенной, и придать себе человечный вид. Кроме того, говорят, что они даже в изначальном своём состоянии носят похожую на человеческую одежду.

– Я думал, ты не догадаешься, – послышался очень глубокий голос, резонирующий словно бы прямо из груди его хозяина.

– Отчего же не догадаться? – спросил я. – Вы ведь и есть Евгений, да?

– Конечно, – ответил дракон. – На самом деле, в этой маленькой игре не было необходимости. Это было просто забавно.

Евгений говорил медленно, растягивая каждое слово, произнося его при этом идеально. Согласные он произносил с особой манерой, придавая речи некую мудрость. Удивительное дело, но он говорил не телепатически, а вполне себе по-человечески, крайне виртуозно для существа с очень необычной анатомией лица управляя губами, языком и нижней челюстью.

Свеча горела слишком слабо, чтобы я мог разглядеть дракона полностью, но я точно заметил вытянутую, тёмно-зелёного окраса морду, пару рогов цвета слоновой кости, уходящих назад, и уже увиденные светящиеся фиолетовые глаза с вертикальными чёрными зрачками. Он выглядел благородно, под стать своему имени, смотрел на меня сверху вниз без тени превосходства. Одежда, похоже, на нём и правда была, покрывающая как минимум плечи. Но тогда я был в этом не совсем уверен.

– В чувстве юмора вам, значит, не занимать? – спросил я.

– Отнюдь, – ответил Евгений. – У меня нет времени, желания и возможности часто шутить, пусть шуток я знаю бесчисленное множество.

– Что ж, я здесь благодаря Петру Иванычу, – решил я перейти, наконец, к делу. – Он ваш последователь, вы ведь знаете такого?

– Знаю, конечно же, – ответил Евгений, согласно качнув головой. – Он большой молодец. Я уже наградил его за труд.

– Наградили возвращением нормальных рук, я так понимаю?

– В том числе. Но не только этим.

Я согласно покивал головой в знак понимания и осмотрелся.

– Не думал, что у меня столь тёмное сознание.

– Это и не твоё сознание. Во всяком случае, в привычном смысле. Это лишь твой сон, мной созданный. Глубины твоего разума на самом деле гораздо красочнее абсолютной тьмы.

– Откуда вам знать? Вы уже изучили мою голову вдоль и поперёк?

– Именно. Каждый разум представляет собой кладезь, я способен видеть и изучать его тончайшие нити, понимать, что за человек сейчас передо мной.

– Пётр Иваныч говорил о том, что вы способны управлять «энергией», что бы это ни было…

– Это так. Он говорил тебе, почему ты здесь?

– Конечно. Сказал, что вы ищете себе Посвящённого. И предложил узнать, гожусь ли я.

Евгений наклонил голову чуть набок.

– И что ты думаешь? Годишься?

– Откуда мне знать? Не того уровня у меня компетенция, чтобы заявить, гожусь я или нет. Это у вас спрашивать надо.

– И всё же, – Евгений чуть приблизился ко мне. Я увидел его мускулистые передние лапы, на которых, кроме зелёного, виднелся и красный цвет, в основном вокруг суставов. Виден был и небольшой отблеск от его больших когтей цвета стали. Такими даже слона можно разорвать. У меня получилось разглядеть и укрывающую плечи и грудь дракона белую накидку, украшенную красным узором, подозрительно напоминающим старорусский. Евгений показал на меня когтистым пальцем и спросил. – Что ты сам о себе думаешь? М?

– Евгений, вы, чесслово, как преподаватель, который просит меня выставить оценку самому себе, – я невольно посмеялся. – Как я могу оценить себя, если не знаю критериев? Господи, да я даже идей ваших досконально не знаю.

– Ты захотел присоединиться ко мне, даже не зная, что я собой представляю? – спросил Евгений, словно бы удивляясь. – Как опрометчиво, Виталий Александрович.

Я вовсе не удивился тому, что он знает моё имя, его вполне мог сказать и Пётр Иваныч. Да и тот факт, что Евгений способен залезть в мой разум, вообще-то тоже многое объясняет.

– О, нет-нет, не приписываете мне то, чего я не говорил, – я отрицательно помотал головой. – Я сказал, что хочу узнать, могу ли я стать Посвящённым, но не говорил, что хочу им стать.

– Но в глубине души ты именно что хочешь им стать. Нет смысла от меня это скрывать. Но ты совсем не знаешь, кем можешь стать и на что подписываешься.

Смотреть в глаза Евгения стало трудновато, поскольку я заметил в них тень колючего укора. Стараясь избежать его взгляда, я устремил свой на свечу. Он был прав – я ничего не знал. Почти.

– Пётр Иваныч сказал, что вы с самого начала следили за нами, за Россией. Задолго до того, как мы узнали о мирах-измерениях. Да и в принципе задолго до того, как мы полетели в космос. Сказал, что вы – её память. Вроде того.

– Именно так. Я пережил все ваши значимые эпохи: Русь, Царство, Империя, Советский Союз, Федерация, ранняя межзвёздная Россия. Я всё помню, как будто это было вчера. Досконально. То было ещё задолго до того, как Пенутрий решил разделить высших существ на покровителей Порядка и богов Упадка. Задолго до того, как кто-либо начал выбирать себе цивилизацию-фаворита.

– Сколько вы тогда живёте? – спросил я, оценив приблизительное число. Нельзя забывать, что между началом колониальной программы и первыми высадками, давшим начало межзвёздным государствам, прошло несколько миллионов лет. Виной тому были нестабильные диахроновые двигатели и попадание в «петлю» в диахроносе.

– Все мы живём с самого начала существования вселенной. Мы – иная форма жизни, изначально бесплотные, но разумные сущности. Пенутрий называет нас высшими существами, потому что мы находимся в третьем мире-измерении, на высоте глядящей вниз «подковы». Мы смотрим на всех и вся с той высоты, способные повелевать энергией и способные быть кем нашему безграничному разуму угодно.

– А кто он, этот Пенутрий? – спросил я, впервые в жизни услышав это странное имя.

– Самое высшее среди высших существ, – ответил Евгений. – Любящий отец всех и вся в третьем мире-измерении. Кукловод. А ещё тот, из-за кого первый мир-измерение уже два века горит в пожаре беспощадных войн. К твоему сведению, не только в Млечном Пути есть Порядок и Упадок. Я не видел Пенутрия уже много миллиардов лет, но легко смогу его описать. Представь себе существо с щупальцами вместо ног, покрытым мехом огромным животом и головой крысы. Примерно вот так он выглядит. Если не касаться лишних подробностей.

– Страшный, наверное. Как вы сказали? Кукловод? Помнится, Пётр Иваныч сказал, что именно он не дал вам создать посланников из-за того, что вы не относите себя к какой-либо стороне.

– Так и есть. Но я был не единственный такой «особенный». Он нередко играется способностями своих детей. Поэтому привычных вам посланников ни я, ни кто-либо другой создавать в те далёкие времена не мог. Но я умел создавать иные сущности. Приведу пример. Ты знаешь, кто такой Змей Горыныч?

– Конечно, – кивнул я. – Это персонаж из сказок.

– Из былин, – поправил меня Евгений. – И он существовал на самом деле. Это я его создал и направил к вам. И он действительно похищал женщин. Как ты думаешь, зачем?

– Ха! Я, кажись, понимаю, – я покивал, при этом заулыбавшись, как будто услышал глупую и пошлую шутку. Евгений тоже улыбнулся.

– Ты отчасти прав. Он умел разбавлять человеческую кровь своей и заставлял женщин рождать много детей. Иногда – от себя, иногда – от тех мужчин, кто был полезен Змею Горынычу. С ними он мог поделиться каплей своей крови. Таким образом он укреплял дух и тело последующих поколений, а также мою с вами связь. Уже тогда я заинтересовался вами и старался вам помогать. Вот только добиться высокого результата я не успел – Пенутрий заметил это и ещё сильнее ограничил мои возможности. По большей части ради того, чтобы посмотреть, чего вы стоите без посторонней помощи. И я, глядя на ваши свершения, лишь сильнее укрепился в мысли, что не ошибся.

Я улыбнулся. Мне, русскому человеку, слова Евгения грели душу. Отнюдь не каждый нерусский в нынешние времена столь высоко о нас отзывается. Быть может, только арабы, да и тем мы просто очень много в своё время помогали. А добро они помнят.

– И вот, наступили нынешние времена, – продолжал Евгений. – Обе идеологии, Порядок и Упадок, когда их сформировал Пенутрий, мне стали отвратительны, поскольку обе ведут к вечному противостоянию. А главное – бессмысленному. Я решил взять из них самое лучшее, преобразовать и даровать вам в качестве альтернативы.

– Но чем плох Порядок? – спросил я. – Я понимаю ещё устои Упадка, они действительно убийственны. А для нашей страны – тем более. Но чем плохо сотрудничество, сосуществование и строительство совместного счастливого будущего? Это разве не то, к чему стремились русские люди на протяжении всей своей истории? Кому, как не вам, это знать?

– Обо всех этих свойствах Порядка вам рассказал Владимир. Он не врал, но это лишь верхушка айсберга, полуправда. Я прекрасно знаю подноготную этой бесконечной, как вселенная, игры в Порядок и Упадок. Она ведёт лишь к вечной войне. Кроме того, Порядок не учитывает интересов государств, не станет избавлением России от её вечных исторических врагов. Пока существуют нации, считающие себя гораздо более достойными, чем другие, никакого счастливого будущего не настанет.

– Так и есть. Поэтому Порядок утверждает, что их нужно перевоспитать, – продолжал я гнуть свою линию. Мои уста тогда проговаривали то, чему меня учили почти всю жизнь. – Убрать агентов влияния, поставить на их место сочувствующих нам и начать соответствующую пропаганду.

Послышался рычащий смешок, смешанный с нотками злобы, корни которой уходили глубоко в историю.

– Какая наивность! Перевоспитать тех, у кого подчинение и унижение других народов уже давно закреплено на генном уровне? Тех, кто постоянно хватался за возможность безнаказанно грабить и убивать, прикрываясь самыми благими намерениями? Ты не видел даже секунды того, что видел я. Ты не знаешь, каково мне было слышать, как убийство миллионов людей они оправдывали защитой ничего не имеющих с человечностью «ценностей». Как они насмехались над самой человеческой сущностью, продавливая эти «ценности» на уровне международного права, которое обязаны соблюдать все, кроме них. Как они сажали зло на трон, как потакали ему, а когда Россия с союзниками уничтожала его, подымали вой на весь мир, обвиняли её в разнообразных выдуманных преступлениях, оправдывая настоящие преступления. Ты не видел, как они отправляли на убой сотни тысяч мужчин и женщин, приговаривая, что они защищают «демократию» – эту отвратительную пародию на народовластие, обёртку, ставшую основой для промывания мозгов миллиардам. Ты не видел, как они разбирали на органы десятки тысяч людей, лишившихся дома из-за многочисленных развязанных этими проклятыми «миротворцами» войн. Но зато это видел я. Вот этими, Виталий, глазами. Не тебе говорить мне о каком-то перевоспитании. Ты физически не сможешь до конца осознать, что послужило основой Корпоративного Человеческого Союза. Не сможешь осознавать глубину проникновения болезни под названием гордыня…

Чем дольше говорил Евгений, тем сильнее у него клокотало в груди. Его голос приобрёл железные, рычащие нотки. Взгляд дракона давил на меня, я не осмелился отвести свой, хотя очень хотелось.

– Меня немного занесло, – сказал он затем гораздо спокойнее. – Мне не стоит давить на тебя, иначе я могу случайно перестараться и повредить твой разум. Но и ты пойми меня. Я хочу отомстить, Виталий. За все смерти и несправедливость по отношению к вам. В том числе и вашими руками, но помогая вам всеми силами. Месть есть добродетель.

В голове будто щёлкнуло. Последнюю фразу уже говорил Пётр Иваныч. Её первоисточник, равно как и первоисточник других подобных фраз, стал совершенно очевиден.

– Это что же получается? Смысл вашего существования исключительно в мести историческим обидчикам? – спросил я. – Извольте. Мстить мы будем уже не тем, кто причинял нашему народу боль. Подавляющее большинство из них уже давным-давно мертво.

– Ты прав. Обидчикам прошлого отомстить будет затруднительно, пусть и в некоторой степени возможно. Но разве обидчики остались в одном лишь прошлом? Прямо сейчас Россия ведёт войну. Врага ведут в бой не абстрактные силы зла, а вполне конкретные идеологи и командиры, проводники ужасающих идей. Каждый день враг причиняет вам боль, желая уничтожить всех до единого. Я ясно вижу мысли многих из них: они хотят страшной смерти вам, вашей культуре и самобытности, тому, что делает вас русскими, а не теми, кто забыл родство своё. Англичане и немцы забыли своё, назвавшись «ингали» и «доши». Исказили язык. Забыли о культуре. Решили повторить судьбу Содома и Гоморры. Страшно наблюдать за падением цивилизации…

Перед глазами Евгения словно бы пронесся с десяток картин упомянутых падений цивилизаций на Земле. Он призадумался, а затем продолжил:

– Нужно отомстить каждому, кто желал и желает вам смерти, – Евгений, заметив тень сомнения на моём лице, приподнял бровь. – Сомневаешься? Очень удобно считать, что вам сейчас противостоят незримые силы Упадка, но нужно мыслить шире. Идеология – лишь ширма. А суть – в нутре. И это самое нутро пропитано идеей уничтожить вас физически, надругаться над вашими памятниками, осквернить могилы великих предков, выставить на смех ваши достижения. Оно так и не изменилось внутри них. Думаешь, на вас они остановятся? Нет, они продолжат свой «крестовый поход» и дальше. Уничтожат, поработят, испохабят всё, к чему коснутся. Многие века так было, так есть сейчас и многие века так может продолжаться, пока мы не прервём порочный цикл страха и ненависти по отношению к нам.

– Вы хотите просто уничтожить их, верно? – спросил я, хмурясь. – Вырезать всех англичан и немцев и не оставить ничего?

– Я не хочу никого вырезать, не добавляй к моим словам и мыслям то, чего я не говорил, – ответил Евгений. – Предлагаешь пасть до уровня Анугиразуса? Ха! Он этого не дождётся. Надеюсь, не нужно напоминать, кто это. Я хочу уничтожить источник зла по отношению к России. Государства к западу от России враждебны ей, поэтому их быть не должно. Не народов, а именно государств. Если отдельные личности будут готовы жить с нами в мире и согласии – так тому и быть. Я считаю, что каждый народ достоин существования, если не посягает на жизнь другого. Но пока что это вряд ли касается большинства граждан Корпоративного Человеческого Союза. Если вообще не всех его граждан.

– Вот только вы противоречите сами себе, – сказал я. – Вы говорите, что народ не достоин существования, если посягает на жизнь другого. И подспудно намекаете на то, что большинство граждан КЧС можно со спокойной душой уничтожить, ведь они враждебны нам.

Евгений вдруг прищурился и чуть наклонил голову, словно что-то заметил. Я почувствовал что-то неладное и смутился. Через секунду мне показалось странным, что я вообще сказал эти слова. Их словно бы мне кто-то подсунул в голову.

– В некоторой степени ты прав, – сказал Евгений. – Они хотят уничтожить вас, а вы имеете право уничтожить их в ответ. Это право сильного. И в галактических масштабах оно будет работать гораздо лучше, чем на Земле. Однако я и не собираюсь вам приказывать идти неисчислимыми ордами на редуты врага. Мы пока что должны сделать хотя бы минимальное – убить ровно одну фигуру. Короля. А затем сломать их идеологию. Разоблачить, осмеять, вырубить с корнем из умов следующих поколений. Это значительно упростит все последующие шаги, – взгляд Евгения преисполнился некой мыслью, которую дракон вскоре поспешил со мною поделиться. – Кстати, по поводу твоих слов о противоречии. Не мы это всё начали. Хочется задать тебе вопрос – а чем были тогда в своё время лучше революционеры, которые пытались уничтожить класс угнетателей? Они желали освобождения народам Земли от устаревшей модели и хотели перевести их жизнь на новую, более совершенную. Да, отнюдь не каждая революция была обоснована. Но неужели те немногие справедливые революционеры должны были сжалиться над дармоедами, которые закабалили сотни миллионов людей и имели такие богатства, какие за сотню жизней не истратишь? Разве должны они были продолжить добровольно отдавать свою кровь ненасытным кровопийцам? – Евгений явно почувствовал внутри меня сомнения, смерил высокомерным взглядом и продолжил. – Ты, Виталий, очень смахиваешь на раба, что защищает своего рабовладельца, утверждающий при этом, что повесить его на столбе и освободить тысячу рабов, это отвратительно, потому что рабовладелец – тоже, оказывается, человек. Хотя тебя самого он за настоящего человека никогда не посчитает. Даже если ты сам станешь рабовладельцем. Ты для него навсегда останешься человеком второго сорта. Если не третьего.

– Это совершенно другое, Евгений, – сказал я сначала. А затем внезапно для себя добавил. – Это не оправдание для убийства.

А! Вот и оно! Мне мгновенно стало ясно, что это не мои слова, что это не я сказал, а кто-то другой сказал это моими устами. Я нахмурился и непонимающим взглядом уставился в невидимую точку впереди, примерно на уровне живота Евгения. Неужели меня кто-то контролирует, а я это понял только сейчас? Евгений тоже нахмурился, а затем вздохнул, посмотрев куда-то в сторону. В его глазах повисла злоба и непонимание одновременно.

– Если это другое, Виталий, то я не понимаю, почему вы упорно сражаетесь с силами Упадка? – спросил Евгений, повернув ко мне голову. – Они ведь тоже люди, говорят на вполне человеческих языках. Некоторые даже русский знают. Почему вы не щадите пленных, не отдаёте их со смиренными улыбками, не забывая извиниться за предоставленные неудобства? Ну же, Виталий, пойди на линию соприкосновения, выбрось своё оружие и попробуй договориться с ними по-человечески, «цивилизованно», как они часто любили тогда говорить, – глаза Евгения налились кровью, отчего цвет его фиолетовых глаз стал темнее. – Да они с тебя кожу сдерут, на твою же собственную камеру это снимут, а твоё тело затем по частям выстрелят из пушки в сторону позиций твоих соотечественников. Думаешь, я это всё из головы беру? Отнюдь, я слишком многое видел. И я повторяю свой вопрос – ты этих существ хочешь перевоспитать?

Я не на шутку испугался исходящей от дракона злобы. Он вдруг стал казаться мне не цивилизованным, каким я его увидел сразу, а жутким и диким, казалось, что он сейчас набросится на меня и тут же убьёт за то, что я посмел с ним спорить.

– Евгений, я… – я смотрел в его глаза с нескрываемым ужасом. – Постойте! Я не говорил этого…

А ведь так и было. Хотелось объясниться, но вдруг я заметил, что образы перед глазами сильно изменились. Изменился Евгений – его одежда превратилась из красивой в какие-то обноски нищего, из его пасти закапала вязкая слюна, на когтях появилась спёкшаяся кровь, чешую поразили уродливые миазмы, а глаза зажглись зелёным огнём; изменилась свеча – в огне я увидел лица, те самые посмертные маски погибших немецких солдат в администрации Сталевара; изменилось всё остальное – оно невидимыми глазу, но видимыми сознанием образами навевало чувство, что окружение болеет чем-то страшным, неизлечимым. В нос ударил запах смерти, крови и разложения. Во всём этом фонтане ощущений я всеми силами пытался убедить себя, что всё это неправда, ненастоящее. Но это безумие выглядело чересчур реалистично, чтобы я мог разубедить себя в этом.

– Убийство – есть добродетель… – повторял Евгений или же то, что было похоже на него и стояло сейчас передо мной. – Казнь – есть добродетель… Смерть – есть добродетель…

Мне почему-то хотелось повторять за ним эти слова, как мантру, как молитву. Под тяжестью обезумевшего взгляда разлагающегося прямо на моих глазах дракона мне хотелось сжаться до размера атома, провалиться под землю, проснуться, в конце концов. Мне казалось, что на меня смотрит не один лишь Евгений. И тот второй смотрит на меня со страшной ненавистью, желанием выпотрошить. Словно садист, смотрящий на беззащитную жертву. Словно фашист, заживо сжигающий мирных граждан…

Кажется, я ещё тогда разгадал посыл всего происходящего, кто бы его ни пытался до меня донести. Всё выглядело как жуткий кошмар, побуждало бежать, прятаться, бояться, плакать и кричать о помощи. Все движения вокруг меня стали необычайно быстрыми: пламя свечи запрыгало, Евгений задёргался, словно в падучей, нечто незримое вокруг меня затряслось, словно от смеха. От этого незримого присутствия я стал чувствовать себя так, будто с меня постепенно сдирают кожу…

И вдруг всё остановилось.

На мгновение по моему телу пробежало странное тепло. Спустя ещё одно мгновение мои глаза сами собой закрылись. Спустя ещё одно мгновение я вдруг увидел перед собой очертания лица Евгения, смотрящего на меня почти в упор.

Он был абсолютно нормальным, в его глазах я увидел страх и волнение, какие обычно испытывает отец, когда с его любимым ребёнком случается что-то нехорошее. Не сразу я осознал, что лежу на ладони дракона.

– Виталий, с тобой всё хорошо? – спросил он, заметив, что я пришёл в сознание, а затем воскликнул. – Господи, какое счастье-то, что хорошо!

Внешне со мной, может, и было всё в порядке, но в голове бушевал шторм. Я совершенно не понимал, что это было, и незамедлительно спросил об этом у Евгения.

– Игры с твоим разумом, – поспешил ответить мне дракон. – Это явно был бог Упадка, Анугиразус. Я почувствовал нечто дурное, но не успел оградить тебя. Прости меня.

– Я видел нечто странное, Евгений, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Это словно был кошмар. Ох, это трудно описать.

– Не утруждайся, я уже вижу то, что ты видел… Да, это Анугиразус. Это его особенность – пугать смертью и болезнями.

Я посмотрел на свечу, словно надеялся найти в ней успокоение. В моей голове всё ещё бушевал ураган мыслей. Как бы я ни пытался убедить себя в обратном, я до сих пор ощущал взгляд ещё одной пары глаз. Крайне хищных глаз.

– Ты привлёк его внимание, – сказал Евгений. – Он чувствует, что ты с моей помощью можешь помешать ему в свершении ужасных планов. И он хочет навредить твоему разуму. В том числе и такими вот кошмарными образами.

– И так будет всегда? – спросил я не без страха в голосе.

– Да, но сейчас ты под моей защитой. Я какое-то время не дам Анугиразусу поработить твой разум. Тебе придётся научиться управлять энергией, чтобы быть способным защититься самому.

– Но я не хочу, – выбросил я автоматически, словно защищаясь. – У меня нет на это времени. У меня работа вообще-то есть, да и вообще…

Евгений отрицательно помотал головой.

– Виталий, если ты не хочешь сойти с ума и умереть в мучениях, ты просто обязан будешь научиться управлять энергией. В конце концов, если ты мне поможешь победить Анугиразуса, то это будет начальным шагом к победе в этой войне. Ты ведь хочешь мира для России? Соглашайся.

Я вздохнул и уткнулся лицом в собственные руки. Боже, за что мне такая напасть? На меня в один момент, как снег на голову, свалились какие-то непонятные обязательства, какие-то кошмары, какое-то влияние со стороны вражеского бога. Этого не должно быть, это лишь сон. Всего лишь дурной сон…

– Это не сон, Виталий, – сказал Евгений. – Уясни одно – абсолютно всё, что ты когда-либо перед собой увидишь, реально. И не важно, насколько сказочным и невероятным тебе это кажется. Сомнение лишь навредит тебе. Не сомневайся в моих словах. В конце концов, логика твоих намерений слабее логики обстоятельств.

Это была воистину мудрая фраза, попавшая прямо в точку. Это я понимаю сейчас, но тогда мне это понять было слишком тяжело.

– Простите, Евгений, но я не хочу. Не хочу ввязываться в игры со своим разумом, да и…

Встретившись своим взглядом с моим, дракон, похоже, понял, что моё состояние, явно далёкое от нормального, вряд ли даст мне возможность нормально обдумать услышанное.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал он и звонко щёлкнул пальцами. – Даю два дня на размышление.