Под крыльями высших существ

Глава 9. Радость возвращения, или встреча с вечным карателем

С мечтой когда-то увидеть Свету в её человеческом обличии я прожил целых полгода, насыщенных упорными тренировками. Владение энергией неплохо мне давалось, к концу обучения многие вещи мною уже были доведены до автоматизма. Самое главное – меня научили защищаться от Анугиразуса. И пусть тот мой уровень даже средним назвать было трудно, что-то из себя я да представлял.

У уважаемого читателя может возникнуть логичный вопрос – каким образом можно столь быстро обучить несведущего тому, чему высшие существа учатся миллионы лет? Ответ прост – я, как человек, и не претендую на ту мощь, которую имеют высшие существа, которые, живи в нашем мире-измерении, могли бы, наверное, раскалывать целые планеты, найдись для них достаточно энергии. Я-то небольшую легковую машину с превеликим трудом подниму на несколько сантиметров, о каких планетах вообще может идти речь? Меня учили основам, фундаменту, на котором я смогу построить гораздо более высокое умение.

Определённым манипуляциям с уязвимыми органами незащищённого врага меня тоже научили. Например, я мог нарушить человеку сердечный ритм, воздействуя на его электрическое поле и вызывая фибрилляцию. А ещё мог ослепить и оглушить с помощью воздействия на нервы. Мог и самое простое – надавить на зубной нерв. Однако мне не один раз говорили, что такие методы использовать можно только в крайнем случае, ибо навредить всякий горазд, а излечить, если вдруг ошибся, уже может отнюдь не каждый.

Проделать эти манипуляции – тоже отнюдь не пальцами щёлкнуть. Сам подход, умение сделать правильный запрос и обойти ловушки чужого разума – всё это нужно учитывать. Я не мог просто идти, например, по полю брани и, отклоняя пули и снаряды (кстати, та ещё задачка), останавливать каждому встреченному врагу сердце или лишать возможности видеть, чтобы взять в плен. Мало того, что за каждое действие нужно платить энергией, так ещё и объёма моего пусть и заметно расширившегося разума просто не хватит, чтобы делать всё и сразу, не моргнув глазом. И даже с помощью СЕКАЧа такое могущество мне недоступно.

Кстати, о нём, о СЕКАЧе. Он, что примечательно и одновременно странно, вполне положительно отнёсся к тому, что я сблизился со Светой. Говорил о том, что наша эмоциональная связь позволяет мне лучше учиться, что повышается моя работоспособность и, что немаловажно, увеличиваются шансы защититься от влияния Анугиразуса. Меня удивляло наличие у имитации интеллекта такого явления, как «отношение» и «настроение», но чисто по-человечески я понимал его.

Однако частенько имитация интеллекта советовал мне совершать различные действия, когда я проводил время со Светой. Прикоснуться к её железной груди или мягкому животу, погладить обнимающую меня массивную руку, поцеловать в длинную шею – все эти действия мне иногда ни с того, ни с сего рекомендовались к выполнению. Выполнял я их лишь иногда, считая, что лишних вольностей с драконицей допускать нельзя, и однажды спросил его прямо:

«СЕКАЧ, зачем всё это? Почему ты мне постоянно советуешь что-то сделать со Светой? Тебе-то с того какая польза?»

СЕКАЧ ответил вроде и прямо, но я всё равно почувствовал странную, увиливающую интонацию в его роботизированном голосе:

«В мою конструкцию входит семейно-романтический модуль – СРМ-1-О. Он призван улучшать взаимодействие между людьми противоположного друг другу пола для ускорения формирования оптимальных семейных пар и повышения успешности романтических отношений и взаимодействий».

«Дожили, блин. Имитация интеллекта теперь будет говорить парню, какие цветы приносить девушке на свидание и на какой спектакль в театре им лучше пойти, верно? А девушке, наверное, будет подсказывать лучшие духи и самое красивое платье?»

«Если всё предельно упрощать, то да. Однако романтические и семейные отношения не ограничиваются цветами и платьями. Будут учитываться и психологические аспекты, включая привычки, образование и увлечения».

«Всё равно это что-то странное. Люди должны сходиться сами, а не по повелению железки в голове».

«Учёные работают над этим. В конце концов, модуль этот исключительно опытный, о чём говорит буква «О» в названии».

Что ж, объяснение мне показалось тогда вполне убедительным, и я даже попробовал почаще следовать советам мозгового помощника. В некоторой степени мне даже льстило, что Свете по нраву мои знаки внимания. Всё шло хорошо до момента, пока СЕКАЧ не предложил мне однажды поцеловать её прямо в губы. Глупо улыбаясь и смотря Свете в глаза, я гневно одёрнул СЕКАЧа:

«Окстись, железка. Ишь чего удумал! Гадина ты. Знал я, что верить тебе нельзя».

«Извините, товарищ Чудов. Похоже, что модуль дал определённый сбой».

«Юлишь, железка? Это хорошо, значит, у тебя есть совесть. Довольно испытаний, хватит с меня романтики».

На том и порешили. Вот когда Света станет человеком, вот тогда и будет место для всех тех телодвижений и той самой романтики.

Вечером субботы второго месяца моего пребывания в мире снов я с превеликим интересом, как и всегда, слушал сводку Министерства Обороны. Свете было не особо интересно – она женщина несведущая, для неё сводки мало что говорят. Бессмертным голосом той войны являлся горячо любимый народом диктор Василий Николаевич Чернов. Обладая высоким ораторским мастерством, он приковывал внимание миллиардов людей к телеэкранам и доводил до народа положение дел на фронтах. Среди множества данных мне запомнилось следующее:

– Слаженными действиями бойцов Восемнадцатой Гвардейской дивизии имени Александра Васильевича Суворова под командованием Гвардии полковника Спицына на планете Полевая-восемь была полностью уничтожена элитная десантная дивизия вооружённых сил КЧС «Чёрный дракон». Потери противника в течение недели составили восемь тысяч двести сорок один солдат убитыми, сто двадцать два вражеских солдата пленены…

– Слушай, Свет, – обратился я к драконице, – а ведь дракон ещё со времён Земли – существо межнациональное.

– Ну и что? – спросила Света и устремила взгляд в экран, где русские солдаты как раз показывали захваченное вражеское знамя с изображённой на нём чёрной головой скалившего зубы хищного мифического дракона. – Это ты вот этого урода называешь драконом?

– Так похож ведь.

– Да мало ли, что похож. Ты хотя бы раз видел, чтобы русский дракон на любых картинках и флагах скалил зубы? Нет? Зато уж наверняка видел, каким взглядом он обладает – взглядом благородной ярости, направленной на врага нашего.

– Допустим, – я весь превратился в слух. – Очень интересно, развивай мысль.

– Тогда слушай, дорогой мой. Вот эта рожа на флаге… Да что мне на телевизор показывать, давай я тебе копию сделаю, – спустя секунду в руках Светы появилась точная реплика вражеского знамени, такая же грязная и немного порванная. – Вот эта рожа, значит, на флаге – это символ агрессии и грабежа. Знаешь ведь, что делали западноевропейские драконы в лучшие свои времена? Верно – сжигали деревни, совершали массовые убийства, похищали высокопоставленных личностей, приходилось их целыми отрядами освобождать. В драконах тогдашних не было благородства, однако они были крайне консервативны, умны и расчётливы. Кроме того, будучи способны обращаться в человека, эти мерзавцы были большими развратниками – драконы-мужчины похищали женщин, а драконицы-женщины – мужчин. Драконы своим тёмным семенем оскверняли женщин и заставляли рождать своих злых потомков, что обычно приводило к смерти «матери». То же самое и с драконицами, отличие лишь в том, что женщина-дракон относилась к своему «любовнику» мягче, обрабатывала его, заставляла слепо любить её и верить ей беспрекословно. Могла даже убедить его поставить себя у руля власти, чтоб вершить вместе с ним чужие судьбы. Столь же злые потомки рождались и от человеческого семени, совмещённого с яйцом драконицы. Первая половина-то всё равно принадлежала драконьему роду.

– Мне Евгений рассказывал, что в своё время Змей Горыныч тоже похищал женщин и разбавлял их кровь своей. Вот только, с его слов, делалось это не ради власти, а ради укрепления человеческих тел.

– Да, но Евгений не сказал тебе о том, что Горыныч всё-таки иногда позволял себе фривольничать. Притворялся каким-нибудь торговцем, влюблял в себя какую-нибудь женщину и оставлял ей потомка. Через некоторое время он похищал ребёнка-полукровку уже в обличии чудовища и воспитывал его самостоятельно. Некоторые так и остались на Земле навсегда, но большинство живёт среди нас.

– Чудно. Но не помню такого в былинах.

– Наверняка затерялись в веках. Я не выдумываю, Евгений сам мне рассказывал. Он-то всё помнит.

– Хорошо, Свет, экскурсию в историю ты мне провела. Что со знаменем-то?

– А про эту половую тряпку проклятых мерзавцев я тебе вот что скажу. Любимый мой папа много рассказывал мне про то, как западные пропагандисты извратили большинство образов, включая образ дракона. Он и так был черен, как смерть, так ему ещё и приписали то, чего драконы даже под страхом смерти никогда бы не совершили. Поговаривают, они к тому моменту уже вымерли, иначе людей постигла бы кара. Они были негодяи и враги человечества, однако опуститься до уровня извращенцев они бы себе не позволили. Пытаясь сделать образ западного дракона – суть образ убийцы, похитителя и насильника – приемлемым, они поставили себя на одну ступень с ним…

«Я подтверждаю эти слова, товарищ Чудов, – сказал СЕКАЧ. – Мои архивные данные тоже говорят об этом. Опошление образов касалось почти всего, до чего враг мог дотянуться. Третья мировая некоторым образом искоренила это».

«Спасибо, СЕКАЧ, – сказал я. – Тяжёлые были времена, я понимаю».

«Так и было».

Эти слова прозвучали неожиданно твёрдо, нехарактерно для робота. Но тогда я на это не обратил особого внимания.

– И вот эта тряпка, дорогой мой Витя, – продолжала Света, – лишь знак того, что они привержены идее убивать, сжигать и осквернять. Этот «дракон» – не дракон. Это – агрессивная ящерица, возомнившая себя вершителем судеб, вестник смерти, открывающий пасть лишь чтобы изрыгнуть из себя струю пламени и спалить заживо. Бывало, такие гады и в Россию залетали. Именно таких славные герои и побеждали, ошибочно считая, что всякая подобная гадина – это Змей Горыныч…

В голосе драконицы было много эмоций, но она хорошо соблюдала баланс, не давя мне на нервы. Похоже, что ныне выговариваемое копилось внутри неё долгое время.

– Посмотри на меня, Витя. Вспомни Евгения и Владимира, их помощников. Вспомни, какая у нас чешуя – белая, зелёная, красная. Белый – благородство, зелёный – цветение, красный – кровь. Мы, русские драконы, не сжираем людей заживо, а защищаем их, не даём в обиду. Мы не сжигаем деревень, а разжигаем пламя в сердцах людских, чтобы они совершали подвиги. Мы не совращаем людей, а просим искренне возлюбить ближнего своего. Мы впитали в себя всё человеческое и по праву можем называть себя человечными. И мы стоим вместе с вами, считаем себя частью великого русского народа, имеющего историю длиной во много сотен лет. Знай, любимый мой, что все драконы – за Россию, а те, что не за Россию – пусть сдохнут самой страшной смертью и будут вечно гореть в аду. Я всё сказала.

Света разорвала знамя с чёрным драконом и презрительно бросила его куда-то в сторону. Спустя несколько секунд его охватило пламя, и оно превратилось в жалкую кучку пепла, которую робот-уборщик вскоре убрал долой. В мешке для пыли – там этому подлому знамени самое место.

***

Диплома об окончании обучения мне не дали. Удивительное ли дело? Отнюдь. Со Светой не прощался, убедила меня она, что вскоре мы увидимся. Со спокойной душой я в последний раз уснул в чудесном мире милой моему сердцу драконицы.

Проснулся уже в совсем незнакомой обстановке в окружении людей в белых халатах, лёжа на железном столе, весь в проводах. Среди множества радостных лиц увидел знакомые – Алису Евгеньевну и Павла Трофимовича, тех самых, что меня «похитили».

Лаборатория «Павлов» удивляла не только технологичностью, но и гостеприимством. Десятки вопросов разбавлялись множеством угощений разной степени сладости, полагавшимся работникам, но и мне тоже доступным. Удивительно ли дело, что со мной – суть опытным образцом – обращались с почтением и уважением? Не холили и не лелеяли, но и не видели во мне лишь лабораторную крысу. Человечность во всём, что уж тут сказать.

В то время как в мире снов прошло полгода, в мире реальном прошло пять месяцев. Удивительно – я даже не успел похудеть за это время, хотя и лежал абсолютно неподвижно, лишь иногда меня массировали с помощью манипуляторов, чтоб пролежни не образовались.

И всё же меня обуяла слабость. Сбитый ритм жизни нужно было восстанавливать, поэтому меня отправили домой. Перед этим, конечно же, с десяток раз меня проверили-перепроверили и провели несколько поучительных бесед. За день до выписки со мной решил переговорить Павел Трофимович. Я тогда сидел за столом и дописывал электронный дневник, который вёл для врачей.

– Виталий Александрович, разрешите? – спросил Павел Трофимович, выглядывая из-за двери.

– Проходите, проходите, – ответил я, не отрывая взгляда от дневника. – Что-то важное?

– Неважного у нас не бывает, – галантный Павел Трофимович попросил разрешения присесть на стул рядом и спросил. – Виталий Александрович, вы помните те мгновения, когда едва не погибли от яда?

– Конечно. Такое не забывается.

– Так вот, мы нашли злоумышленника. Ещё давно, но нужно было проверить. Татьяна Нестерова – её так зовут. Вам это имя вряд ли что-то скажет, но она являлась помощником нашего руководителя по созданию программного обеспечения. Скорее всего, была обработана агентами Анугиразуса. Ей было приказано либо убить вас во сне, либо открыть брешь в вашем разуме. Она арестована, ей грозит смертная казнь за государственную измену.

Павел Трофимович говорил чрезвычайно спокойно, что вкупе с грудным голосом и массивным телосложением добавляло ему убедительности. Он продолжал:

– Мы договорились с комиссарами, что её тело и разум будут использованы для лабораторных испытаний по пересадке конструкта и генетическому преобразованию. Судя по нашим данным, вы уже в курсе, кем будет являться изменённый человек. Верно?

Вопрос был задан таким голосом, будто, если я знаю правильный ответ, меня настигнет кара. Без страха я ответил:

– Да, знаю. СВ-0М-Ж, Светлана Омарова. Ваш работник внутри ЭВМ.

– Прекрасно. Следуя из лучших побуждений, наш научный коллектив решил, что мы можем отпустить её из лаборатории и позволить жить обычной жизнью. Конечно, при условии, что она будет под нашим незримым наблюдением. Мы прекрасно знаем о ваших отношениях. Однако, Виталий Александрович, я обязан предупредить вас, что, поступая так, а именно выгружая конструкт СВ-0М-Ж из ЭВМ, мы нарушаем приказ Евгения. Это инициатива Светланы Сергеевны, поэтому именно она и будет наказана, если обнаружится, что приказ нарушен. Поэтому, ради вашего же блага, постарайтесь не выделяться. Евгений велик, но не всемогущ, он не может каждую секунду следить за каждым человеком. Тем более, он уже не сможет влезть вам в голову, ибо вы уже стали энерговедом. Однако он легко считывает эмоции. Поэтому постарайтесь обойтись без тех мгновений, когда эмоции на пике. Хорошо, Виталий Александрович?

– Хорошо, я уяснил.

– Одно из двух – либо договоримся с Евгением мы, либо договоритесь вы с ним сами, когда попадёте в третий мир-измерение. Прошу вас, товарищ Чудов, продержитесь несколько недель. И тогда заживёте нормальной жизнью со Светланой Сергеевной.

Павел Трофимович не скрывал тревоги и волнения, поэтому я поспешил успокоить его:

– Павел Трофимович, да вы не волнуйтесь. Уж что-что, а это я смогу.

Он улыбнулся и, сказав мне ещё несколько слов по поводу моего здоровья, ушёл.

***

Родной мой славный русский город Артёмовск за годы моего отсутствия изменился мало. В городе жило тридцать девять тысяч человек, градообразующим предприятием являлась большая швейная фабрика, также работал консервный завод, а в отдалении раскинулись обширные пшеничные поля. В городе стояло плавящее воск лето, днём на улице людей было совсем мало. Проезжая по улице Сорокина, я постоянно пытался поймать взглядом хоть одно малейшее изменение. Тщетно!

Город жил тихой-мирной жизнью, стоял далеко на окраине Новопольевской области и особо не отсвечивал в новостях. Представлял собой он типичный город нового типа, где высота домов достигала максимума в пять этажей над землёй и где превалировала глубина, иногда достигающая уже семи этажей. Таким нехитрым образом сразу много людей умещалось на небольшой площади, а дома не превращали город в каменные джунгли.

Поскольку я военный (пусть по документам временно выбывший из рядов армии, но бывших военных с точки зрения обеспечения у нас нет), а профессия это достойная, мне полагалась просторная однокомнатная квартира под номером шестнадцать, что находится на улице Январской, в доме восемь на четвёртом этаже над землёй.

«У вас красивый дом, товарищ Чудов, – сказал СЕКАЧ. – Вы принимаете участие в поддержании его внешнего вида?»

«Конечно. Плачу взносы, не мусорю… Да и всё, вроде как. От меня больше ничего не требуется».

«Похвально».

Перво-наперво меня встретил сидящий в небольшой комнатке добродушный робот-консьерж, что хранил ключи жителей дома. Цвета пасюка, он повернул свою железную голову ко мне и ласковым голосом заговорил:

– Гражданин Чудов, добрый день! Вы давно не были дома. Не беспокойтесь, ваш ключ всё это время был в полной безопасности.

– Не сомневаюсь, Костя, – сказал я, обратившись к роботу по имени. Вообще, звали его КО-24, но в простонародии его все звали «Костя». – Давай ключ, шестнадцатая квартира.

– Всенепременно, гражданин! – прямо из руки робота высунулась ключ-карта. – Прошу вас.

– Спасибо, – сказал я, прошёл два шага, а затем остановился, желая задать ещё вопрос. – Кстати, Костя, никто из моих не приходил?

– Нет, гражданин Чудов. Будь здесь кто-то, кому вы были бы нужны, я бы сразу известил вас.

Я поднялся по лестнице на свой этаж. Передо мной железная дверь с числом «16», прикладываю карточку – дверь открыта, вот и милый мой дом. Бегающий по квартире на паучьих ножках робот-уборщик поприветствовал меня птичьими звуками. Ни единой пылинки – хорошо робот работал все эти годы.

Я разложил вещи по своим местам, прошёлся по квартире, убедился, что ничего не пропало, и внезапно впал в ступор. И что мне, собственно, теперь делать? Много лет жить под управлением других людей, делать ровно то, что тебе скажут – это одно, а принять бразды правления собственной жизнью и досугом в свои руки – это совершенно другое. Даже в квартире не прибраться – робот это делает едва ли не круглосуточно.

Нелегко быть вернувшимся домой солдатом. Не знаешь, где находятся знакомые, родители где-то далеко, а друзья уже давно разъехались. Теперь и по городу не погулять – жара стоит страшная. Придётся ждать вечеров.

День за днём шёл скучно, без событий. Утром, пока прохладно, я прогуливался вдоль набережной реки Шустрая, днём возвращался домой, вечером вновь выбирался из своей берлоги побродить. Пару раз сходил в кино, знакомых так и не встретил, а новых знакомств не завёл. К слову, я направил запрос на переговоры с командиром Бураном и с Петром Иванычем. Хотелось поинтересоваться, как у них дела, и удостовериться, что они живы и здравствуют. В остальном же отдых превратился в рутину.

Но, конечно, так не могло продолжаться вечно. Ранним утром пятницы меня разбудил внезапный звонок в дверь. Уже рассвело, но часы показывали пять утра. Кто же этот незваный гость? Вставать было лень, но гость оказался настойчивым и, похоже, очень хотел сломать мне дверной звонок.

За дверью стояла девушка лет двадцати семи с соломенными волосами, заплетёнными в длинную косу и аккуратным утончённым лицом. Её зелёные, как еловые иглы, глаза смотрели на меня с нескрываемой радостью, пухлые губы её улыбались, на щеках появился румянец. Сама она была одета в зелёное платье, в руках держала объёмную сумку. Судя по стекающему с её головы поту и тяжёлому дыханию, сумка была довольно тяжёлой.

– Чудов Виталий Александрович, верно? – спросила она чуть сбивчивым от усталости голосом. – Я ведь не ошиблась?

– Не ошиблась, не ошиблась, – я позволил пройти девушке в квартиру. – Привет, родная моя дракони́ца.

Я заключил Свету в крепкие объятья. Целоваться было нельзя – слишком много эмоций поцелуй вызывает. Нам, напоминаю, нельзя выдавать себя, а то Евгений рассердится. Света это тоже прекрасно понимала, поэтому лишь ответила на мои объятья своими – женскими и мягкими.

– Всё получилось, дорогой, – сказала она шёпотом, сдерживая слёзы. – Теперь я с тобой. Навсегда.

– Ну всё, родная, довольно щенячьих нежностей, – я отпустил Свету и улыбнулся. – Снимай свои туфли, пойдём на кухню.

Мягко ступая по плитке босыми ногами, Света источала лёгкость, будто и не была совсем недавно массивным чудищем.

– Ты изменилась, – не мог не подметить я в шутку. – Оказывается, ты совсем немного ниже меня.

– О, ты наблюдателен, ворчун, – Света улыбнулась. – А вот ты совсем не изменился. Разве что больше стал.

– Придётся тебе привыкать к человеческим размерам. Кстати, а каково теперь тебе быть человеком?

– Пока что странновато и некомфортно. Совершенно необычно теперь не видеть перед собой пасти, не чувствовать хвоста и крыльев, стоять на двух ногах. Точнее, я их всё равно будто чувствую, но не могу пошевелить. Кроме того, за всё то время я привыкла видеть тебя совсем маленьким, могла легко схватить тебя рукой, а теперь… – Света прислонила к моей спине ладонь. – А теперь даже четверть спины твоей закрыть не могу. Зато могу теперь её пощупать.

– Потом пощупаешь, – сказал я и показал на стул. – Садись, сейчас я сварганю чего-нибудь. Ты ведь не забыла о том, что существует чувство голода?

– Похоже, что вот это тянущее чувство на уровне желудка и есть голод, – сказала Света и погладила живот.

– Значит, тебе предстоит ещё много открытий, – я полез в шкафчики. – Так-с, что у нас есть? Раз уж ты у меня в гостях, а я солдат, значит, будет на завтрак солдатская каша. Пшённая. Будешь?

– Буду. А хлеб есть? А колбаса? – в глазах Светы загорелся огонёк. – Страшно хочу бутерброд. Сразу два.

– Ох, сразу видно, что ты человек давно ушедших веков. Ты лет на сто опоздала. Нет у нас больше в культуре питания бутербродов. Только щи да каша. На них вся Россия и держится.

– Ой, ворчун, ты не пугай меня так, – Света театрально схватилась за сердце. – Я уж, было, тебе сперва поверила, да, вон, вижу хлеб в хлебнице лежит.

– Надо же, и правда не испортился, – удивился я, пощупав хлеб, который я покупал ещё несколько лет назад. – Видала, какая у нас техника? Ничего не портится. А колбаса… Только сервелат есть.

– Ой, как же я его раньше любила! – Света едва на стуле не запрыгала от счастья. – Давай, давай скорей, а то с голоду сейчас помру!

– Ты поспокойнее давай, а то выдадим себя Евгению раньше времени, и будут последствия, – сказал я успокаивающим тоном. – Очень дурные последствия.

– Прости меня, – Света несколько раз глубоко вдохнула, выдохнула и подошла ко мне. – Можно я сама себе отрежу, сколько хочу?

– Валяй.

Света взяла у меня из рук нож и внимательно посмотрела на его лезвие.

– Хм. Затупилось. Сейчас исправлю.

Света сжала лезвие большим и указательным пальцем, зарядила их энергией и, сдавив лезвие посильнее, провела по нему. Спустя пару секунд нож оказался острее бритвы.

– Вот так, – сказала Света и улыбнулась. – И точильный камень не нужен.

– Неплохо. Главное только, чтобы закалка не сошла. Мало ли, как энергия на сталь влияет.

– Время покажет, Витя. Мне кажется, что ничего не случится.

Я сперва подумал, что она будет отрезать себе толстые куски, но всё оказалось ровно наоборот. Света довольно искусно отрезала тонкие ломтики душистого сервелата и аккуратно клала их на ломти белого, до сих пор ароматного хлеба.

Плохого я о людях прошлого и не хотел никогда думать, но, учитывая, что Света жила именно тогда, а в ЭВМ есть ей не приходилось, значит можно сделать вполне конкретный вывод, что тогдашняя культура вряд ли подразумевала под собой жадность и одно лишь желание набить брюхо. С другой стороны, сразу видно, что люди тогда и не голодали, иначе она бы набросилась на бедный сервелат с таким же остервенением, что и обжора. Несмотря на голод, Света поедала бутерброд медленно, хорошо прожёвывая и, как говорили классики, помогая обществу.

Глядя Свете в лицо, я будто бы находил черты, оставшиеся от той драконицы, что я видел в течение полугода: зрачки в глазах её будто бы иногда меняли форму, зелёная радужка изредка излучала слабый-слабый свет, её руки будто рефлекторно повторяли те цепкие движения, характерные для когтистой лапы, я видел, как иногда она проводит языком по зубам, словно облизываясь.

До отвала наевшись, пошли в гостиную. Устроившись на диване в позе ленивца, Света спросила:

– Ну что, чем увеселишь дорогую гостью?

– Вопрос хороший, – я взглянул на часы. – Сейчас шесть часов утра. Можем утрясти съеденное и пойти гулять, пока не стало жарко. Хочешь гулять?

– Хочу. Я за любую деятельность. Главное – на месте не сидеть. Как раз посмотрю ваши современные города.

– А кто такие эти «ваши»? Или ты уже не гражданка России?

– Ошиблась. Наши города, наши. Видя перед собой отнюдь не Новую Москву и видя на флагштоках не бело-сине-красный флаг, я ощущаю себя в другой стране. Привыкну.

Людей на улицах всё так же мало, разве что на Солнечном проспекте их немногим больше, равно как и автомобилей. Медленно шагали по тротуару, деревья бросали на него тень, дома светили множеством глаз, отражая свет встающего на востоке солнца. Света шла со мной под руку, с интересом смотря вокруг.

– Красиво тут у тебя. Интересно, а как там Новая Москва поживает?

– Вроде хорошо. Я там давно не был. Можем туда как-нибудь слетать, когда я свой долг исполню. Россия вообще большой стала, в сравнении с теми временами, когда жила ты.

– Да, уже убедилась. Одного беглого взгляда на карту достаточно было. За всю жизнь, наверное, не посетишь все места… А что там с политикой? Союзники у России есть?

– Как и всегда, армия и космический флот – наши бессмертные слуги. У арабов мы помощи не просим, хотя у нас и союз, да и сами они предлагали. Не хотим мы быть в долгу. Война с корпоратами – дело наше, пусть арабы лучше со своими проблемами сначала справятся. А больше и нет у нас никого. Варсайллимы нам враги… Ты вообще знаешь, кого-то, кроме КЧС?

– Что-то слыхала, – Света призадумалась. – Варсайллимы выглядят как кошки. Думаю, главнее всего знать, что они – наши враги.

Я кивнул.

– Ты права. Раньше они с нами воевали активнее, были первым государством, присоединившимся к силам Упадка, а после присоединения к ним уже корпоратов внезапно угомонились. Иногда что-то от них к нам залетает, но то меркнет по сравнению с масштабами вторжения КЧС. Чёрт его знает, что с ними случилось. Лацертианцы в принципе неспособны договариваться. Малые народы у окраин межзвёздных империй? Их голос и само существование мало что значит, они предпочитают не отсвечивать, иначе их раздавят. Многих мы наверняка ещё не встретили, космос большой, трудно искать других.

– Остаётся надеяться, что они не будут нам хотя бы мешать, не говоря уж про дружбу, – высказала Света верную мысль. – Вся история России такая – из-за больших территорий всякая сволочь кладёт на нас свой жадный глаз.

– Да, но отличие в том, что тогда мы были ограничены планетой Земля. А сегодня мы даже тысячной доли Млечного Пути не обследовали, нам всем есть куда шириться. А все эти войны – не за жизненное пространство, а всего лишь происки идиотов у руля иностранной власти и сущностей из третьего мира-измерения, которые этих идиотов направляют и для которых происходящее – лишь представление, как в театре.

Так совпало, что мы проходили как раз мимо театра «Прометей». Света улыбнулась такому совпадению и сказала:

– Евгений рассказывал мне о владыке по имени Пенутрий. Говорил, что идея Порядка и Упадка – его идея. Что нужна она лишь для вечной войны, для оправдания статуса властелина с безграничной властью, чьё владычество распространяется и на первый мир-измерение. Что пусть он и любящий отец своих бесчисленных детей, выглядит и ведёт он себя, как страшное бедствие для всего, до чего его длинные руки и щупальца могут дотянуться.

– Да, Евгений упоминал его. И батальонный психолог Пётр Иваныч, благодаря которому многое со мной и произошло. Я так понимаю, сила высших существ не только в управлении энергией, но и во влиянии на разум. Власть над умами – суть истинная власть над людьми.

– Именно так. Поэтому твоя цель – уничтожить Анугиразуса. Не будет влияния – не будет войны.

Я кивнул, но внутренне засомневался в столь однозначном выводе. Политика – не игра в шахматы, она в тысячу раз сложнее. Свалив короля, ты отнюдь не всегда выигрываешь партию. Учитывая само государственное устройство КЧС, трудно представить себе, что просуществовавшее сотни лет межзвёздное государство распадётся и проиграет лишь из-за того, что оно лишится одной принимающей решения головы, пусть и стоящей целой сотни сразу. В конце концов, грамотный лидер создаёт идейных людей, которые будут продолжать продвигать его идеи в массы и дальше после его смерти.

«А ты что думаешь, СЕКАЧ? – спросил я мысленно. – Думаешь, мы сразу победим, если убьём Анугиразуса?»

«Я так не считаю, товарищ Чудов, – ответил мне СЕКАЧ. – Однако устранение бессмертного рупора может пошатнуть устойчивость пропаганды врага. Кроме того, смерть бессменного лидера может сильно ударить по боевому духу, заставит врага в порыве мести совершать необдуманные действия и совершать ошибки».

«Я тоже так считаю. До победы нам пока ещё далеко. Но ничего, управимся».

Меня вдруг одолели думы о том, насколько моя цель вообще выполнима. Я – лишь человек, пусть и способный ограниченно управлять энергией и творить некоторые чудеса. Мой враг же – живущий много миллиардов лет властитель умов целого государства, имеющий столь же великий опыт управления энергией. Так порассудить, то это битва мухи с атомной бомбой. Вновь не ведая того, я выложил эти мысли напрямую, СЕКАЧ их услышал и поспешил вставить слово:

«Не беспокойтесь, товарищ Чудов. Если Евгений считает, что вы можете справиться в одиночку, значит вы справитесь».

«Не верю я в то, что мне придётся работать в одиночку. Что уж тут говорить, я пока вообще не знаю, что от меня требуется. Сейчас мне сказали отдыхать. Позволь мне отдохнуть».

«Хорошо, товарищ Чудов».

Когда время начало приближаться к восьми часам утра, солнце стало откровенно жарить. Пришлось вернуться домой. Вместе со Светой я посмотрел телевизор, вместе мы отобедали, а к часу дня меня разморило. Впав в дрёму, я вдруг ощутил, что вновь оказался во сне, в котором могу контролировать свои движения. Обернулся – стол, два стула и свеча. Неужели Евгению что-то от меня понадобилось?

Присел на один из стульев и стал вспоминать, был ли в последнюю встречу здесь второй. Додумать мне не дали – из тьмы вышел человек. Вот только был это отнюдь не Евгений. Это был одетый с иголочки седой мужчина со стальным лицом и колючим взглядом. В его глазах не было зрачков, серые губы обсохли, а горбатый нос изредка дёргался, будто от нервного тика. Его морщинистые руки украшали серебряные перстни, старомодная флотская форма двадцатого века пахла морем, чёрные ботинки тяжело ступали по черноте бесконечного тёмного пространства.

– Врагу не принято желать здравия, – заговорил незнакомец по-русски необычайно живым для столь мёртвого на вид человека голосом, – но человеческие обычаи для меня – лишь пустой звук. Здравствуйте, Виталий Александрович, служитель моего заклятого врага.

– Вы кто? – задал я незнакомцу простой русский вопрос.

– Анугиразус, – ответил мне незнакомец сразу. – Тот, кого вы должны убить. Тот, кто незримо правит Корпоративным Человеческим Союзом. Тот, кто шлёт неисчислимые орды на вашу страну. Тот, кто движет миллиарды разумов к жажде крови и убийству. Я достаточно подробно ответил на ваш вопрос, Виталий Александрович?

– Вполне, – сказал я, нахмурившись. – И к чему эта встреча? Всего лишь хотели мне представиться?

– Не только, – Анугиразус медленно поводил из стороны в сторону головой. – Хотел посмотреть в глаза своему будущему убийце.

Ни одна мышца на моём лице даже не дёрнулась в ответ на эти слова, пусть в голове и прозвучал вопрос: «В каком смысле?». Помолчав немного, Анугиразус продолжил:

– Видите ли, Виталий Александрович, моя смерть спланирована ещё много десятков тысяч лет назад, когда ваши цивилизации болтались в диахроновой петле. Великий Пенутрий уже давно рулил борьбой между Порядком и Упадком и обратил внимание на то, что цивилизации, ударившиеся в Упадок, побеждают сильно чаще, чем Порядок. Знаете, почему?

– Не знаю, – ответил я. – Неоткуда знать.

– Потому что Упадок основывается на животном, а Порядок – на возвышенном. Упадок – на лжи, а Порядок – на правде. Цивилизациям Упадка легче совершать самые одиозные поступки, потому что им некуда падать. Они ничем не ограничены, потому что у них нет морали. Порядок же ограничен. Упадок поступает так, как велит ему инстинкт, Порядок же старается каждому своему действию найти оправдание. Видишь ли, правда гораздо более трудоёмка, нежели спонтанная ложь. Иногда Порядок ищет слишком долго, настолько, что становится слишком поздно. Пенутрию не нравится однообразие. Он хочет, чтобы что-то изменилось. А если хочешь перемен, повлияй на них по мере своих возможностей. А таковых у Пенутрия много.

– И к чему наш разговор? – спросил я, не испытывая особого желания слушать чужие философствования.

– К тому, что скоро случится чудо. Вашими руками, – Анугиразус вдруг улыбнулся. – У вас даже фамилия подходящая – Чудов. Ваш подвиг облетит всю вселенную и вдохновит триллионы на борьбу с Упадком. Это будет величайший поворот.

– Вы так легко об этом говорите, Анугиразус, – сказал я. – Скажите честно, вы психопат?

– С точки зрения вашей морали – да, я психопат, маньяк и серийный убийца, – Анугиразус облокотился на стол, взгляд его стал скучающим. – С точки зрения морали высших существ – лишь трудолюбивый работник бесконечного театра имени Пенутрия. Смерти в третьем мире-измерении не существует. Энергия и её творения не способны умереть. Мы можем быть развеяны на многие-многие десятилетия и даже столетия, но мы всегда возвращаемся. Актёры не умирают в постановках, в конце представления они встают и принимают цветы от восторженного зрителя, продолжают жить своей жизнью.

«У Анугиразуса безумная, но примечательная позиция, – сказал СЕКАЧ. – С другой стороны, вполне ожидаемая от бессмертного существа, не питающего особого интереса к человечеству».

«Не вижу ничего примечательного в его позиции. А вот безумие – ещё как. Его правление приводит к смертям миллионов. За такое этому индивиду глаза выколоть мало. А учитывая, насколько спокойно он об этом говорит…»

Анугиразус продолжал вещать.

– Вы убьёте меня, Виталий Александрович, и вместе со мной издохнет Корпоративный Человеческий Союз. Он развалится, станет источать трупные зловония, разлагаться, пожирать сам себя. Внутривидовая борьба – самая жестокая, ваша история, земная, это подтверждала не единожды.

– Хотите сказать, что не оставите агентов влияния, которые сохранят целостность КЧС? – спросил я. – Разве вы не Покровитель этой страны?

– Формально – да, Покровитель, – рассуждающим голосом ответил Анугиразус. – Вот только для меня это бремя, а не благо, как для многих других. Без долгого рассказа я не обойдусь, имейте терпение, Виталий Александрович.

– Рассказа о чём? О себе? – спросил я. – Зачем вам рассказывать что-либо о себе, если я ваш враг?

– Пусть ваша жизнь и занимает лишь жалкий век и что-то забудется, я всё равно считаю нужным, чтобы мою историю знал не только я сам.

Анугиразус поправил воротник и начал свой длинный рассказ.

Оказывается, Анугиразус уже давно положил свой глаз на Землю, как и Евгений. Считая её землёй обетованной, он хотел, чтобы планета осталась такой же девственно чистой, как и в начале времён. Вот только кое-кто ему мешал. Имя тому «негодяю» – Человек Разумный. Сперва Анугиразус корил людей лишь за то, что они своей бесконечной экспансией отравляют планету, но потом увидел зло гораздо большее – человеческие пороки. Желая покарать нас за них, он создавал множество различных чудовищ. Одним из его творений оказались и злобные огнедышащие твари – драконы-каратели, или, как их называл Анугиразус, ануги́ры. Они являлись его детьми, но с генетической точки зрения не являлись родственниками даже друг другу, что позволяло поддерживать популяцию путём скрещивания не только с людьми, но и друг с другом, формируя древние кланы-семьи. Таковых на Земле существовало три: семья Мефоярос, семья Риптумор и семья Сангвоморсад. Эти семьи покрыли своими крыльями часть планеты и вершили свои дела свободно, без естественных врагов, лишь иногда словесно конфликтуя между собой. Со слов Анугиразуса они были самим «благородством» – сжигали заживо гедонистов, жестоко убивали убийц, а с людьми близко контактировали лишь для того, чтобы выискивать грешников и карать их. И размножаться, разумеется, хотя чистые потомки сильнее и умнее, чем полукровки.

Анугиры-драконы жили на Земле вплоть до конца «первичного» человечества и преобразования его в цивилизацию варсайллимов. Некоторые человеческие народы, по неясной Анугиразусу до сих пор причине, решили, что имеют право забрать священное право анугиров на бесконечное наказание и могут вершить «правосудие» самостоятельно, назначая целые страны достойными и недостойными. Любимый всем сердцем Анугиразуса образ вечного дракона-карателя оказался людьми оплёван и оболган, а также бессовестно позаимствован. Анугирам приписали пороки, которые они истребляли, анугир встал на службе у человека, чего быть не могло никогда.

Я думаю, что Анугиразус, пусть и не называя имён тех народов, вполне конкретно описывал тех, кто теперь является нашими западными соседями. Мне быстро вспомнилось порванное Светой знамя с чёрным драконом, её рассказы. Многие вещи встали в моей голове на свои места.

В конце концов, Анугиразус прямо обозначил, что всем сердцем ненавидит человечество. Это было ожидаемо, а поэтому воспринято мной совсем не болезненно. В конце концов, стоит ли мне расстраиваться из-за ненависти моего врага? Тем более, он не упоминал мой народ в качестве основного своего врага. Говорил Анугиразус настолько яростно, что сначала стал ходить из стороны в сторону, активно жестикулируя, а затем в один момент решил показать себя настоящего.

Евгений рассказывал мне о том, что перекинуться из одного обличия в другое – дело крайне болезненное и отнюдь не быстрое. Анугиразус подтвердил эти слова, когда начал внезапно менять формы. Страшный хруст ломающихся костей и шум пролитых литров крови, рвущаяся кожа и лопающиеся мышцы, прорастающие сквозь них шипы и рога, страшное рычание и злые ругательства, произносимые на неизвестном языке – всё это представало передо мной шевелящееся, дёргающееся. При всём этом он продолжал говорить. Хотелось закрыть глаза, но неизвестная сила заставляла смотреть. В конце концов, передо мной предстало лютое чудовище, каких свет ещё не видывал.

Это был истинный, гигантский, дикий дракон, который буквально искрился зловещей и яростной аурой, хватающей саму душу когтистой рукой. Это был не цивилизованный дракон, вроде Евгения, Владимира или Светы, это была машина смерти, вооружённая острейшими когтями, шипами и зубами. Это был разрушитель, способный смять целый замок и смести огромными крыльями целую деревню. Это был ужас, владеющий безумным взглядом, сводящим с ума. Это был инквизитор, вечно преследующий грешника именем божественного закона. Приток энергии в мой мозг был велик, с горем пополам мне удалось его развеять, но в мозгу явственно отпечатался грозный лик настоящего Анугиразуса.

Жутко было в тот момент осознать, что именно это существо мне предстояло победить.

Он скалил зубы и страшно рычал, шумно напрягал мышцы и бил хвостом по полу, его пасть исходила дымом и пламенем, а крылья поднимали ураган, приходилось постоянно жмуриться, чтобы не высохли глаза. Ярость была ресурсом Анугиразуса. Я видел, как энергия кружилась вокруг него, когда он рассказывал свою историю, а когда накапливалась критическая её масса, она всасывалась внутрь него. Анугиразус прерывался, его глаза загорались солнечным пламенем, он упирался четырьмя лапами в землю и с напряжённым рыком направлял энергию на рост. Тело с дрожанием обрастало дополнительными шипами, на голове корона из рогов прибавлялась очередной парой, чешуя становилась прочнее, а кровь продолжала литься рекой.

Запах крови и смерти вновь ударил в мои ноздри, как тогда, в первую мою встречу с Евгением. Стало тошнить. В один момент на голове Анугиразуса открылась дополнительная пара глаз, и тут мне стало совсем не по себе.

«СЕКАЧ, есть ли способ отсюда выбраться? – спросил я. – Что-то мне нехорошо от такого зрелища».

«К сожалению, товарищ Чудов, отпустить вас может только высшее существо. Или смерть в первом мире-измерении».

Окончив страшные метаморфозы и долгий рассказ, Анугиразус возвысился надо мной всем своим величеством и провёл свои слова в мой разум, лишь немного приоткрыв зубастую пасть и не двигая губами и языком:

– Вижу, вы напуганы, Виталий Александрович. Не смею над вами потешаться. Вы стойко перенесли вид моих энергомутаций. Мой первый Посвящённый в своё время умер от сердечного приступа, когда увидел то, что видели вы. Это тот же самый Посвящённый, который, получив большую силу, осмелился убить мою жену, считая, что это заставит меня подчиниться, – Анугиразус громогласно рассмеялся и прорычал. – Какие же они дегенер-раты. Всегда таковыми были и до самой своей бесславной кончины останутся. Во веки веков будут прокляты мной за то, что посмели красть то, что принадлежит мне. За то, что осквернили моих сыновей и дочерей своим поганым разумом.

Анугиразус опустил голову ниже и посмотрел на меня всеми четырьмя глазами сразу:

– Знаете, Виталий Александрович, я завидую Евгению и Владимиру. Вы относитесь к своему Покровителю и символу с любовью, в отличие от моих «подопечных». Вы – мой враг, но я желаю вам победы. И я помогу вам её достичь. Я ненавижу тех, над кем покровительствую. Я лучше исчезну на много миллионов лет, чем буду ассоциироваться с теми, кто позорит меня и мой вид. Я жду вас, Виталий Александрович.

Щелчок пальцами, и я оказался дома, в безопасности.