Подарок коллекционера

13

АЛЕКСАНДР

Что я наделал? О боже, о боже, что я наделал?

Я чувствую себя так, словно очнулся от какого-то ужасного кошмара, когда стою там, перед моими глазами всплывает образ Ноэль, ее платье задралось на талии, а ее покрасневшая от моей порки попка и спина заляпаны моей спермой. Я хочу верить, что это сон, что я могу проснуться, и видение исчезнет, но я знаю, что это неправда. Я опускаю взгляд, вижу свой наполовину твердый член, торчащий из брюк, и понимаю, что натворил.

Я потерял контроль. Я не трахал ее. Я вовремя останавливал себя от этого. Но это не лучше.

Следы моей руки у нее на заднице. Она вся в моей сперме. Я изнасиловал ее, так же, как и Анастасию, только на этот раз я сделал это сам. Я причинил ей боль.

Она сама навлекла это на себя. Она пошарила в поисках ключа. Она зашла в комнату Анастасии. Она…

Я вижу, как Ноэль оборачивается, чтобы посмотреть на меня, ее лицо покраснело от шока, заплаканное. Ужас наполняет меня, отвращение и стыд за то, что я сделал, и я кричу на нее, сам того не желая.

— Убирайся! Убирайся нахуй! Приведи себя в порядок…

Она отпрыгивает от кровати, как испуганный олень, а почему бы и нет? Я помню ярость, захлестнувшую меня, когда я услышал ее в комнате Анастасии, наполнившую меня, как лихорадка, затуманившую мои мысли и рассуждения, как туман.

Я увидел ее в комнате, и все, о чем я был в состоянии думать, это о том, что Анастасия предала меня, как она позволила Лиаму прикоснуться к ней, пришедшим за ней и ушла с ним. Что-то сломалось в моем сознании, когда я увидел, как Ноэль стоит там, трогает шкатулку с драгоценностями Анастасии, смотрит на ее вещи. Бросив вызов единственной вещи, которую я запретил ей делать так же, как сделала Анастасия.

Я падаю на пол, мои колени ударяются о ковер, я сгибаюсь от переполняющей меня боли. Я закрываю лицо руками, содрогаясь и постанывая, когда начинаю рыдать, понимая, что проиграл. Я потерял рассудок и самообладание, и теперь я знаю, что никогда не смогу освободиться от тех частей себя, которые сломаны. Меня нельзя исцелить. Меня нельзя исправить. Трещины в моей душе слишком глубоки, чтобы их когда-либо можно было заполнить. Уход Анастасии от меня должен был стать достаточным доказательством этого.

Лучше бы пуля убила меня, смутно думаю я, слыша удаляющиеся по коридору шаги Ноэль. Лучше бы Лиам прицелился получше. Лучше бы Иветт не вмешивалась. Я хотел бы, чтобы тот священник не помогал. Я хотел бы умереть в том гостиничном номере, как они все хотели, и я мог бы освободиться от этого. Тьма, демоны, все, чем я хотел бы не быть.

Я хотел бы умереть вместе с Марго много лет назад.

Я думал об этом той ночью, когда баюкал ее изнасилованное и кровоточащее тело на руках в сарае, после того как мой отец избил меня и оставил рядом с ней. Рядом был нож, такой, каким разрезают тюки сена, он вскрыл бы мне запястья. Я мог истечь кровью рядом с ней. Я говорил себе, что останусь в живых, чтобы похоронить ее, что умру в ее могиле или на ней, но, когда пришло время, оказалось, что я всего лишь трус. В глубине души я всегда таким был.

Я забираюсь в кровать, горячие слезы все еще текут по моим щекам. Я сворачиваюсь калачиком на боку, боль распространяется по мне, как яд, горе и боль настолько глубоки, что я могу придумать только один способ изгнать ее.

Я уверен, что все еще чувствую запах Анастасии в постели, аромат ее кожи, духи, которые я когда-то подарил ей, чтобы она пользовалась ими. Я тянусь к подушке, на которой она спала, подтягиваю ее поближе к себе, чувствуя, как моя грудь ноет от потребности в ней.

— Я скучаю по тебе, моя маленькая куколка, — шепчу я в пух, рыдания все еще сотрясают мое тело. — Моя маленькая куколка. Tu me manque (фр. Я скучаю по тебе)…

Я вспоминаю ночь в библиотеке, когда я читал ей стихи у камина. Библиотеке, которую так любит Ноэль. Я не могу забыть тебя маленькая куколка. Но я никогда больше не увижу тебя Анастасия, ни при жизни, ни после смерти. Я так далеко от тебя, что никогда не смогу найти путь к тебе снова, и боль от этого осознания кажется невыносимой.

Каким-то образом я засыпаю, мое тело измучено горем, освобождением и болью. Сон беспокойный, мои сны бессвязные, полные образов Анастасии. Мне снится, что она пришла ко мне той ночью. Я сказал ей "нет", попросил ее остановиться, но она хотела меня. Что насчет этого? Она снова шепчет в моем сне, когда приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать меня. Она знала меня, она знала часть того, на что я способен, и все же она пришла ко мне. Она собственными руками сняла с себя одежду, и в моем лихорадочном сне я вспоминаю это, кремовую красоту ее кожи, миниатюрные формы ее тела. То, как она чувствовалась в моих руках, когда возвышалась надо мной, то, что она чувствовала на моем члене, когда опускалась на меня. Я причинил ей боль той ночью. Схватил ее, угрожал. И все же она выслушала мою историю. Она осталась.

В моих снах я снова внутри нее. В моих снах я слышу, как она говорит, что любит меня. По правде говоря, я не могу вспомнить, произносила ли она когда-нибудь эти слова вслух, или я только вообразил их. И все же я знаю, что она любила.

В своих снах я снова вижу ее на столе, с широко раскрытыми и испуганными глазами, умоляющую меня спасти ее от извращенного испытания, которое я ей устроил. Не превращать ее первый раз с Лиамом в изнасилование.

Вот что это было. Вот что я с ней сделал. Я надругался над ней с помощью тела другого мужчины, и в своих кошмарах я вижу это снова и снова. Я вижу, как она уходит с мужчиной, которого, как я думал, смогу заставить ее возненавидеть, и все же, слушая "яд Иветт", я потерял только Анастасию. И, по правде говоря, я не могу винить за это Иветт. Я мог бы сказать "нет". Я мог бы прийти в ужас от самой мысли о подобном. Но я не пришел.

В моих снах лицо Аны, повернутое ко мне на столе, когда Лиам входит в нее, становится лицом Ноэль. Ее красные губы раздвигаются, произнося мое имя, но она поворачивается к Лиаму и обвивает руками его шею.

— Да, — мурлычет она. — Пусть он увидит. Пусть он увидит, как ты трахаешь меня. Позволь ему увидеть, как ты заставляешь меня кончать…

Я просыпаюсь от толчка в темной комнате, лунный свет проникает сквозь занавески, в холодном поту. Мое сердце колотится в груди, мои травмы ноют, старые и новые. Такое чувство, что горе въелось в мои кости. Я надеялся, что Ноэль станет моим новым началом, моим шансом исцелиться, но все, что я сделал, это опустился еще ниже. Для меня нет надежды, тупо думаю я, когда сажусь, чувствуя, что это требует физических усилий, как будто я отягощен болью и чувством вины. Я монстр, которым они все меня и считают.

Я медленно, спотыкаясь, выхожу из комнаты и иду по коридору. Я останавливаюсь в дверях комнаты Ноэль, колеблясь, а затем вхожу внутрь.

Ее занавески раздвинуты, лунный свет проникает сквозь них рядом с кроватью. Она свернулась калачиком под одеялами, на ней другая одежда: серый топ на тонких бретельках, волосы мокрые, как будто она приняла ванну. Конечно, она это сделала, сердито думаю я, ненавидя себя. Она была вся в твоей сперме, ты, гребаное чудовище.

Теперь, когда я думаю об этом, похоти нет, только стыд. Я использовал ее, относился к ней меньше, чем к человеку, как к объекту, на который я могу излить свою ярость и свои желания. Я ненавижу себя за то, что я сделал с ней, с Анастасией, до глубины души.

— Мне жаль, — шепчу я, глядя на нее сверху вниз. — Мне так жаль, Ноэль. — Я наклоняюсь, убирая прядь темных волос с ее лица. — Я не знаю, что со мной не так. Я не знаю, почему ничто не может меня исправить. Я… — Я тяжело сглатываю, чувствуя, как знание того, что нужно сделать, проникает в мои кости. — Мне очень жаль.

Она слегка шевелится, и я наклоняюсь, нежно касаясь своими губами ее губ. Я не имею на это права, но я хочу нежно прикоснуться к ней, один раз. Почувствовать ее такой, какой она могла бы быть, если бы все было по-другому, если бы я был достоин любви, или иметь что-то похожее на нее.

Если бы я мог быть кем угодно, только не зверем.

Я выхожу из комнаты, слегка прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить Ноэль. Раньше у меня болела грудь, но теперь я ничего не чувствую, только сильное онемение. После столь долгого ощущения боли, кажется почти приятным ее отсутствие. Ничего не чувствовать ради перемен.

На кухне я не включаю свет. Я знаю, где хранится вино, и нащупываю мою любимую бутылку. Я тянусь за ней, возясь с открывалкой для вина, чувствуя, как на меня опускается тяжелый туман уверенности. Когда бутылка открыта, я бросаю пробку в раковину, стою там и пью из бутылки, глядя на луну. Я жду, когда меня снова охватит горе, трусость, страх. Я жду, думая о том, что, если я сделаю это, я больше никогда не увижу луну или никогда больше не попробую это вино. Я жду, когда почувствую сожаление, желание отступить, как в ту ночь, когда похоронил Марго, в ту ночь, когда вернулся в эту самую квартиру из Бостона.

Я ничего не чувствую.

Другие на моем месте оставили бы записку. Но кому бы я ее написал? Не Ноэль, которая была бы благодарна за то, что освободилась от меня. Во всем мире Анастасия была бы единственной, кто, возможно, захотел бы прочитать подобную вещь, и как бы она ее получила? Даже тогда я искренне не верю, что она захотела бы этого. Она двинулась дальше. Ее мир изменился. Я думаю о ней и Лиаме в их квартире, о том, как она растит ребенка, который мог бы быть моим, и мои глаза наполняются слезами.

Мой ребенок. Этому ребенку, если он действительно мой, лучше жить в мире, в котором я не обитаю, думаю я, делая еще один большой глоток вина, потом еще. Насыщенный вкус растекается по моему языку, и я закрываю глаза, наслаждаясь им в последний раз. Для всех будет лучше, если я уйду. Для Ноэль, конечно. Для Анастасии, безусловно. Возможно, и для моего ребенка, если ему когда-нибудь взбредет в голову попытаться найти меня, хотя я уверен, что Лиам и Ана сохранят это в секрете до гробовой доски, если смогут.

Увижу ли я тебя, Марго? Я закрываю глаза, представляя ее темные волосы, сверкающие глаза и веснушчатые щеки. Я помню свою руку на ее животе, когда она рассказала мне о беременности, свет на ее лице и планы, которые мы строили. Потеряна еще одна любовь и еще один ребенок. Для меня нет будущего за пределами этого, за пределами боли, за пределами потери. И все, что я делаю, это причиняю боль другим.

Пришло время и мне присоединиться к ним.

Я пью вино, глоток за глотком, прекрасное французское вино течет по моему языку и в горло, пока оно не заканчивается. Я смотрю в окно, и разбиваю бутылку в раковине, тянусь за самым большим осколком, и только тогда возвращаются боль и горе, за которыми следует едкий страх.

Когда-то я любил этот мир. Я всегда боялся покинуть его, боялся наступившей темноты. Я не верю ни во что за пределами этого мира и никогда не верил. Даже Максимилиан Агости, непоколебимый в своих убеждениях, не смог убедить меня в обратном.

— Любовь с тобой, бегущая вода, страсть как насилие… — шепчу я, прижимая бокал к левому запястью, острие впивается в кожу, когда я протыкаю плоть, мой взгляд прикован к луне, на моих губах стихи, которые я так давно читал Анастасии.

Вся любовь проходит, как вода у моря

Вся любовь проходит

Какой медленной кажется мне жизнь

Насколько жестокой может быть надежда на любовь…

Я закрываю глаза, когда стекло вскрывает мою плоть, оттягивая ее вниз по предплечью, горячая кровь набухает и выплескивается наружу. Я слышу голос Анастасии в своей голове, стоящей в ногах кровати в гостиничном номере, которая повторяет мне в ответ. Я вижу, как ее голубые глаза наполняются слезами, когда она прощается со мной на нашем языке, на том, который у нас был общим, и воспоминание о той ночи висит между нами.

Завтра на рассвете

В час, когда сельская местность белеет

Я уйду…

— Марго. — Шепчу я ее имя, когда беру стакан дрожащей левой рукой, на этот раз прижимая его к правому запястью. — Vois-tu, je sais que tu m’attends.J’irai par la forêt, j’irai par la montagne.Je ne puis demeurer loin de toi plus longtemps…(Видишь ли, я знаю, что ты ждешь меня. Я пойду лесом, я пойду горами. Я не могу больше оставаться вдали от тебя…)

Мой голос прерывается, когда стекло вдавливается в мою плоть, разрезая ее, рассекая. Моя любовь. Моя Марго. Стихотворение, которое я прочитал Анастасии когда-то давно, было любимым стихотворением Марго. Я подарил его второй женщине, которую любил, и все же…

Этого никогда не было достаточно.

Видишь ли, я знаю, что ты ждешь меня.

Я пойду через лес и через горы.

Я больше не могу оставаться вдали от тебя.

— Je ne puis demeurer loin de toi plus longtemps. — Я не могу. Моя рука слабо разжимается, стакан падает на пол, а из предплечий течет кровь. Я медленно опускаюсь, чтобы следовать за ним. — Я больше не могу оставаться вдали от тебя. Простите меня, — шепчу я. — Брианна, Анна, Лизель — я шепчу их имена, одно за другим, сломленные девушки, которых я пытался спасти и не смог. — Анастасия, Ноэль простите меня.

Я закрываю глаза, слезы текут по моему лицу, а горячая кровь стекает по рукам. Я знаю, что нет прощения, ничего не придет после того, как последняя кровь покинет мое тело, и все же я ловлю себя на том, что надеюсь, даже сейчас.

— Если я найду тебя, Марго, захочешь ли ты меня? После всего, что я сделал, ты все еще сможешь любить меня?

Мои слова едва слышны, силы покидают мое тело. Тьма плывет перед моим лицом, и я знаю, что это оно. Это конец, и на этот раз я не боюсь, а приветствую его. Я не заслуживаю смерти, и все же она все равно настигла меня.

Наконец-то я могу быть свободен.