Подарок коллекционера

22

НОЭЛЬ

Я думала, что смогу вздремнуть во время, более чем двух часовой поездки из Парижа в Лондон, но заснуть в поезде оказалось невозможно. Каждый раз, когда я начинала засыпать, какой-то шум заставлял меня резко просыпаться, думая, что Кайто каким-то образом обнаружил, что я ушла, и пришел, чтобы забрать меня обратно для себя. Я чувствую нервозность и беспокойство, как будто я была вне нормального мира гораздо дольше, чем это было на самом деле. Я не могу перестать думать о наихудших сценариях, которые я могу обнаружить, вернувшись в квартиру: Джорджи исчез, квартира сдана кому-то другому, я понятия не имею, где он, и нет возможности связаться с ним. Не помогает и то, что у меня при себе, по-моему, фантастическая сумма денег. Мне кажется, что все, кто смотрит на меня, видят, как они оттопыривают мои карманы.

Просто дыши, напоминаю я себе, когда поезд подъезжает к станции. Если что-то из этих плохих вещей произошло, я не могу изменить это, беспокоясь, а если этого не произошло, я зря накручиваю себя. Я стараюсь не паниковать, когда выхожу из поезда, поплотнее прижимая к себе пальто, чтобы никто не смог залезть мне в карман.

На улице холодно, и я погружаюсь в себя, пока ловлю такси. У меня никогда в жизни не было достаточно денег, чтобы потратить их на такси. Это кажется ужасной роскошью, когда я даю водителю адрес квартиры, сидя в относительном комфорте и тепле салона автомобиля, когда он въезжает в пробку.

Рождественские украшения повсюду заставляют мое сердце болеть, напоминая мне о прошлой ночи. Интересно что сейчас делает Александр? Кусаю я свою потрескавшуюся нижнюю губу. К этому времени он уже проснулся без меня. Он будет пытаться прожить свой день без моей помощи, пытаясь самостоятельно поесть и одеться. Я представляю, как он просыпается в одинокой постели, и на глаза наворачиваются слезы. Я сменила беспокойство и скорбь из-за отсутствия одного человека на другого, но Джорджи — мой брат. Моя семья. Независимо от того, что я могла чувствовать к Александру, независимо от того, были ли эти чувства правильными или нет, выбора никогда не было.

Со временем это пройдет, твердо говорю я себе. Александр — моя первая влюбленность, мое первое увлечение, первый мужчина, с которым у меня когда-либо была близость. Вот и все. Я чувствую, что люблю его, но это связь, возникшая в результате травмирующей ситуации, не более того. Даже если любовь настоящая, даже если это моя первая любовь, со временем и это пройдет. Разве так не всегда бывает? Это не похоже на сказки. Я не буду тосковать по нему до конца своих дней, даже если пустая боль в груди и животе, которая, кажется, проникает до костей, говорит об обратном.

Я чувствую, все это потому, что это было первое чувство до сих пор, из-за всех эмоций и травм, связанных с тем, что у меня было, говорю я себе, поднимаясь в квартиру, мое сердце пропускает удары в груди, когда я приближаюсь. Я должна сосредоточиться на настоящем, на том, как справиться с объяснением того, что случилось с Джорджи, если он здесь, или какие шаги предпринять дальше, если его нет.

Ни из-под двери, ни из окон не проникает свет, и у меня внутри все сжимается от головокружительной тревоги, когда я поднимаю кулак и сильно стучу в дверь, раз, другой, а затем в третий.

— Джорджи! — Я зову его, надеясь, что он так долго не отвечает, потому что не хочет открывать дверь незнакомцам, как и должен, или избегает рекламщиков. — Джорджи, это Ноэль! Пожалуйста, открой дверь, если ты там! Джорджи, это Ноэль!

Я продолжаю стучать, когда зову, морщась, когда задаюсь вопросом, сколько времени потребуется, чтобы кто-нибудь из соседей вышел, чтобы выяснить причину всего этого шума, но, по крайней мере, тогда один из них мог бы подсказать мне, где мой брат. Я близка к тому, чтобы начать колотить в двери, идущие по коридору, когда дверь внезапно распахивается под моим поднятым кулаком, и худое совиное лицо моего брата смотрит на меня из темноты квартиры.

— Но…Ноэль?

Его голос срывается, когда он произносит мое имя, его глаза становятся шире, чем я могла себе представить, и я ничего не могу с собой поделать. Ни единого слова не слетает с моих губ, когда я разражаюсь слезами, бросаюсь вперед и обнимаю его, сжимая так сильно, что мне кажется, я слышу, как что-то хрустит.

— Я так боялась, что ты ушел, — рыдаю я в шею своему младшему брату. — Я думала, что не смогу найти тебя или что-то случилось… что-то ужасное…

— Ну, это были не совсем розы, — ворчит он, извиваясь в моих объятиях. — Я не могу дышать, Ноэль. Отпусти меня, и мы сможем поговорить.

Я неохотно отпускаю его, вытираю лицо рукавами пальто, захожу в квартиру и закрываю дверь, прежде чем кто-нибудь сможет выйти и увидеть сцену, которую я устроила на нашем пороге.

Внутри квартиры темно, но я вижу, что в глазах Джорджи тоже блестят слезы, когда он смотрит на меня с потрясенным лицом.

— Я думал, ты умерла, — говорит он, его голос снова срывается. — Где ты была? Я думал, ты бросила меня…

Я яростно качаю головой, сбрасываю пальто и вешаю его на крючок.

— Я не хотела, — говорю я ему. — Я думала, что смогу расплатиться с долгами нашего отца. Но все пошло не по плану.

— Как? — Джорджи хмурится. — Ты сказала, что денег нет… — Его глаза расширяются, и я вижу на его лице что-то вроде шока и разочарования. — О.

— Не смотри на меня так, — резко говорю я ему, проходя дальше в гостиную. — Я пыталась сделать то, что нужно, чтобы убедиться, что ты не пострадал. Не осталось никого, кто мог бы это сделать, кроме меня, Джорджи. Они бы продолжали преследовать тебя.

— Да, но… — Он шаркает ногами по ковру, опускаясь в кресло, которое раньше принадлежало нашему отцу, в то время как я осторожно сажусь на край дивана. — Теперь я хозяин в доме. И я не должен позволять никому и пальцем прикасаться к тебе, особенно таким…

Я фыркаю.

— Не неси мне эту патриархальную чушь, Джорджи. Я твоя старшая сестра. Моя работа, защищать тебя, и, судя по всему, мне, по крайней мере, это удалось. — Я смотрю на него, вижу поблекшие синяки и заживающие отметины от побоев, которые он получил в тот день, когда я решила пойти к Гарри, но ничего, что выглядело бы новее, чем это. — После этого они оставили тебя в покое, не так ли?

— Да, конечно, но… — Он снова дрыгает ногами, выглядя моложе своих шестнадцати лет, когда смотрит на меня. — Тебе не следовало этого делать. И я имею в виду, меня никто не преследовал, но свет везде выключен. Вода, наверное, на очереди. Я брал еду из того, что оставляли в магазинах. Если бы ты не вернулась, домовладелец, вероятно, был бы следующим… — Его лицо морщится, как будто он снова борется со слезами. — Я действительно думал, что ты умерла, Ноэль.

— На минутку я тоже. — Я поджимаю губы. — Я не хотела оставлять тебя, Джорджи. Клянусь. Я выяснила, где наш отец играл в азартные игры, и подумала, что смогу там расплатиться с долгом. Точно так же, как наняться на несколько дополнительных смен, пока они не сочтут, что все покрыто. Но…

— Что случилось? — Джорджи смотрит на меня, и я морщусь. Я не хочу посвящать моего младшего брата в слишком много подробностей.

— Они накачали меня наркотиками и продали плохому человеку, — просто говорю я ему. — И еще один человек помог мне сбежать и вернуться сюда, к тебе. Мне жаль, что это было не быстро, Джорджи, но у меня не было ни денег, ни паспорта. Как только я получила эти вещи, я сразу же вернулась.

Он долго молчит.

— Ты прошла через все это ради меня, — фыркает он. — Это кажется неправильным…

— Я прошла через это ради нас, — твердо говорю я ему. — Ради того, что осталось от нашей семьи, чтобы мы снова могли быть вместе.

— В квартире без электричества и еды, как раз перед Рождеством? — Он вытирает лицо потрепанным рукавом свитера. — У нас ничего нет, Ноэль.

— Что ж, все это скоро будет исправлено. У меня остались деньги, и я собираюсь все это решить. Сегодня вечером у нас будет хороший ужин, а завтра я снова включу свет и отопление. Я узнаю, свободна ли еще моя работа, а если нет, то найду новую. — Я наклоняюсь вперед, нежно касаясь его руки. — Я вернулась, Джорджи, и я больше не оставлю тебя. Я обещаю. Ты самый родной мой человек.

С тихим всхлипом он бросается в мои объятия, и я крепко сжимаю его. Мы сидим так мгновение, прижимаясь друг к другу, а затем я откидываюсь назад, глядя на своего младшего брата.

— Хватит плакать, — твердо говорю я ему. — Сейчас я пойду принесу еды и дров, и мы славно поужинаем у камина. Хорошо?

Джорджи кивает.

— Я иду с тобой, — настаивает он. — Ты больше не оставишь меня здесь.

Вздохнув, я сдаюсь, и мы вдвоем выходим на холод, как только Джорджи, на мой взгляд, достаточно укутан от него. Мы покупаем шашлыки из фургона с едой и продукты на следующие несколько дней, вместе с дровами, чтобы протянуть пока не включат электричество.

— Здесь будет уютно, — говорю я Джорджи, когда мы возвращаемся. — Как на вечеринке. Мы просто посидим у камина, а завтра все вернется в норму.

— У нас настоящие яйца и бекон вместо жидких и замороженных сосисок, — недоверчиво говорит Джорджи. — В этом нет ничего нормального.

— Ну, тогда смотри на это как на своего рода праздник, — говорю я ему. — Уже почти Рождество. Мне придется отложить часть этих денег на случай, если я все еще не найду работу прямо сейчас, но мы можем немного повеселиться. Видит Бог, раньше у нас такого не было.

Я обнимаю его за плечи, пока мы идем, и стараюсь не думать об Александре, о том, что он делает, и не гадать, все ли с ним в порядке. Я стараюсь присутствовать в настоящем моменте вместе со своим братом, причиной, по которой я вернулась, и сосредоточиться на том, что нас ждет впереди. Как бы я ни заботилась об Александре, он остался в прошлом, говорю я себе снова и снова. Точно так же, как и все остальное в прошлом, что нельзя изменить или что я не могу вернуть, нет смысла зацикливаться на этом.

Однако это легче сказать, чем сделать. Когда мы возвращаемся в квартиру, и я начинаю разводить огонь в камине, я продолжаю вспоминать, как делала то же самое в квартире Александра, сидя перед камином на ковре, ощущая запах чеснока и масла из кухни, прошлой ночью, когда мы сидели вместе под одеялом в мерцающем свете рождественских гирлянд, когда я впервые сделала что-то подобное с камином…

Кто он для тебя, Ноэль? Спрашиваю я себя почти сердито, разжигая огонь. Он определенно не был твоим парнем. Он едва ли был твоим любовником. Он даже не был по-настоящему…

— Друг, — шепчу я про себя, отодвигаясь от пламени, подтягивая колени к подбородку и вглядываясь в него. — В конце концов, он был моим другом. И я ушла от него.

Но на самом деле у меня не было выбора. И если я буду честна сама с собой, чего я действительно не хочу делать прямо сейчас, он был кем-то намного большим, чем просто друг.

Гораздо больше.

Джорджи, возвращающийся в комнату и плюхающийся на пол рядом со мной, заставляет меня перестать ворчать на Александра и обратить на него внимание. Он сидит ближе к огню, как будто не может вспомнить, каково это, быть в тепле, и он такой худой, что у меня болит сердце. Несмотря на то, что я действительно вернулась, как только смогла, мое сердце болит и наполняется чувством вины, когда я вижу его таким. Я чувствую, что мне следовало догадаться, прежде чем идти в этот бар, что я должна была знать, что они никогда не позволят мне так легко погасить такой значительный долг.

Совсем недавно я была намного наивнее и невиннее.

Мы едим нашу уличную еду навынос перед камином и говорим о школе, о будущем Джорджи, о том, что я возвращаюсь к своей работе, о чем угодно, только не обо мне, и о том, что произошло. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не думать об Александре, но это кажется почти невозможным. Я скучаю по нему с пронизывающей до костей болью, от которой, я знаю, нет лекарства, и от печали невозможно избавиться. Я боюсь того, что с ним случится теперь, когда он снова совсем один. Я беспокоюсь, что голоса в его голове вернутся, чтобы преследовать его, что ему будет слишком легко снова вскрыть запястья и истечь кровью, когда его никто не спасет. Я знаю, что не должна нести этот груз, но все равно я за него боюсь.

Неважно плохой он, хороший или где-то между, я знаю, что он, прежде всего, сломленный человек. Тот, кого с давних пор по-настоящему не любила ни одна женщина. В этот момент я осознаю правду, я бы хотела, чтобы именно я вернула его к жизни, стала той, кто сможет снова показать ему, что значит быть любимым.

Той, которая смогла бы разрушить проклятие, которое он сам на себя наложил.