Матвей
Кажется, такое угнетенное состояние, было у меня в день исчезновения Ксении. Нет, пожалуй, тогда было во стократ тяжелее. Но тогда я жил надеждой, что вот-вот найду ее.
Сегодня меня огорошила своим неожиданным визитом Елена Васильевна. Вот уж не ожидал, что Арина прибегнет к помощи тяжелой артиллерии. Ведь предупреждал, ведь не соглашался на встречу!
Но вот она уже стоит у двери. Я в шоке от ее вида. Как она изменилась за это время. Изменилась, это мягко сказано. Вместо цветущей женщины под пятьдесят, какой она была совсем недавно, так называемая потенциальная теща превратилась в немощную старуху. На вид ей можно было дать более семидесяти.
И вся она была какая-то несчастная, забитая и потерянная. Худая и бледная, словно после тяжелой болезни.
— Неужели так умело играет роль человека в горе? — подумал я, вспомнив недавний разговор с Ариной. — Решили добить меня. Аферистки. Небось тоже туда же — долю свою оттяпать! Далось же мне это наследство! Теперь так и будут ходить по очереди. Как хорошо было последнее время без них.
Опомнившись, что все еще стою ошарашенный перед просительницей, я сделал шаг назад, пропуская ее в прихожую. Незачем демонстрировать перед соседями наши теплые взаимоотношения.
Не успел я прикрыть за ней дверь, как она бухнулась на колени.
— Елена Васильевна! Встаньте немедленно. Это еще что такое! — взывая к ее разуму, я пытаюсь поднять ее. С трудом возвращаю ее в вертикальное положение и силой тащу в гостиную.
Усадив женщину на диван, строго смотрю на нее. А внутри — буря:
— Нет, это надо же так упорно добиваться своего. Что называется, не мытьем, так катаньем.
Во мне борются несколько противоположных чувств. Возмущение. Гадливость. И… жалость. «А вот к последнему прислушиваться нельзя!» — соображаю по ходу, пока она утирает слезы.
Молчание затягивается. Чтобы заполнить возникшую паузу, подвигаю стул и присаживаюсь напротив.
— Ну что, так и будете молчать? Зачем пришли-то? Денег что ли дать?
Сглатывая подступающие рыдания, она все-таки справляется с ними:
— Матвей, миленький, пощади! Я не по своей воле пришла. Не посмела бы без разрешения. Но ведь она грозится что-то сделать над собой!
До меня с трудом доходит смысл сказанного. И я взрываюсь:
— Ну, это Вы бросьте. Не надо меня запугивать. То судом грозились. Теперь это.
— Какой суд, о чем это Вы?
— Так Арина на днях обещала. Все никак не уймется. О каком изнасиловании вы вообще смеете говорить, если она сама притащилась и запрыгнула ко мне в постель!? Нет, вползла, как змея подколодная! Все беды, все несчастья от нее. Ну и Вы, конечно же, ей хорошо подыгрываете.
Выплескиваю ей всю злость, накопившуюся со дня встречи с Ариной.
— Простите нас… обеих. Ни о каком суде мы и не помышляем. Да это так сказано было, от отчаяния.
— То есть как? А не Вы ли не так давно чуть ли не кулаками потрясали, грозясь упечь меня за изнасилование. Какие у Вас доказательства?! Что Вы мне жизнь портите?! — я все больше горячился.
А она, как ни странно, сидела притихшая и смотрела на меня глазами загнанного зверька.
«Стоп! — приказал я себе. — Что это я оправдываться вздумал? Не сметь! Пришла, так пусть и выкладывает, что ей надо».
— Матвей Дмитриевич…
— Ишь ты, — пронеслось у меня, — даже так?
Елена Васильевна продолжала:
— Простите Вы на обеих. Особенно меня. Я во все виновата. Сначала недоглядела за дочкой. Потом встала на ее сторону, всячески поддерживала. Но уже давно жалею об этом. И наказана сполна… Одной дочки лишилась. Сейчас вторая грозится…
Злость, клокочущая во мне, постепенно стихает. На смену ей приходит жалость к этой несчастной женщине. Внутренний голос кричит: «Не слушай ведьму! Это очередной спектакль!» Соглашаюсь. Но вспоминаю ее испуганный звонок, когда ушла Ксюша. Потом еще один. Когда очень просила о встрече, чтобы поговорить.
Может, действительно, раскаивается? Вот только раньше надо было. Да и не верю я ей. Не должна была настоящая мать жертвовать счастьем и жизнью одной дочери ради другой.
Эта мысль с новой силой пробуждает во мне ярость. Видеть ее больше не хочу. Пусть убирается восвояси!
— Я не вижу смысла в продолжении разговора. Вы зачем пришли? Что от меня надо? Говорите и убирайтесь.
Она вдруг соскальзывает с дивана и вновь оказывается на коленях передо мной. Мне это уже порядком надоело. И поднимать ее силой уже не хочется.
— Встаньте. И уходите. Или уйду я.
Не скрываю брезгливости и усталости. Она вынуждена подняться. Но на диван опускаться не смеет. Прижимая руки к груди и не отрывая от меня глаз, опухших от слез, она произносит фразу, от которой я онемел:
— Женитесь на Арише, Христом Богом молю. Иначе она что-нибудь с собой сделает.
Смотрю на эту женщину, соучастницу своей подлой дочери, и не могу поверить, что она смеет после того, что случилось с Ксенией, просить об этом.
— Нет, нет и еще тысячу раз нет. Говорил это Арине, говорил Вам и повторяю еще раз. Ребенка обеспечу в любом случае. Но жениться на ней? НИКОГДА!
— Но ведь она…
— Пусть делает что хочет. Надо было раньше думать. Особенно Вам. А ее угрозы? Я даже предполагаю, откуда ветер дует. Прознала про наследство и боится упустить шанс? Так я ей и про это сказал. Ничего не получит. А Вас запугивает и заставляет унижаться передо мной. Захотелось красивой жизни? Только не за мой счет. Правда, повторяюсь, материально обеспечу обоих. Нуждаться не будет, но и шиковать не получится.
— А теперь идите домой. Мне больше нечего Вам сказать, — я замолчал. Усталость навалилась до такой степени, что, казалось, будь я в этот момент один дома, свалился бы на диван и уснул мертвым сном. — И будьте уверены, она манипулирует Вашими материнскими чувствами.
— Матвей Дмитриевич, мне домой с таким ответом нельзя. Я боюсь за нее. Так и сказала: «Домой можешь не возвращаться, если не уговоришь…»
Я развел руками:
— Послушайте, и что же Вы предлагаете? Уступая капризам своей взбалмошной дочери, хотите заставить меня жениться?!
— Матвей Борисович, а что если она выполнит свои угрозы? Как жить с этим будем? И я, и Вы?
Мой глубокий вздох был ответом на ее вопросы.
— Откуда я знаю, что делать с Вашей сумасбродной дочкой? В психушку ее надо отправить. Пусть там ей мозги вправят. Может, одумается.
— Признаюсь, я и сама думала об этом. У нее просто навязчивая идея — выйти за Вас замуж. Может быть, это из-за беременности?
— Из-за дурости все это. Ведь она прекрасно знает, что я не люблю ее. Да и она вряд ли настолько влюблена в меня. Не верю. Ни одному ее слову не верю. И Вам не советую. Блажит она. Что-то не замечал я у нее суицидальных наклонностей. Наоборот, ей хочется взять от жизни все и сразу.
Не знаю, как эта женщина еще держится. Лично я опустошен. Мечтаю только о том, чтобы за ней поскорее закрылась дверь. И все. И не думать об этих сумасшедших. Иначе я сам сойду с ума.
— Елена Васильевна, — говорю тихо, спокойно, стараясь убедить ее, что пора заканчивать бессмысленный разговор, — ступайте домой. Поговорите с дочерью. Убедите ее дождаться рождения ребенка. А там видно будет…
Едва я заканчиваю фразу, как вся она вмиг преображается. В глазах надежда.
— Нет-нет, — предупредительно охлаждаю ее пыл. — Я ничего не обещаю. Просто надеюсь, что с рождением ребенка у Арины проснется материнский инстинкт. И она выбросит из головы всякую ерунду. Поговорите с ней по-хорошему, постарайтесь донести до ее сознания, что я не смогу жить с ней под одной крышей после того, что случилось с Ксюшей.
— Может быть Вы сами ей все скажете? — в голосе чувствуется страх перед встречей с дочерью. Крепко же та ее запугала.
— Нет уж, избавьте меня от встречи с Ариной. Я не смогу. Опять сорвусь и буду слишком резок. Не получится у нас разговор. А Вы — мать. Она выслушает Вас. И, будем надеяться, поймет.
Перед ее уходом даю визитку.
— Перезвоните мне, как все прошло… когда Арины не будет дома. Хорошо? Да, и еще, если Вы нуждаетесь материально, то обращайтесь. Я помогу, если что…
— Нет, что Вы… ничего не надо. Извините.
Низко опустив голову и пряча глаза, несчастная женщина, наконец, уходит.
Осадок остался тяжелый. На душе неспокойно. Кто знает, что еще придумает эта ненормальная…