Какое-то необъяснимое спокойствие разлилось по всему телу. Я почувствовала себя в совершеннейшей безопасности. Исчезло чувство никчемности и ненужности существования. Было уютно в теплых объятиях большого и сильного мужчины. И хотелось стоять вот так вечно, не возвращаясь в реальность с ее жестокостью, бессердечностью и коварcтвом.
Приступ острой, почти физической боли после разговора с Ариной отступил. Я отстранилась от Антона, осознавая неловкость ситуации. Нельзя испытывать его чувства. Он может неправильно истолковать мой отчаянный порыв.
Туманов с плохо скрываемой надеждой посмотрел на меня. Но тут же отвел взгляд. Понял, что оказался в роли жилетки, в которую я выплакала свою боль. И не более того.
После этого случая наши отношения стали напряженными. С каждым днем становилось сложнее общаться. Речь, поведение — все было под контролем, не допускающим даже намека на нечто большее, чем обычные дружеские взаимоотношения.
Это была пытка. Не для меня. Для Туманова.
Надо было что-то решать, что-то делать. И я решилась.
— Антон, я больше не вправе злоупотреблять твоим гостеприимством. Поэтому завтра съезжаю. Квартиру уже подыскала. Осталось только перевезти вещи, которыми я успела обзавестись. И все благодаря тебе!..
Я постаралась придать разговору шуточный тон. Получалось не очень. От слова совсем.
Туманов молча слушал меня, без надобности помешивая ложечкой кофе. Сахара в нем все равно не было. Он забыл его добавить.
— Пойми меня правильно. Я очень благодарна тебе за участие. Но так больше продолжаться не может. Двусмысленность моего проживания здесь уже стала предметом обсуждения в клинике…
— Но можно прекратить кулуарные сплетни, — Туманов сделал еще одну попытку удержать меня. — Давай поженимся?
— Антон, — мне трудно было найти правильные слова, которые бы убедили его в невозможности нашего союза. А причина была одна: я не любила этого доброго человека. — Не надо больше об этом. Прости, но нам лучше разъехаться. Так будет правильнее.
Он отошел к окну. Было слышно похрустывание пальцев в накрепко сжатых кулаках. Лучше бы он возмущался, а не молчал. Получается, я отвергла человека, фактически спасшего мне жизнь.
— Антон, — я сделала шаг к нему, испытывая жгучее чувство стыда и желание повиниться. Туманов остановил меня решительным жестом руки, говорящим, что не стоит продлевать пытку.
— Я помогу с переездом, — глухо и не глядя в мою сторону, произнес он. Потом уже мягче добавил:
— Надеюсь, ты не бросишь работу? И позволишь общаться с тобой… чисто по-дружески.
— Да, конечно! Терять такого друга, как ты, я бы не хотела. Ведь только благодаря тебе я еще жива. А то, как знать…
— Прекрати. Не стоит об этом. Другой на моем месте поступил бы так же.
«Другой… Другой вышвырнул меня из своей жизни, как надоевшую игрушку…» — грустно подумала я.
Прервав неожиданно возникшие мысли о Матвее, я с напускным оживлением предложила Туманову:
— А давай сходим в кафе. Что-то надоела однообразная жизнь: работа — дом, дом — и опять работа.
Антон согласился. Это означало начало нашего мирного сосуществования и чисто дружеских взаимоотношений. Меня это очень даже устраивало. Антона? Вряд ли. Но по-другому быть не могло.
***
Самостоятельная жизнь без оглядки на зависимость от Туманова и постоянное чувство долга поначалу очень радовала. Занявшись устройством своего гнездышка, я перестала терзать себя воспоминаниями. Боль предательства не ушла, но стала глуше. И я постепенно смирилась с тем, что Матвей не мог поступить иначе. Ведь я сама убеждала его в ответственности за содеянное.
Жизнь шла своим чередом. Я уже совсем освоилась на новом месте. Работа в ветеринарной клинике мне нравилась. И хотя я не лечила кошечек, собак, попугайчиков и других домашних питомцев, но была частым свидетелем того, как профессионально управлялся с ними Туманов.
Его любовь к животным и чуткое к ним отношение вызывали уважение. А его искренняя радость, когда удавалось спасти погибающего котенка, вообще приводила в восторг.
Да, Антон был человеком редкой доброты, чуткости и отзывчивости. Поэтому неудивительно, что подобрал меня на дороге, одинокую и нечастную, назвавшуюся чужим именем и… не сумевшую ответить на его искренние чувства.
Он все еще надеялся, что когда-нибудь я отвечу взаимностью. А пока довольствовался тем, что практически ежедневно видится со мной в клинике. Старается и после работы проводить как можно больше времени со мной. То ли заполняя пустоту своего одинокого существования, то ли пытаясь отвлечь меня от грустных воспоминаний.
А они никак не покидали меня, то и дело терзая душу обидой. На Матвея. На Арину. На судьбу…
После разговора с Ариной остался тяжелый осадок. Меня, как и прежде, не покидало желание позвонить маме, попросить прощение за внезапное исчезновение и боль, которую причинила ей своим поступком. Останавливал строгий запрет Арины.
А ведь тогда, давно, можно было предупредить хотя бы маму, чтобы она не тревожилась за меня. Но случилось, как случилось…
Успокаивала свою совесть тем, что я и сама не предполагала, как все обернется.
Случайность. Все в нашей жизни происходит случайно. И радость, и горе, и разочарование, и любовь. Последнее не про меня. Я никогда и никого не смогу больше полюбить.
Так думала я, устроившись в глубоком мягком кресле и укрывшись пушистым пледом, хотя за окном еще стояли теплые сентябрьские дни.
Звонок мобильника прервал мои мысли. Его звук почему-то показался тревожным. Глянула на часы. Поздновато для обычного звонка.
— Ало?! — меня охватило волнение и предчувствие чего-то недоброго.
— Привет, сестренка.
Голос Арины был не совсем обычный. Грустный и в то же время жесткий.
— Арина! Рада тебя слышать…
— Радоваться особо нечему. Новости…
— Что случилось?! Что-то с мамой? — перебила я ее.
— Мамы больше нет. Она умерла.
Ноги подкосились, и я обессиленно опустилась на кресло.
— Как?.. Почему?.. — мысли путались, слезы мешали говорить.
— Как-как! Обыкновенно. Инсульт.
— Я приеду… завтра…
— Так, помолчи и слушай меня внимательно. Нечего тебе сюда приезжать. Маму схоронили неделю назад. Сегодня уже девятый день отмечаем. Чем ты ей поможешь?
— Пппочему… мне не сообщили? Арина, как ты могла?!
— А нечего тебе здесь делать! Нечего лезть в нашу жизнь. Мы уж как-нибудь справимся. А ты свое грязное дело сделала — свела мать в могилу раньше времени. Не хочу тебя ни видеть, ни слышать. Поняла?! Не смей здесь появляться. Я все сказала!
И все. Только тишина, нарушаемая монотонными гудками…