Я пытался работать, но ничего не получалось. Не выходила из головы смерть двух сестер.
Вдруг я услышал, как в окно настойчиво постучали. Я сбежал вниз, приоткрыл занавеску и увидел мужчину в кожаном пальто.
— Из прокуратуры, — сказал незнакомец, помахивая перед моим носом красненькой книжечкой. — Щеглов Евгений Павлович. А вы кто будете?
— Теплов Виктор Иванович. Я здесь квартиру снимаю.
— Знаю, — сказал незнакомец. — Я осмотрю дом. Вы не находите странным эти два смертельных… — он точно подбирал слова, а сам всматривался в меня и одновременно изучал обстановку, я даже подумал, интересно, какое же он слово подберет, почему он вдруг застрял на этом страшном слове "смертельный". Он, словно чувствуя мое ожидание, еще раза два повторил это словечко, а потом совершенно определенно уточнил для меня, — эти два смертельных исхода. Не случая, — подчеркнул он, что означало, так сказать, как бы законченность явления, он специально ввернул это слово "исход", будто смерть случилась не сразу, а как бы происходила в развитии и имела некоторую подготовленность, вообще слово "исход" он произнес, я это точно подметил, с определенным нажимом и при этом на меня в упор посмотрел, точно я был в какой-то мере причастен к данному событию.
— Была и третья смерть, — заметил я.
— Вы имеете в виду собаку?
— Да. Именно Шарика имею в виду.
— Дворняга?
— Нет. Настоящая московская сторожевая.
Щеглов взял со стола ножик и рукояткой стал простукивать стенки.
— Труха, — сказал я. — Дом построен лет тридцать назад из щитов. Сбивался на скорую руку. А потом уже, рассказывала мне Анна Дмитриевна, ремонтировался, обшивался снаружи и изнутри, так что немудрено, что все сыплется.
На втором этаже Щеглов сразу бросился к плите.
— Значит, говорите, разворотили? Искали что-то? Нашли, как вы думаете?
— Не знаю. Ничего не знаю.
— Так-так. Сделайте одолжение — найдите веревку и что-нибудь тяжелое, гирьку или молоток.
Я принес веревку и молоток. Щеглов привязал молоток к веревке и опустил ее в печной ход.
— Так. Понятно. Система соединена, должно быть, с голландкой.
Мы сошли вниз. Снова Щеглов стал постукивать рукояткой ножа по голландке.
— Вы не могли бы оказать мне еще одно одолжение? — сказал вдруг Щеглов.
— Да, пожалуйста, — ответил я.
— Я жду машину и не могу отлучиться. Не смогли бы вы позвонить по этому номеру, — и он написал на клочке бумаги номер телефона. — Сколько времени займет у вас пробежка до телефонной будки и обратно?
— Минут сорок, — ответил я. — Если очереди не будет.
— Прекрасно. Наберете этот номер и попросите к телефону капитана Нефедова. Скажете, что я его жду по этому адресу.
Сам факт, что я оставил в чужом доме незнакомого человека, меня стал беспокоить по мере того, как я все дальше и дальше отходил от дома. Какое-то подозрение интуитивно зародилось во мне. И вместе с тем я успокаивал себя: как-никак человек из органов.
В нетерпении я набирал нужный номер в надежде в одно мгновение разрешить все сомнения. Номер, который я набирал, сначала не отвечал, а потом мне сказали, что никаких Нефедовых по этому телефону не существует.
Я еще раз перепроверил, правильно ли я набрал телефонный номер, но мне в очередной раз грубо ответили:
— Не хулиганьте!
Я возвращался с дурным предчувствием. Дом был закрыт изнутри. Я стал колотить в двери, в окна. На шум пришел Соколов, и я рассказал ему все как было.
— Значит, никакой он не следователь. Вы хоть удостоверение рассмотрели? — поинтересовался он.
— Нет. Как-то неловко было рассматривать.
К счастью, оказалась открытой форточка. Я протянул руку и открыл окно. Нашел ключи. Открыл дверь. Мы вдвоем вошли в дом. И голландка, и печь, и все ходы разворочены. На полу валялись ломик и топор. Никого в доме не было.
— Да, — протянул Соколов. — Теперь уж точно надо вызывать милицию. Вы сидите здесь, а я пойду позвоню.