Подозреваемый

Грани добра и зла

Я знал, что Щеглова нашли мертвым неподалеку от гостиницы "Заря". Экспертиза показала, что он принял яд. Говорили, что его отправил на тот свет Касторский, но прямых доказательств этому не было. Касторский начисто отрицал какие бы то ни было обвинения в своей причастности к убийствам. Не отрицал он только того, что Щеглов помогал ему в поиске кулона, который он готов был купить за любые деньги. Даже показал позже Петрову расписки (комиссионные), которые получил от Щеглова и Инокентьева. В расписках значилось, что им была выдана значительная сумма в счет тех услуг, которые ими были оказаны Касторскому.

Меня, как и Петрова, интересовал образ мышления Касторского, ведь он умел производить выгодное впечатление на всех, с кем соприкасался. Впрочем, многие потом утверждали, что он нес сущую околесицу, только бы как-то прикрыть свои преступления.

— Я бы не стал все это называть околесицей, — спокойно пустился в рассуждения Касторский, когда ему передали чужие слова. — Речь идет о вещах значительных, касающихся существования человечества. Да, я действительно разыскивал кулон, но с единственной целью: помочь людям, ибо только я смог бы воспользоваться тем, что скрыто в этом украшении…

— Продолжайте, — попросил Петров.

— Очень удобно быть материалистом, — продолжал Касторский. — Закрыть глаза на все и действовать. Я предпочитаю не отрицать ничего того, что не проверено на собственном опыте. Чтобы объяснить свои поступки, я должен рассказать о моих реальных связях с Космосом. Вот уже десять лет, как я получил задание действовать в направлении оздоровления Земли. Больна ее оболочка. Приближается всеобщее Перевоплощение, то есть смерть. Есть два начала: деятельность Человека и деятельность Вселенной. Всякая вещь, как и Человек, так и Вселенная, проявляет себя активно. Но есть вещи, от активности которых зависит судьба человечества. Такой вещью является та драгоценность, которую я тщетно пытался найти. Не каждый может воспользоваться той тайной, что заключена в этом украшении. Надо знать, по каким законам живет именно эта вещь. Пять лепестков на белой розе означают и дуплекс-сферу и единство Человека с Космосом, единство двух начал, первое — Добро и Зло, второе — Страдание и Радость. Любой настоящий ученый, как и любой ясновидящий, способны различить сложную ауру белой розы, передающую зависимость двух противоположностей. Согласитесь, что понятия Добра и Зла имеют значение только тогда, когда их противопоставляют одно другому. Как плюс-минус, так и добро-зло необходимы лишь для обнаружения себя и не существуют сами по себе. А раз эти понятия относительны, значит, то, что зло для меня, может являться добром для другого, и то, что было для меня добром вчера, может оказаться злом сегодня. Понятия эти имеют значение только по отношению к тому существу, к которому они относятся. Но из этого вовсе не следует, что все равно — добро или зло руководит действиями отдельного человека или народов.

— Значит, все относительно? — переспросил Петров.

— Совершенно верно. Добро и зло, как и все во вселенной — пространство и время, холод и тепло, относительны. Вы, конечно же, должны спросить, а каковы критерии моих поступков? Скажу. О них мне поведали голоса, идущие ко мне из Космоса. Вы смеетесь? Напрасно. Все мои действия по розыску кулона я вам рекомендую одобрить, более того, доложить в соответствующие органы и добиться разрешения, чтобы я продолжил свои исследования.

— А именно?

— Кулон создавался на Востоке. Долгое время, а именно до тысяча девятьсот сорок третьего года, он находился в Гималаях. В тысяча девятьсот сорок третьем году по приказу Адольфа Гитлера сорок отважных тибетцев были казнены и их трупы доставлены в Берлин. С тех пор и началось поражение рейха. Мне достоверно известно, что кулон хранит в себе информацию о мировой скорби Человечества, в нем скрыта тайна всеобщего Единства, Мира и Добра. Я понимаю ваше состояние, — обратился Касторский к Петрову. — Вы ранены. Если позволите, я сниму вам боль…

— Благодарю, — ответил Петров. — Мы непременно с вами продолжим разговор.

Прошло два месяца. Мне трудно было следить за развитием событий, и все же кое-что было известно.

Несколько раз я встречался с Петровым, и мы всякий раз говорили о Долинине, о его отношении к Касторскому.

— Долинин широкий человек, и он решительно защищает Касторского. Может быть, и напрасно. А может быть, нет, — загадочно произнес он последнюю фразу. — Время покажет.

При другой встрече, когда я сказал, что Долинин щедрый человек, и это проявилось не только в том, что он помогает мне выставляться, но и в том, что он готов вложить свои кровные в любое более или менее перспективное дело, Петров заметил:

— Этого у него отнять нельзя. Он и мне помог. Должен вам признаться, что я попал в очень серьезный переплет и только благодаря ему сумел выкрутиться…

Он не стал продолжать, а я не стал расспрашивать. Кто знает, может быть, те злополучные банкноты и были той реальной помощью Петрову, о которой так проникновенно повествовал капитан.

Я рассказал Петрову о своем замысле: непременно написать цикл картин и портретов под общим названием "Грани Добра и Зла". Меня неотступно преследовал образ Касторского. В нем сосредоточивалась, так мне казалось, квинтэссенция Зла. В чертах его лица Зло проступало совершенно зримо, как бы являя собой подтверждение в плане дурных дел и в плане теории. Я не мог понять, валяет ли дурака Касторский или же действительно верит в то, о чем говорит. Одно можно утверждать наверняка. Касторский был фанатиком. Меня поразила его страсть к детям. Я беседовал с ребятишками, которые жили по соседству с Касторским. Они в нем души не чаяли. Любое его поручение они готовы были выполнить мгновенно. Они говорили о Касторском так тепло и так проникновенно, что оставалось только позавидовать. И каждый мог похвастаться подарком, полученным от профессора: это и сачок, и удилище, и перочинный ножик, и блокнотики, меня поразил старый значок, на котором была изображена сложная вязь, а в середине отчетливо проступало подобие свастики.

— Это не фашистский знак. Это так просто, — пояснил мне владелец значка. — А вот у Кольки Рогова, так у того есть настоящий крест со свастикой.

— А Валерьян Лукич знал об этом?

— А Колька только собирался ему показать.

И эти приметы казались мне не случайными. Дело в том, что аргументация Касторского была очень близка, по моему мнению, к расовой теории. Весь люд делится на избранных, на ведомых этими избранными и серую грубую массу, которая мыслит и действует на уровне животных. Астрально-ментальная терминология, частично идущая с Востока, а частично почерпнутая из самых разных западных источников, заключала в себе фатально-кабалистический смысл: он, Касторский, представлял высший Разум вселенной, Разум, приближающийся к божественному, а все рядом с ним стоящие пребывают в ответах того великого знания, которым почти в совершенстве овладел Касторский. Кроме всего прочего, он считал еще себя созидателем, а точнее, созидателем Красоты или Эстетической Энергии. Меня интересовало именно то, как же в одном человеке сочетается столько зла и столько претензий на творение, если можно так сказать, Красоты. Беседуя с ним, я однажды, между прочим, спросил:

— А вы не ощущаете себя подозреваемым в "творении" Зла?

— Это уже не мои проблемы, — невразумительно ответил Касторский.

— Как это? — спросил я.

— Подозреваемым может ощущать себя лишь тот, кто не свободен от предрассудков. Мне безразлично, в чем я подозреваюсь. В юридическом деле есть термин "презумпция невиновности". Никто никого не имеет права наказывать до суда. Но есть еще и высший суд. Божий суд. Я руководствуюсь санкциями высшего порядка.

Касторский говорил мягко, и все-таки в его голосе слышались металлические нотки.

— Мне не совсем понятно относительно Красоты, — сказал я. — Вы сказали, что вы против мертвой красоты.

— Совершенно верно. Искусство, все, кроме музыки, мертвое искусство. Само название говорит об этом: искусственно рожденная духовность. Я за создание Красоты живой, если хотите биологической, которая восполняет энергетический баланс Добра.

— Как же укладываются ваши занятия с девушками в этот баланс? Такого рода занятия принято называть растлением.

— Я создавал обстановку рождения духовной культуры. Новой культуры. Не средствами убийств и погромов, а средствами любви. Роден не случайно искал античный торс по всему средиземному побережью. Он стремился найти красоту, совершеннейшую с точки зрения его представлений. Заметьте, в его творчестве преобладают уродливый мужчина и совершеннейшая женщина. Мужчина, достойный мук и физических страданий, и женщина, которая даже в муках своих остается в лоне вечного добра и красоты.

Я слушал и думал о том, что обо всем этом он говорил с детьми, с подростками, со взрослыми. И я улавливал обрывки уже слышанных разговоров и в среде молодежи, и в среде взрослых, и в среде стариков, уставших жить. Говорить об относительности красоты, о мнимой и подлинной красоте, о добре и зле — это так похоже на человека. Больше ничего нет у человека, кроме этой щемящей потребности познать истину, приблизиться к Красоте. И счастье человека в том, наверное, и состоит, чтобы постигать жизнь по законам Красоты. И так, должно быть, слушала Касторского Сашенька. Я вспомнил ее слова, которые были точным повторением произнесенных теперь фраз Касторским.

— В одно прекрасное утро мы проснемся мертвыми, — сказала она. — И это будет прекрасно.

— Как же мы можем проснуться, если мы будем мертвыми? — спросил я. — И что же тут будет прекрасного?

— Ах, какой же ты примитив! — сказала она. И спросила: — А ты знаешь, что в странах, где существует смертная казнь, преступность не только не уменьшается, но и увеличивается. Казня убийцу, мы распоряжаемся только его физическим телом. Он остается живым творцом зла, обозленным творцом, со своей ненавистью и своими страстями. Он делается опаснее. Отрицательная энергия обладает способностью саморазвиваться, наращивать свой потенциал. Когда он был заключен, он мог влиять на других только силой своих мыслей на уровне непосредственных контактов. После осуществления приговора он освобождается не только от тюрьмы, но и от бремени своего тела. Он с быстротой мысли носится по разным местам и творит зло. Он творит самое тяжкое зло — убивает Красоту!

— Откуда ты этого набралась? — спросил я.

— Это уже все знают. Ты думаешь, что Джуна, Васильев, Федоров — это всё просто так? И летающие тарелки просто так? И демографические катастрофы просто так?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу понять, что может в этой жизни спасти нас?

— И что же?

— Красота, — ответила Саша.

— Прекрасно, — тогда сказал я.

А теперь, глядя на седого, ровного, самоуверенного Касторского, я спросил:

— И как же производится эта энергия Красоты?

— И любовь бывает с отрицательным знаком. Такова греховная любовь мужчины и женщины. Плюс и минус всегда дают минус. Эта греховная связь и рождает Зло. Уже само зачатие есть Зло. Поэтому величайшая драма человека начинается с первой секунды оплодотворения, затем вторая драма — рождение. Третья самая большая драма — это вступление в брак. Не менее драматичным является и воспроизводство страдающих существ. И только последняя акция — освобождение от земных мук — высшее счастье.

— Однако вы не стремитесь к этому счастью?

— Если бы не мое предназначение, я бы освободил себя от этой жизни. Могу сказать, что мой сегодняшний этап существования на этой земле есть, по всей вероятности, переход в стадию полного отказа от земных благ, роскоши и Красоты в том виде, в каком я ее воспринимал в своем особняке на улице Разина.

— И все-таки вы наслаждались, любуясь совершенством Красоты, это не было для вас мучительно?

— Это было как раз самым мучительным. Этого не понимали девочки. Я вам говорил о торсах Родена. Саша и Ириша обладают совершеннейшим изяществом фигур. Но само по себе изящество не есть еще Красота. Подлинная Красота в энергии. А она появляется от контактов, когда одна совершеннейшая линия накладывается на другую. Видели бы вы момент рождения этой Красоты. Видели бы вы эти юные, наполненные счастливой духовностью тела!

Я не понимал, дурачит ли нас (я сидел рядом с Петровым и Солиным) Касторский или же говорит всерьез. Мне в какую-то долю минуты казалось, что я имею дело с ненормальным человеком, который, выработав однажды определенную позицию, обосновывал ее философски, чтобы оправдать свой образ жизни. Когда мы остались одни, Солин сказал:

— Враждебный, окончательно деградировавший типус. К стенке. Только к стенке. Его ничем не исправишь…

— Все не так просто, — ответил Петров в раздумье. — На нем не замыкается эта его идеология, где-то она имеет свое развитие и источники. Где? Вот вы знаете где? — спросил он у Солина и у меня.

— Я не знаю, — ответил я.

— А я думаю, что никаких источников нет, — ответил Солин. — Он кустарь-одиночка.

— Не думаю. Не думаю, — сказал Петров. — Я все чаще и чаще встречаю людей, настроенных на поиск мнимых ценностей.

Я слушал и вспоминал Сашу. Она сказала однажды:

— Я люблю смотреть на лицо Венеры Боттичелли. В ее глазах такое смешение чистоты и порока.

— По-моему, уж чего-чего, а порока там нет. БоттичеллиК- самый невинный художник Ренессанса.

— Нет, нет, — перебила меня Сашенька. — Ты присмотрись только. Сколько именно в глазах похотливого ожидания близости. А что ты понимаешь под пороком? Всякая близость с мужчиной порок? А дружба женщины с женщиной, мужчины с мужчиной?

Я говорил о том, что не принимаю порока ни в каком виде.

Сашенька меня не слушала. Она точно находила в картинах что-то свое. Кто ей тогда чудился? Касторский? Ириша? Шамрай? Что ее толкнуло в мои объятия? Неужто только поиск кулона? Приказ Касторского, Шамрая?

— Все не так просто, — твердо повторяет Петров. — Идеология, которая живет на неформальном уровне, развивается по своим законам. Надо знать ее природу. Надо знать психологические законы ее развития.