Подозреваемый

Костя — сельский детектив

Вечером ко мне постучался Шурик.

— Вы и дальше хотите копать? — спросил он.

— А что?

— Да у меня мысль появилась. Хочу вам дело подсказать одно.

— Какое?

— Есть тут один парень. Костя. Он любых воров может найти.

— А кто он? Следователь? Милиционер?

— Нет. Он просто Костя Рубцов.

— А чем занимается?

— Он самбист. В школе тренером работал, а теперь скрывается.

— Как скрывается?

— А как против него кто-то пену погнал, он и скрывается. Работает по договору в геологической партии, а сейчас дома. Ушлый малый, любое преступление раскроет.

— А чего он в милиции не служит?

— Работал. Но теперь вынужден скрываться. Понимаете, он любитель. И я вон дружинником был, только вот из-за этого дела, — Шурик щелкнул пальцами по горлу, — досрочно выбыл из актива.

— А Данилов знает Костю?

— А как же? Костю все знают.

Мы отправились в поселок. Костя жил неподалеку от дома Змеевого.

На крыльцо вышел молодой человек лет двадцати пяти в свободном свитере, старых холщовых брюках и сандалиях на босу ногу. Он назвался Костей и пригласил в комнату. Я рассказал о деле, путая слова "разбой", "грабеж", "кража".

Костя слушал внимательно.

— Во-первых, что такое грабеж? — сказал он, не то спрашивая меня, не то отвечая сам себе. — Грабеж — это когда открыто похищают вещь. — Костя вдруг встал и выхватил из моих рук сумку. — Вот так. А разбой — это когда оружие к горлу: "Отдай!" А кража, когда производят хищение втайне. Взяли и все. И нету преступника.

Шурик поглядывал на меня, радуясь Костиной эрудиции.

— Значит, здесь налицо и грабеж, и кража, и разбой одновременно — сделал заключение Костя. — Такое бывает редко. Преступление распознают по почерку. Я сначала анализирую характер технического исполнения преступления. Здесь подозрение падает на определенных лиц, проживавших с Анной Дмитриевной, кто по соседству с ней, а кто и подальше, но они должны знать о ценностях, которые можно похитить. Кстати, с кем жила хозяйка?

— Я жил у нее. Один теперь живу, — ответил я робко. — У нее есть еще дочь Раиса с мужем, правда, они здесь не живут. Наезжают только.

— Так, — сказал Костя. — Значит, подозрение в первую очередь падает на вас, затем на Раису с Федором, а потом уже на остальных.

Очевидно, Костя обладал таким качеством, как самоуверенность. Он, нисколечко не стесняясь, сформулировал подозрение. При этом ощущал себя профессионалом, Мегрэ, Шерлоком Холмсом, который этак с ходу, небрежно может распутать любой узел. Он принадлежал к категории тех самоуверенных молодых людей, которые обладают линейным мышлением, не затрудняя себя самоанализом, рефлексиями. Он обладал способностью слепо верить в выдвигаемую идею и как бы растворяться в ней.

— Я догадываюсь, кто способствовал хищению, — уверенно сказал Костя.

Он, должно быть, ощущал себя ясновидящим. Я подумал, возможно, ему кое-что известно из моих бед.

— Вы знаете Лукаса? — спросил я.

— Вот Лукаса я не знаю, — ответил Костя.

— А этих, кто ночью нападал?

— Догадываюсь. Нам надо срочно проверить одну вещь. Нельзя терять ни минуты. Шурик, ты пойдешь с нами?

Шурик кивнул.

— Куда идти? Объясните мне хоть что-нибудь, — попросил я.

— Потом. По пути, — отвечал Костя, зашнуровывая кроссовки.

— Сыровато сейчас, — сказал я ему.

— Зато надежно. Сейчас главное — не шуметь, — ответил он. — Идем.

На улице было темно. Стояла прекрасная погода. В сиреневую тишину совсем легко и даже несколько картинно вписались силуэты домов, деревьев, машин.

— Куда мы идем?

Костя взял меня под руку и зашептал так, что я улавливал лишь обрывки фраз:

— Вчера в парке на одного парня напали шесть человек и вырвали из рук магнитофон. Залетные. Они могли остановиться на спортбазе. Там есть гостиница. Когда спортсменов нет, ее сдают кому попало.

В гостиничном домике свет горел только в одной комнате.

— Я на этой базе работал, — пояснил Костя. — Сейчас мы зайдем слева. Там есть ход.

Мы вошли в дом. В одной из комнат на полу были сложены матрацы, на них мы и расположились.

Потом мы подкрались к комнате, где горел свет, и услышали голоса.

— Они здесь, — сообщил Костя. — Поддатые. О чем они говорят? Надо вырубить свет.

Шурик вскочил, и через пять минут свет в доме погас.

Из комнаты, где горел свет, кто-то вышел и направился в туалет. У меня затекла нога, и я решил пошевелиться. Костя сжал мое плечо и приставил палец к губам. Я прислушался. Там, где был туалет, что-то гремело. Через некоторое время человек вышел из туалета и скрылся в своей комнате. Нам хорошо было видно, куда вошел человек. Мы молчали. У меня было такое состояние, будто я ждал приговора. Сердце колотилось, и я думал, что Костя вот-вот скажет мне: "Заглушите сердце!" — и приложит снова палец к губам. А потом мне стало совсем смешно: "Опять ввязался в историю".

Между тем темнота на улице будто осела, рассеялась, лунный свет полился вдруг сверху, с небес, отчего очертания деревьев стали еще загадочнее.

В лунном свете голова Шурика казалась похожей на монашеские портреты Сурбарана: огромный нос, крохотный подбородок, большие глаза — все это смотрелось необычайно живописно рядом с гигантом Костей, лицо которого в темноте смахивало на портреты Веласкеса — ни дать ни взять граф де Оливарес: мощная грудь, широкий подбородок, чуть выдаюшийся вперед, впрочем, и губы у него, грибоедовской формы, торчали сплющенными оладьями, однако мужественно сомкнутые, глаза, глубоко посаженные, отчего всем своим обликом напоминал карателя. Я уже прикидывал, как перенести эти две фигуры на полотно, поскольку давно задумал одну картину с трагическим сюжетом, как вдруг в один миг Костя разрушил мои видения.

— Пора, — сказал он. — Не спускайте глаз с туалета!

Он вскочил и совсем неслышно направился к комнате, где полчаса назад затихли голоса. Нам был хорошо виден силуэт Кости. Его руки священнодействовали на уровне дверного замка.

— Сумасшедший, — прошептал я Шурику. — Он лезет к ним в комнату.

Шурик сжал мою руку, дескать, молчи.

Костя нырнул в комнату. В пределах полутора часов мы его ждали. Я уж решил, что меня мистифицируют. Просто он отправился спать к своим знакомым, а нас сейчас с Шуриком застанут на месте преступления и поступят, как поступили в свое время с Лукасом: расквасят физиономию, а потом пожелают бросить в колодец.

— К черту, — нервно сказал я Шурику. — Надоело. Я пошел.

Шурик вцепился в мою руку и прошипел:

— Нельзя!

— А где он?

— Он там. Он всегда делает совершенно невероятные вещи. Все следователи района балдеют от его трюков.

— Может, его там прикончили?

— Ни за что. Однажды на Костю напали восемь человек. Двоим он вывернул руки, троим перебил ключицы, а остальные бежали от него так, что пятки сверкали. Его все боятся. Костя — это голова!

— А может, он уснул? Он же там в полной темноте.

— Тише! — вдруг зашептал Шурик и с силой воткнул мою голову в пыльный матрац.

Действительно, в комнате, куда проник Костя, заговорили.

Я соображал, как же мне надо поступить, если начнется драка. Будь что будет, решил я, но мне, наверное, придется вступить в борьбу с неизвестными: не могу же я покинуть Костю, согласившегося бескорыстно помочь.

Вдруг дверь открылась, и мы замерли. Из комнаты вышел человек. Под мышкой у него что-то было зажато. С этим предметом он направился в туалет, а спустя несколько минут снова вернулся в комнату, где голоса вскоре затихли.

Когда стало светать и я едва не заснул на матраце, из комнаты вновь появилась фигура человека. Это был Костя. Кошачьей походкой он направился к нам. Мы встали. Костя снова приложил палец к губам и поманил нас за собой в сторону туалета. В туалете, ни говоря ни слова, он первым делом кинулся к урне и унитазам. Ничего не обнаружив, Костя стал снимать крышки бачков. Мне стала надоедать вся эта ночная возня, и я сказал: "Сто тысяч франков ушло в канализацию, а ожерелье маркизы дОбиньи разбойник кинул в бачок".

Моя шутка была неуместной, поскольку Костя, обмотав руку носовым платком, вытащил из бачка магнитофон, повертел им перед нашим носом и опять положил на прежнее место.

— А теперь, Шурик, бегом за Даниловым. А вы звоните Петрову.

В седьмом часу утра к месту нашей засады подошли почти одновременно Петров и Данилов.

Костя объяснил, в чем дело. Данилов зло посмотрел на Костю и что-то пробормотал. Петров не сводил глаз с дверей.

— Спят, как убитые, — сказал Костя. — Перепились. В комнате не продохнуть.

И действительно, когда дверь открыли, на нас пахнуло прескверным духом. Их было шестеро. Они сразу поняли, в чем дело. Молча оделись и прошли в машину.

— Кто главный? — спросил Петров. — Где краденое?

Один из них, пожав плечами, сказал:

— Ничего не крали. Мы здесь проездом.

— Все у них в порядке с документами, — пояснили сторож и администратор, которых Петров велел пригласить в качестве понятых. — Только вот двоих лишних товарищей к себе подселили. Это непорядок. Да разве за всеми углядишь!

Петров еще раз предложил отдать краденое и награбленное. Он точно разделил вещи на два разряда. И Костя мне подмигнул. Дескать, все правильно.

Преступники молчали. Тогда Петров привел всех в туалет и произвел изъятие магнитофона. Ребята нисколько не удивились.

Впрочем, один из них сказал во время предварительного допроса:

— Мы ничего не знаем. Все знает Калган.

— Кто такой Калган?

— Это Толька Шамрай. Он нас сблатовал на благбазе.

— Что такое благбаз?

— Это Благовещенский базар в Харькове.

— Вы из Харькова?

— Нет, мы из Ростова.

— А где Шамрай?

— Не знаем.

— Где вы встречаетесь с ним?

— На автовокзале.

— Во сколько?

— В семь тридцать.

— Сейчас уже семь. Какой он из себя?

— Калган, он Калган и есть. У него будка как две ваших.

— Очень большая голова? Какой формы?

— Квадратная. Как ящик. В кожаной черной куртке и в клетчатой синей рубахе.

— Прическа?

— Да он стриженый.

— Совсем лысый?

— Сантиметра полтора волос. Рыжий, и на лбу веснушки.

— Оружие имеет?

Парень замялся.

— Имеет, — с запинкой подтвердил он, потупив взгляд, будто сам был виноват в том, что у Шамрая есть оружие.

Через 30 минут мы были на автовокзале. У стойки буфета Шамрай пил кефир. Его трудно было спутать с кем-либо другим, так как голова у него действительно поражала своими огромными размерами. Он не казался рахитичным, поскольку обладал не только большой головой, но и широкими плечами, сильным торсом и, судя по всему, крепкими ногами.

Я наблюдал за тем, как Костя, Петров и еще двое в штатском приблизились к Шамраю и что-то у него спросили.

Меня между тем лихорадило, и я даже вспотел от напряжения. Какие-то нехорошие предчувствия зародились во мне. Но то, что произошло в считанные доли секунды, было столь ошеломляющим, что я потом долго не мог понять, что же произошло все-таки.

В то время когда Петров обратился к Шамраю, к буфетной стойке подошла цыганка с ребенком и предложила погадать. Напротив у окна сидели две старухи, возле них толкались детишки дошкольного возраста.

В одно мгновение вся эта публика закричала, запричитала что есть мочи, точно из них вынимали душу. Цыганка с ребенком внезапно оказалась в объятиях Петрова. Шамрай через сидящих старух подлетел к окну, вышиб стекло и исчез.

Я видел, как Данилов поднимался с пола: ему Шамрай успел садануть ногой в лицо. Физиономия участкового была вся в крови, и я направился к нему. Но Данилов ринулся к выходу. Я за ним. На улице мы увидели, как чья-то машина рванулась с места и, делая виражи, бешено помчалась по трассе. На этой машине и бежал, по-видимому, Шамрай.

Я вошел в дежурку. Петров отверткой вскрывал дипломат. Шамрай оставил чемоданчик у стойки. В чемодане находились кое-какие вещи — джинсы, черная трикотажная рубашка, спортивная майка салатного цвета, электробритва, несколько конвертов, флакон с дагестанским коньяком, две конфеты в красной обертке с надписью "Ромашка". Среди вещей блеснуло что-то очень знакомое. Крохотные серебряные рюмочки с эмалевым изображением вакханок. Эти рюмки принадлежали Анне Дмитриевне Шариповой. Об этом я сообщил Петрову.

— А вам конверты ни о чем не говорят? — спросил Петров.

Я всмотрелся. На этих конвертах было то же изображение, что и на том, в котором было отправлено мне таинственное письмо. А именно — Высшее техническое училище имени Баумана.