Полет Птитса

Глава 10

Любовь и «Логика»

Комната Фридриха мало отличалась от жилья Карла, только выглядела более захламлённой и запущенной. Столов было два — на одном лежали вразброс книги и стоял компьютер, а на другом Авис увидел модель здания. Архитектурой оно походило на «алмазовки» — небоскрёбы, построенные на Великородине в эпоху Айнура Алмазова. Они долгое время были символом ВССМ — белые величественные башни, украшенные статуями и позолоченными секаторами. После империализации здания покрасили в серый цвет, а всю старую символику заменили ангелами, орлами и буквами «I».

Белые шпили миниатюрной «алмазовки» были соединены мостиками, а посередине возвышалась главная башня, украшенная крылатой статуей. Карл пригляделся и заметил, что модель была собрана из пупырчатых пластиковых деталей. Этот конструктор был известен ещё на Древней Земле, где назывался «ЛЕГО».

— Это мой проект — Дворец Справедливости, — не без гордости сказал Фридрих, — часть более общего проекта «Логика».

— И ты всё время над этим работал? — изумлённо спросил Карл.

— Да, с тех пор, как оказался в Замке.

— И ты угрохал все деньги на конструктор?

— Ну, мне столько шмотья не надо, как тебе, Лейба. Вообще я не фанат детских игрушек, но у меня есть мечта, и я её осуществляю. Постепенно, к сожалению, но надеюсь, что скоро мы начнем строить настоящие Дворцы, чтобы в них жили люди.

— Так это жилой дом?

– Это нечто большее. В каждом Дворце есть заводы, больницы, школы, университет, стадион, — Фридрих показывал различные элементы модели, — даже теплицы и оранжереи имеются — проект рассчитан на самые неблагоприятные условия. Каждый Дворец — город, способный обеспечивать сам себя.

Рубер нажал на кнопку пульта, подключённого к модели. В окнах загорелся свет, и между башнями выросли крошечные голограммы, которые изображали самого Грюнвальда. Из туннелей появились синие поезда и начали ездить по мостикам между шпилями.

— Красиво, не правда ли? — спросил Фридрих Карла, выключив люстру.

В темноте ощущение того, что город на столе жил своей жизнью, только усилилось.

— Да, — Авис улыбнулся, — я был бы не против в таком пожить.

Рубер снова включил свет и продолжил:

— Тогда нам предстоит большая работа. Я основывался на трудах Маркса и Энгельса — кстати, их звали так же, как и нас, что не может не символизировать. Так вот, Дворцы созданы для того, чтобы люди жили по принципу: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Коммунизм в действии, так сказать. Ты ведь знаешь, Карл, что самые первые люди жили просто, пока не начали играть в государство и бизнес. Вот наша цель — вернуть их в похожее состояние.

Карлу идея Грюнвальда начала нравиться. Авис не видел в ней никаких противоречий, и она звучала убедительно.

— Каждый житель Дворца получит все блага, необходимые для жизни, — рассказывал Фридрих, — не будет начальников и подчинённых, а за порядком будут следить стражи.

— Кто?

— Вот, — Грюнвальд снял с одной из башен фигурку человека в броне с крыльями, — в стражи мы наберём лучших и достойнейших. Они будут летать над Дворцами и выискивать нарушителей.

— А самих стражей кто будет сторожить? — засомневался Авис.

— Ну, Карл, не переживай ты так. Это будут самоотверженные люди, и у них даже в мыслях не будет творить произвол. А для начала процесса нам нужна закваска.

— Ты собираешься привлечь на свою сторону кого-то из инициатов?

— Тут мне нужен особый тип людей, — важным тоном сказал Грюнвальд, — одержимые.

— Кто? — Карл посмотрел на Фридриха с недоумением.

— Это я их так называю. Типа они одержимы демонами — нет, не смотри на меня так, я в демонов не верю, я атеист! Вот книга, — Рубер протянул другу толстый том, — здесь всё написано.

— Матвей Руденко? — Авис не верил своим глазам, — эту книгу написал главный охранитель Великородины?

— Да. Ей сейчас руководствуются в охранке по всей Империи. Руденко развил идеи учёных Древней Земли и вывел признаки, по которым можно обнаружить потенциального предателя.

— И что же это за одержимые такие? — спросил Карл.

Фридрих сел на кровать.

— Одержимость — это когда у человека есть потребность быть не таким, как остальные, — сформулировал Грюнвальд, подняв указательный палец.

— Это как?

— Одержимый в нормальном обществе ощущает себя чужим, ведь по жизни ему нужно иное. Отсюда неприкаянность, чувство одиночества и поиск себе подобных. Это ответвление от генеральной линии эволюции, но обычно такие люди как раз и двигают историю.

Карлу это описание было знакомо. За исключением последнего — историю он не двигал. Пока не двигал.

— Не парься, весь Тёмный Замок такой, — произнёс Рубер, заметив волнение Ависа, — те, кто нас отбирает, тоже Руденко почитывают — эту его книжку я достал в здешней библиотеке. Да и без неё они в этом разбираются. Так вот, нормальных людей на постройку Дворцов не уговоришь. Они не любят работать на идею, так что придут попозже, на готовенькое. А для начала нам потребуются две группы одержимых. Миссионеры будут обрабатывать людей в имперских мирах и в Тёмном Замке, а строители — заниматься делом.

— И где ты собираешься построить первые Дворцы?

— Я уже нашёл. X-5 — небольшая планета на задворках Вселенной. В заднице мира, как любил говорить Пиксель. Когда-то там сражались наши с имперцами, но теперь планетка никого не волнует. Естественно, ведь она сейчас переживает свой седьмой ледниковый период.

— Фридрих, ты рехнулся? — Карл с трудом представлял себе, как можно строить города в условиях вечного холода.

— Нет, я всё рассчитал. Дворцы Справедливости могут стоять и на ледяных, и на вулканических планетах — везде, кроме газовых гигантов. Теоретически ещё их можно оборудовать двигателями и отправить в космос, как Тёмный Замок.

— Но почему тогда нельзя найти мир поближе и поприятнее?

— Так нас туда просто не пустят — либо имперцы, либо наши, либо пираты. А открывать новые миры опасно — можем нарваться на мирмекидов, космоварваров или ещё какую-нибудь чужацкую хрень.

— Что ж, с холодом справиться легче, — подумал и согласился Карл.

Он уже представил себе белые города, возвышающиеся посреди ледяных пустошей X-5. И в них живут люди, свободные от имперской тирании и предубеждений прошлого…

— Ты прав, легче, — усмехнулся Фридрих, — достижения современной науки нам в помощь. А теперь, друг, нам стоит закруглиться. У меня ещё дел невпроворот — надо ботать химию для Штейна. Давай потом обсудим остальное.

— Давай, — вздохнул Авис и направился к выходу из комнаты, явно заинтригованный продолжением разговора.

С тех пор Карл фактически жил мечтами о проекте «Логика» и Дворцах Справедливости. В перерывах между занятиями он помогал Грюнвальду дорабатывать утопию и решать спорные вопросы.

— Во Дворцах мы объявим свободную любовь, — рассуждал вслух Фридрих, стоя у доски в пустой полутёмной классной комнате.

— Это зачем? — спросил Авис, который сидел за первой партой. Он тут же представил себе первобытные племена и древние гаремы, где царил звериный хаос.

— А ты читал внимательно «Манифест коммунистической партии»? — спросил Грюнвальд, — вещь древняя, но актуальная — там всё расписано. Разве тебя не тошнит от традиционной имперской семьи?

— Ещё как, — пожал плечами Карл, — это сплошная обязаловка и никакого доверия. И роли вместо личностей. Люди живут вместе лишь ради выживания, а так быть не должно.

— Золотые слова, — живо улыбнулся Фридрих.

А Авис задумался — и не только о вопросах устройства общества. Он вспомнил традиционную семью, ту самую, в которой вырос. Впервые, только через год после битвы на Антее, юноша почувствовал укол совести за то, что оставил родителей в неведении. Они наверняка считали его погибшим, скорбели по нему…

— Эй, Карл, что приуныл? — с участием спросил Фридрих.

Он сел рядом со своим другом, придвинувшись к нему.

— Я сейчас подумал о маме и папе, — ответил Авис, — я же для них умер.

— Так ты теперь можешь зажить новой жизнью — тебе такой шанс предоставили! — начал утешать Грюнвальд, положив руку на спину Карла, — жить ради себя и своей идеи. А когда мы всё сделаем, то пригласим твоих родителей жить во Дворцах.

— Пожалуй, — отозвался юноша, вяло улыбнувшись.

Родители потеряли сына, но вскоре он к ним вернётся и подарит новую, лучшую жизнь без смога и заторов Великородины, без нелепых суеверий Империи… И поймут, что будущее за ним, за теми его качествами и чаяниями, которые казались им несущественными…

— Без работы они точно не останутся, — сказал Фридрих.

— Да, конечно, — согласился Карл, — думаю, мама с папой будут рады жить в справедливом обществе.

— Во всяком случае, когда осознают всю свою выгоду.

— Хотя… — Карлом овладели воспоминания из давних времён, — отец считал справедливость утопией, а несправедливость — одним из фундаментальных свойств человеческой природы. Думаю, в глубине души он недоволен существующим положением вещей. Но от меня он хотел, чтобы я вырос приспособленным к жизни и ориентировался на то, что есть, а не на то, что должно быть.

— Обещаю, мы его переубедим, — заверил друга Фридрих.

— А что нам делать с нашими идеологическими противниками? — спросил Карл, — с теми, кого переубедить не удастся?

— Рано или поздно они все перейдут на нашу сторону, — уверенно ответил Грюнвальд, — а тех, кто не перейдёт, мы расстреляем.

Карл отодвинулся от Фридриха, убрав его руку со своей спины.

— Ты говоришь как имперец! — возмутился Авис, напряжённо смотря на приятеля.

— Ну, а ты прям вылитый Лейба, — махнул рукой Рубер, — мы все здесь разрушители, революционеры, а тебя волнует какая-то гуманность. Идёт война, друг! — он повысил голос, — и на войне все средства хороши.

— А тогда чем мы лучше охранителей?

— Тем, что на нашей стороне правда, — горячо сказал Фридрих, — их мысли и деяния полны лжи, а мы несём истину.

— Но если мы так поступим, то нашим идеям грош цена, — яро возразил Карл, — мы сами себя дискредитируем! Как Алмазов, как Империя!

Грюнвальд вздохнул и ответил:

— Ладно, Карл, ты меня убедил. Мы не будем никого расстреливать, мы мирные люди. Надо просто отправить всех недовольных в лагеря.

— Где они будут жить как в санатории, — съязвил Карл, ещё не отойдя от негодования.

— Где они будут жить, а это главное, — спокойно парировал Фридрих, — в тебя что, дух Лейбы окончательно переселился? Так мы сможем найти рабочих на стройку.

— Мне не нравится эта идея, — ответил Авис, — но это лучше, чем вернуться к расстрелам.

— Да и что нам мешает сделать более гуманные условия, чем у имперцев и Алмазова? — произнёс Грюнвальд, — прогресс не стоит на месте, а лишняя жестокость ни к чему.

Карл тяжело вздохнул.

— Думаю, недовольных лагерями будет много — не я один. А в тайне их держать невозможно — все рано или поздно заинтересуются, кто строит новые Дворцы.

— Да, ты прав, Карл. А если лагеря станут тайными, то заключённые будут заниматься бессмысленным трудом. Лишние траты. Так что придётся вернуться к расстрелам.

— Очень надеюсь, что нет, — мрачно ответил Авис.

— Да не переживай ты так — что-нибудь мы придумаем, — заверил его Рубер.

— Надеюсь.

Несмотря на некоторые сомнения, Карл всё же продолжал верить в идеалы проекта. Фридрих дал своему другу книгу Матвея Руденко. Там главный охранитель Великородины расписал природу «одержимости», которую нелестно назвал дегенерацией. Он считал, что это явление имело биологическую природу, и перечислил физические и психологические признаки людей, предрасположенных к ереси и отступничеству.

— Я удивлён, как в Империи меня никто не успел посадить в чёрный флаер, — сказал Карл, — все признаки налицо.

Друзья сидели на кровати — на этот раз в комнате Карла.

— Маловат ты ещё был, — махнул рукой Фридрих, — вот будь ты старше, они б за тобой следили, чтоб не бузил.

— И забрали бы, как Шери… — обречённо протянул Авис.

Он закрыл глаза и снова увидел её — ту самую, милую и жизнерадостную Шери. Вполне возможно, что она не сделала ничего противозаконного, а люди Иммолато схватили её просто так, руководствуясь какими-то критериями, изложенными в книге.

— Ах, ты про ту свою училку, — послышался голос Грюнвальда, — я почти уверен, что она была одержимой.

— Это для меня дикость, — сказал Карл, открыв глаза, — грести людей только потому, что они не соответствуют какой-то «норме».

— Не понимают они, что одержимые — двигатель прогресса и человеческой истории. Кстати… можно показать тебе кое-что на компе?

— Конечно.

Фридрих встал и подошёл к столу у окна, за которым горели звёзды. Он вытащил из кармана штанов цифровой накопитель и подсоединил его к компьютеру Карла. Тот подвинулся поближе на кровати и вскоре увидел на прозрачном экране новые схемы. Это были Дворцы Справедливости, но другого вида — в них сильнее чувствовалось готическое влияние.

— Что это? — Карла терзало любопытство, — какой-нибудь Архидворец?

— Мы будем строить особые Дворцы для одержимых, — заманчиво произнёс Грюнвальд, — так мы облегчим их одиночество. Да и каждый найдёт себе пару легче, чем в обычных условиях.

Авис представил, что на каждой планете будет свой Тёмный Замок, где одержимые поселятся отдельно от «нормальных людей». И тогда он и похожие на него люди больше не будут вынуждены страдать в обществе, живущем по другим законам и считающим их единственно верными.

— Это… это великолепно! — Карл не мог скрыть своего восторга, глядя на готические шпили Дворца для «одержимых».

— Я так и думал, что тебе понравится, — усмехнулся Фридрих, снова сев на кровать.

— Я всегда за ясность. И свободу от ненужного шлака, — сказал Авис.

— Значит, ты хорошо усвоил истину проекта «Логика», Карл.

— И готов нести её, Фридрих! — голос Карла вдруг стал надрывающимся, а зрачки расширились.

За мгновение Авис полностью изменился и теперь смотрел на своего друга огненным взглядом, в котором сочетались решимость и мольба. Грюнвальд поможет ему воплотить в жизнь все идеи и мечты, на которые у него одного не хватило бы сил. Испытывая сильную привязанность, Карл крепко обнял Фридриха. Закрыв глаза и прильнув к другу, он представил себе скорейшую победу и торжество Дворцов Справедливости в Галактике.

Примерно в то же время Авис встретил в Тёмном Замке девушку под стать себе — из «одержимых». Он впервые увидел её на тренировочной площадке в подземельях. Она носила мешковатые джинсы и зелёную футболку со змеёй. Её малиновые волосы были коротко подстрижены. Только по наличию грудей Карл определил её пол — в таком облике эту девушку легко можно было спутать с парнем.

Второй раз он встретил её в коридоре, где она разговаривала с Грюнвальдом и Высшим Лордом Хотеусом.

— Авис, как приятно вас видеть! — взвизгнул толстый Лорд, когда Карл подошёл к нему, — я тут как раз рассказываю о гегелевской онтологии. Но всему своё время, Рубер! Мне уже пора идти, — и он медленно, вразвалочку пошёл в сторону своего кабинета.

Карл посмотрел сначала на девушку, а потом — на Грюнвальда.

— Карл, это Хардред из моей группы, — представил её Фридрих.

Хардред протянула руку, и Карл с недоумением пожал её. В Империи не было принято женщинам здороваться за руку, особенно с мужчинами. Но в Замке не существовало однозначных общих правил, кроме объективных законов, которые не позволяли разрушителям перегрызть и поубивать друг друга. А желающие сделать это были.

— Очень приятно, — ответил Птитс, — я Авис, хотя меня можно звать и Карлом.

— Извините, мне пора, — громко и резко затараторила девушка, — меня ждут в агитцентре. Потом ещё наговоримся, — и она побежала по коридору во всю прыть.

— Ну, хватит уже нести бред, Карл, — заворчал Грюнвальд, когда Хардред скрылась из вида, — «хотя меня можно звать и Карлом». Прекрати рисоваться! На твоём чувстве собственной важности никаких Дворцов не построишь.

— Да, нужно быть скромнее, — согласился Карл.

— И поменьше потреблять, — продолжал наставлять его Фридрих, — человек будущего должен быть в первую очередь умеренным в потребностях. А ты у нас форменный Лейба.

— Заткнись, — Карлу надоело, что Грюнвальд его постоянно сравнивает со своим погибшим товарищем.

Авис снова встретился с Хардред позже, в трапезной, и с тех пор они стали общаться довольно часто. За месяц общения с ней он выяснил, что на самом деле её зовут Донна Хардбред, и что она дочь богатого имперского дворянина с Земли и простолюдинки. Отец бросил мать ещё до рождения ребёнка, и та оказалась на грани нищеты. Несмотря на это, у неё остались связи в высшем свете, и Донну удалось пристроить в элитную гимназию на Земле. В Тёмный Замок её привела в семнадцать лет преподавательница физики, сказав, что это будет идеальный институт для таких, как она. Хардбред помнила, как ей завязали глаза и отвезли её куда-то на лодке. Когда с неё сняли повязку, она увидела каменные стены замка и готические окна, за которыми сияли звёзды. И поняла, что в этом месте она может быть собой. С тех пор она давно не видела имперские миры и была довольна свободной жизнью разрушительницы. Она лишь иногда скучала по своим школьным друзьям, которые сейчас, вероятно, готовились стать охранителями.

«Её ненависть к Империи должна быть посильнее моей», — подумал Карл, — «с таким-то прошлым».

По ночам Авис теперь мечтал не только о Дворцах Справедливости, но и о Хардред. В Империи его учили, что женственность и мужественность — это незыблемые основы человеческого существования, заложенные самим Императором. Что есть определённые правила поведения и черты характера, свойственные тому или иному полу, и что если кто-то не соответствует этим критериям, то с ним или ней что-то не в порядке. В Тёмном Замке как в цитадели свободы и «одержимости» бытовало несколько иное мнение. Одни теоретики Разрушения говорили, что в каждом человеке смешаны в разных пропорциях мужское и женское начала, а другие полагали, что эти категории выдуманы людьми и вообще условны. Карл помещал себя где-то посередине спектра, поскольку в его характере были как «мужские», так и «женские» черты. Биологически он принадлежал к мужскому полу, а в отношениях предпочитал женщин. Несмотря на то, что он испытывал к Грюнвальду привязанность, он не хотел вступить с ним «полное слияние», как выражался Лорд Автандиль — главный ценитель однополой любви в Тёмном Замке. Но при этом Карл искал в женщинах как раз отсутствие того, что в Империи обычно называют женственностью — капризности и напускной слабости, а ещё стремления скрыть свою личность, чтобы понравиться окружающим. Если бы Хардред не была избавлена от этих пороков, она бы выглядела и вела себя совсем иначе — непривлекательно для Ависа. Она отвергала косметику и всякие безделушки, которые украшают женщин по мнению тех, кто всё это производит (при этой мысли Карл улыбнулся про себя и вспомнил давнишний разговор с Борисом о химии).

— Мама всегда хотела, чтобы я была образцовой имперской женщиной, — рассказывала Хардред, когда они вместе сидели под резной аркой в галерее Сада Хрустальных Деревьев, — носила платье, отрастила волосы, — она потрепала свою короткую шевелюру, — красилась, брила ноги, — она подняла и снова опустила штанину, — но моё нутро это решительно отвергает. Я не могу быть такой, чтоб я сдохла.

Ряды готических арок тянулись вдоль окружности. За ними в лучах небольшого искусственного солнца переливались деревья из сиреневого хрусталя, а с другой стороны под крышей царил приятный полумрак.

— А я с детства мечтал отрастить длинные волосы, — ответил Авис, — но меня постоянно стригли, и получался идиотский «ёжик» — те ужасные вихры меня раздражали. А все считали, что я выглядел мужественнее и… правильнее с ними.

— Знакомо, хоть и с точностью до наоборот, — кивнула Донни.

— В женском понимании мужская красота — это физическая сила, а силы у меня немного, — произнёс Карл, — тогда я что, совсем урод?

— Зато силы много у меня — прорвёмся! — прорычала Хардред, крепко стиснув руку Птитса.

Глядя ей в глаза, Карл улыбнулся — светло, чисто и искренне.

Они ходили по Тёмному Замку, держась за руки. Она обнимала его хваткой урсоида с ледяного Бореаля. Он объяснял ей основы мироздания, которые она не хотела понимать. Он ждал её после занятий у Хотеуса. В какой-то степени их пара выглядела гармонично — худой длинноволосый Авис в фиолетовом плаще и берете и приземистая, коротко стриженная Хардред, которая в одежде не изменяла простым джинсам и футболкам.

— Знаешь, я скажу тебе, какой мне нужен искусственный спутник жизни, — как-то она сказала Карлу, — желательно умный и, главное, необычный даже по здешним меркам.

— Что ж, ты видишь его перед собой, — ответил он, — ты первая среди моих знакомых, у кого есть спрос на ум. Остальным нужны сила, настойчивость или что-то ещё.

И подумал об Императрине, Соне и Ире, которые принимали его, но исключительно как друга, а влюблялись в других.

— Карл, я не верю в любовь, — тихо произнесла Донни.

— Это почему? — спросил Карл.

— Потому что всё это имперские глупости. Любовь придумали, чтобы держать людей в рабстве предрассудков.

— Тогда мы можем придумать взамен что-нибудь новое! — пламенно ответил Карл, — мы можем жить, как мы сами считаем нужным!

Эмоционального отклика со стороны Хардред не последовало. Наоборот, она поникла и о чём-то задумалась.

— В чём дело? — улыбнулся ей Карл.

Донни медленно выдохнула, смотря не на него, а на стену замка напротив.

— Ни в чём, — она нервно покачала головой, — прости, мне нужно идти.

— Давай. До завтра.

Хардред ушла вдаль по коридору, а Авис в некотором замешательстве принялся разглядывать анимированные портреты Леди и Лордов прошлого.

«Ничего, Карл», — сказал себе юноша, — «не торопись, всё ещё впереди».

К сожалению, после этого разговора Карл долго не мог найти Хардред в Тёмном Замке — она как будто пропала. Авис обнаружил её только через три недели, когда ему нужно было отнести домашнюю работу Высшему Лорду Валдоро в Башню Безумия. Попасть туда из Главного корпуса Карл мог только через купол, а в Саду Хрустальных Деревьев кто-то как назло включил дождь. Вероятно, это был сам Валдоро — весь Замок знал о страстях, которые кипели между ним, Ребеллией и Штейнштейном. И всем было известно, что вестница революции предпочла безумного учёного ловеласу в сомбреро.

Авис бежал под дождём по каменной дорожке, с двух сторон от которой росли хрустальные деревья. В одном из прозрачных стволов промелькнуло отражение Хардред. Карл опаздывал, но решил, что либо сейчас, либо никогда.

— Хардред! — крикнул он, — стой!

Донни остановилась на дорожке и подошла к нему.

Карла поглотило волнение, ведь он планировал признаться девушке в чём-то очень важном. Он отчаянно собрал всю свою волю, но его голосовые связки никак не хотели произнести нужные слова.

— Х-хардред, я л-люблю тебя, — запинаясь, проговорил Авис.

И робко поцеловал Хардред в щёку. Сверху капал дождь, а капли на хрустальных деревьях образовали невозможные блики. Благодаря искусственному солнцу появилась радуга — даже две радуги.

— Я не верю в любовь, — тихо повторила она, — если бы я была нормальным человеком, я бы полюбила тебя. Но я — это я.

— Не бойся, — Карл успокоил Донни и дотронулся до её широких плеч, — я тоже не нормальный человек.

Она схватила его крепко и сильно, как урсоид, а он ответил улыбкой. Они стояли и мокли под дождём — возможно, несколько минут. Карл даже не думал о Валдоро и опоздании. Ему казалось, что он был счастлив как никогда в своей жизни.