Полфунта лиха

4.

Лешка вернулся с Тунги — мотался туда по пору­чению Маныгина — и, чтобы прохладиться, сел в те­нечке на кучу досок неподалеку от вагончиков. Оти­рая нот, он похлестывал себя веткой, отгоняя комарье, и подставлял грязное от пыли вспотевшее лицо под ветерок, сквозящий с озера.

Рабочий день кончился, возле вагончиков было людно; Лешка смотрел туда и удивлялся, как много в поселке стало собак. Одни валялись на пыльной, вдрызг разбитой сапогами земле, другие бродили ле­ниво и бесцельно, но все они чувствовали себя здесь превосходно: их подкармливали, никто не гнал и не заставлял работать. «Бездельницы-приживалки а,— беззлобно и мельком подумал Лешка.

Ему хотелось увидеть Лену.

На Тунгу он уехал с попуткой, а обратно возвра­щался пешим. Дорога тянулась по нюру— чахлому низкорослому лесу на болоте. Шла насыпка грунта на лежневку, было пыльно и душно, а пойти по лесу Лешка не рисковал: увязнешь в топи. Он плюхал по дороге и вспоминал о Вале, секретарше начальника Тунгинского стройуправления,

Эта Валя уже не первый раз пыталась его заинте­ресовать: строила глазки, а сегодня, когда он томился в закутке-приемной, подсела к нему и завела разговор. Разговор был пустяковый, стандартный, но Валя ко­кетливо взглядывала на Лешку, рукой своей, теплой и гладкой, часто касалась его, и Лешке было это непри­ятно. Ему было бы приятно, если бы на месте Вали оказалась Лена и сидели бы они не в том закутке, а где-нибудь совсем-совсем одни. Например, в избуш­ке... на берегу лесного озера, как говорила Лена. А он еще фыркнул тогда, болван!

Лешке представилось, как приходит он к этой из­бушке, измаянный какой-то тяжкой работой, усталый и довольный, а на пороге стоит, улыбается Лена. Сядут они на крылечке, и Лена погладит его потрудившиеся жесткие руки, и привалится плечом, и склонит свою голову к его голове. Он даже ощутил ее прикоснове­ние... Будто сотни мурашей промчались, шевеля ост­ренькими лапками, по его телу — как говорят, мороз по коже прошел,— Лешка прибавил шагу, захотелось скорее очутиться поближе к Лене.

И вот сидел он теперь, вспотевший и нетерпеливый, осматривался — не видать ли где-нибудь ее. Размолвка между ними, даже не размолвка, а натянутость какая-то, возникшая после того ночного разговора, прошла. Лена держалась просто, по-дружески, никак не поми­ная вырвавшегося призвания, но Лешка-то его не за­был. Он теперь частенько ловил себя на том, что при­сматривается к ней словно бы не своими, а чьими-то чужими, со стороны, глазами, и чутко вслушивался в ее глуховато звенящий голос, и любовался чистым и нежным ее лицом, и отворачивался, когда взгляд па­дал на ложбинку за вырезом платья.

Лена притягивала его к себе все больше, все силь­нее. Особенно когда ее не было рядом.

Лешка еще не знал, что часто именно так начи­нается любовь. Он не знал, что любовь — всегда плод собственной души человека, и теперь, когда она уро­нила свое семя в его душу, сам он стал невольным садовником: его мечтания и раздумья были живо­творной влагой, необходимой для созревания чув­ства.

Лена вывернулась из-за деревьев неожиданно. Лешка привстал и подался вперед, но тут же опус­тился обратно: она оживленно разговаривала о чем-то с бородатым подмосковным парнем, одним из гита­ристов. Им было весело, они смеялись. Лена была в трикотажном спортивном костюме, стройная, красивая. Лешка ссутулился и отвернулся.

— Леша!

Это крикнула она. Заметила. Он нехотя обернул к ней лицо.

— Леш, идем на озеро! — Лена призывно махала полотенцем.

Он поплелся к ней. Тот парень что-то сказал и по­шел своей дорогой. Догадался, пижон!

— Ты что такой кислый?

— Так... Из Тунги притопал, жарко.

— Купнемся? Будешь как огурчик.

«Купнемся». Хм. Раньше бы она сказала: «выкупа­емся». Лешка поморщился:

— Вода холодная.

— Ох какой нежный! И прекрасно, что холодная... Ну что ты такой?—Она вся лучилась радостью. На­верное, Лешка был непонятен ей.

— А этот тип... Что ему надо?

Она распахнула свои глазищи, улыбнулась:

— Митя, что ли? Ничего ему не надо, просто так болтали.— И опять смотрела на Лешку радостно — довольна была, что ревнует.

В воду она его все-таки затащила. И это было от­лично. Они поплавали, и на берег Лешка вышел обнов­ленным. Поваляться бы раздетым, да мошкара не даст. Лена одевалась, и Лешка стал смотреть в другую сто­рону.

— Слушай,— сказал он,— на рыбалку в воскре­сенье пойдешь?

— Да ведь здесь какая рыба?

— Не здесь. Километрах в трех отсюда озерко есть, там рыбы, говорят, навалом. Антоха Пьянков ходил — вот таких окуней припер и сырков. Сырки — рыба смак, неясная, пальчики оближешь.

— Пойду, конечно... Ведь у тебя в воскресенье день рождения?

Лешка глянул через плечо: она была уже одета, причесывалась.

— Ишь ты, помнишь?

— Я, Леша, про тебя все знаю и все помню,— ска­зала Лена тихо,

У него защемило в груди. Хотелось ответить ей чем-нибудь приятным, ласковым.

За прибрежными деревьями замельтешило что-то странное. Лешка вгляделся — к ним приближалась оленья упряжка. Такого он еще не видел — нарты ле­том.

— Ой,— увидела и Лена,— смотри...

Лавируя меж сосен, упряжка ходко шла к ним. На нартах, ловко примостившись боком, сидел какой-то старик в черном суконном «гусе» — местной длин­нополой одежине. Остановив оленей, он бодренько со­шел с нарт, откинул капюшон и осмотрелся; внима­ние его привлекли видневшиеся за деревьями строения. Легонечко поцокав, старик обратил слезящиеся блек­лые глаза на Лешку и протянул руку:

— Стравствуй.

Рука была маленькая, сухая и сильная. Лешке показалось, что это тот самый охотник, который по­встречался ему с Кардановым зимой. Как же его зовут?

— Дедушка Неунко?

Старик обрадовался:

— Неунко, Неунко. Снаешь, да? Старика Неунко весь урман снает. Ты как снаешь?

Звуки он глушил, вместо «д» — «т», вместо «б» — «п»; лопотание было приятным.

— Мы с вами зимой встречались,— обрадовался Лешка.— Вот тут, недалеко, вы у костра сидели. Мы про стройку с вами говорили.

— Стройка много. Стесь тоже много, сильно строи­те. Отнако нато, та?

Зимой старик был хуже — какой-то потерянный, словно побитый. Сейчас он выглядел куда бодрее.

— Это баба твоя? — кивнул он на Лену; опа фырк­нула.— Веселая. Хорошо.

— Товарищ мой, Лена,— объяснил Лешка.

— Девка? — уточнил старик и прищурился хи­тренько:— Девка — не товарищ, товарищ — мужик. Отнако скажи мне, лавку построил? Магазин.

Магазина у них не было. Работал в одном из вагон­чиков киоск, в котором продавали курево, консервы, деревянной твердости копченую колбасу да скудную галантерею — гребешки, нитки, какие-то ленточки и щеточки. Еще болгарскую зубную пасту: СЭВ помогал осваивать тайгу.

— Магазина у нас еще нет,— уныло признался Лешка.

— Магазина нет? — удивился старик.— Сачем, отнако, стройку телали? Все говорят: стройка — лютям хорошо. Люти много, стройка сильная, а магазина нет. Как так?

— Еще не успели, дедушка,— улыбнулась Лена.— Подождите, будет и магазин, и клуб, кино будет.

— А вам что нужно купить? — забеспокоился Лешка.— Может, поесть хотите? У нас кафе есть, та­кая столовая. Очень хорошая столовая.

— Кафе снаю, Игрим хотил. Вотка есть?

— Нет, водки у нас не бывает.— Лешка чувствовал себя виноватым.— Хотите, я вас к комиссару отведу? Может, у него найдется что-нибудь для вас.

— Комиссар? Это хорошо. Гражтанская война пыла — я провотником комиссара хотил. Тавно пыло. Пойтем комиссару!

— А олени?

— Олешки тут путут. Пойтем, пойтем.

— Можно, я с ними побуду? — попросила Лена.

Старик хмыкнул (смешной вопрос!), ничего не отве­тил и торопливо зашагал к Главному проспекту.

Карданов сидел еще в управлении. Старого ханта он тоже узнал, обрадовался и потащил к Маныгину. Вдвоем они засьшали Неунко вопросами: какая в ок­рестностях охота, какой где лес, есть ли поблизости хорошая рыба, какая где лучше вода... Неунко отвечал неохотно и невнятно. Лешка стоял у порога, слушал, потом отозвал Карданова в сторонку и шепнул:

— Он водку спрашивал. Может, из вашего НЗ, Вик­тор Семеныч?

— Что там? — насторожился Маныгин.

— Да угостить бы гостя полагалось,— сказал Кар­данов, и Неунко встрепенулся.

— Обязательно! — улыбнулся Маныгин.— Ладно, Леша, иди, сделаем...

У оленьей упряжки толпились ребята. Лена сидела с Надей в сторонке на пеньке. Подошла Дельфина, за­сопела сердито:

— Чьи животные? Почему без присмотру?

— Есть присмотр, Деля, есть,— успокоила ее Надя.— Вот мы с Леной присматриваем.

— А, малюсенька, и ты здесь.— Дельфина хотела тоже пристроиться на пенек, но ее габариты сделать это не позволили.— Вот черт, бегаю, бегаю, а толщины все не убывает! — И напала на Надю:

— Ты тут прохлаждаешься, а твой длинноволосый время зря не теряет, обхаживает кой-кого. Поимей в виду, красивую обхаживает.

Надя покраснела.

— Тебе-то что? Нельзя, что ли, парню с другой девушкой поговорить?

— Знаем мы эти разговоры!.. А тебя, Алексей, Преображенский обыскался, на комсомольском бюро ты нужен.

— Зачем это?

— Вот пойди к нему и спроси.

Лена пошла с Лешкой.

— Сердитая сегодня Дельфина,— покачала она го­ловой.— Всех расшугать готова.

— Опять, наверно, со своим Антохой поругалась.

— И что она в нем нашла?

— Это не она нашла, а он. Хорошая, говорит, жена будет, хозяйственная.

— А я, по-твоему, какая жена буду, хорошая?

— Еще не думал.

— А ты подумай.— Она засмеялась, но смех был неестественный, вымученный.

У вагончика УМ-2, полутаясь, втихую разговарива­ли о чем-то Васька Медведев и Тата...

На заседание бюро Лешка с Леной опоздали. Дим Димыч сказал, что Новожилову решили дать поруче­ние — отвечать на письма желающих приехать на стройку. С тех пор как появилась в «Комсомолке» корреспонденция Корнила Зотовича о таежном комсо­мольско-молодежном управлении, письма стали посту­пать пачками, отовсюду. Всем хотелось работать на этой стройке.

— Ну и пусть кадровик им отвечает,— насупился Лешка.

— Бюрократом ты, дорогой мой, стал. Верно, По­ливина? — Дим Димыч смешливо сморщился.— Кадро­вик что? Кадровик взглянет, какая у человека спе­циальность, и отштампует «да» или «нет». А у чело­века кроме специальности душа. Он к нам со всем сердцем. И отвечать ему надо душевно, сердечно, по-комсомольски, если хотите. Одному — добрый совет, другому — рассказать о наших условиях... Да ты вот почитаешь письма — сам поймешь. И Лену пристегни к этому делу тоже. Как говорят, девичье сердце... Вер­но, Лена? Мы ей это тоже комсомольским поручением оформим. Идемте, дам вам письма.

Писем оказалось штук сорок.

У здания управления Неунко прощался с Кардановым.

— Пасипо, комиссар. Путу тепе гости естить, ты ко мне путешь естить. Пасипо... Пасипо, парень,— протянул он руки Лешке, заметив его,— ты тоже ко мне гости естить. Пасипо, Лена.— Запомнил имя-то! — Ты со своим мужиком тоже ко мне гости приесжай. То свитания, товарищи!

Неторопливым, но скорым шагом он направился к своей упряжке.

— Хороший старик,— улыбнулся Карданов.— В «Комарик» собираетесь? Фильм привезли, чуть ли не «Веселые ребята».

— Некогда,— сказал Лешка и посмотрел на Лену.

— Нам комсорг дело дал,— подтвердила она.

Им и верно было сейчас не до кино. Очень хоте­лось заглянуть в письма, узнать, о чем это там пишут люди, так стремящиеся попасть в их поселочек.

— Ну-ну,— сказал Карданов и пошел...

Лешка бросил письма на свой стол.

— Как будем — сразу отвечать?

— Подожди, сначала надо почитать, вникнуть.

— Ну давай,— покладисто согласился он и сел за стол; Лена пристроилась рядышком.

Лешка украдкой оглядел ее. Вся она была нетер­пение и заинтересованность, горячая и добрая душа. Лешке сделалось радостно, что Дим Димыч дал им такое поручение вместе. Рядом с Леной хорошо. Он готов был просидеть тут весь вечер. Лена легонько тронула и чуть подтолкнула его руку к письмам.

— Ну начинай,— сказала,— бери сверху.

Он вскрыл первый конверт.

«Дорогие товарищи,— писал какой-то В. Сумя­тин,— прочитавши в газете «Комсомольская правда» о вашей ударной стройке, у меня появилось желание поиметь участие в строительстве. Мороза и трудностей я не боюсь, но хочу узнать природные условия и какой коэффициент. Специальность имею маляр-штукатур и прошу принять меня на работу».

— Мороза он не боится, но коэффициент ему по­дай,— буркнул Лешка, откладывая письмо.

— А что особенного? Ты-то северный коэффициент получаешь.

— Я не ради него приехал.

— Ну и он не ради, но деньги считать умеет, рабо­чий человек. Вот только штукатуров и маляров у нас вроде достаточно. Это надо уточнить. Давай дальше.

«Служу на флоте, подходит срок демобилизации, и я хотел бы приехать на вашу молодежную стройку. Я электромонтер, слесарь, стропаль, а военная специ­альность — радист первого класса. Насчет жилья мне известно, что у вас на Северах пока плоховато, но я на много не претендую. Если нет места для койки или гамака, как в кубриках, то меня вполне удовлетворит спальный мешок в кабине или кузове автомобиля. С комсомольским приветом — Иван Студейкин».

— Вот это наш! — обрадовался Лешка.— Ответим в первую очередь.

— Этот — да.— Лена покрутила головой.— Лихой морячок.

«Очень хочу работать на вашей стройке и пойду на любую работу, лишь бы хорошо платили. Не подумай­те, что я рвач. Просто нам приходится жить в частной комнатке за 35 рублей в месяц, детсадика нет, и потому жена работать не может, а зарплата моя 110 рублей. По специальности я чертежник-копировщик, еще то­карь и слесарь по автокранам. Если такие специально­сти не требуются, могу пойти вначале учеником по любой требуемой специальности, если она даст возмож­ность хорошего заработка».

— Ну? — скосил Лешка взгляд на Лену.

— Положи туда... к морячку. Только как же с дет­садиком? А, Леша?

— По плану детсад будет только к будущему лету.

— Плохо... А если он пока приедет один, а жена потом?

— Давай так и посоветуем...

«Нас пять человек, которые, прочитав газету, реши­ли после демобилизации ехать к вам строить поселок для газовиков, которые будут давать стране необходи­мое голубое топливо. Трудностей мы не боимся — ведь мы солдаты. А то, что приходится жить в вагончиках, так это даже хорошо. Напишите, как добираться до вас».

— Что же они о специальностях своих ни слова?

— Вот и спросим у них.

«Меня зовут Ольга, 20 лет, живу в селе, работаю секретарем-машинисткой. Казалось бы, что еще надо: «чистенькая» работа, благоустроенная квартира, живу «под боком» у папы с мамой. Но, понимаете, настоя­щего увлечения в работе нет.

Последнее время очень много читаю о Севере, о лю­дях, которые трудятся там, прочитала и о вашей строй­ке. Я тоже хочу строить. Но одно меня смущает —• у меня нет профессии, которая бы подходила для Севе­ра. Девчата, которые у нас в совхозе работают, говорят, что меня увлекла романтика. Может, это и так, но не совсем. Поверьте, трудностей я не боюсь и «страшных» морозов (так пугает меня мама) тоже. Понимаете, я хочу «найти» себя, найти работу по душе! Ольга Волобоева».

Лена взяла это письмо, перечитала и улыбну­лась:

— Она тебе почти родственница: тоже секретарь.— Но, глянув на Лешку, она смутилась.— Это я так, Леша, в шутку, конечно, совсем разное положение.

— С жиру она бесится,— хмуро сказал он.— Ро­мантики ей захотелось и морозов. А что в морозах хорошего?

— Нет, Леша, я ее понимаю. Представь: деревня, и каждый день одни и те же бумажки — надой молока, заготовка кормов. А в газетах — где-то громадные стройки, где-то новые дороги, люди покоряют реки или тайгу, совершают подвиги. Как тут не загрустить? Я по себе знаю: там, в нашем Совхозном, всегда каза­лось, что в Сибири на новостройках трудятся какие-то особые, светлые люди и жизнь у них особая, возвы­шенная.

— Ну, а что увидела? — В Лешке просыпался по­лемист.

— Да как тебе сказать... Конечно, условия здесь особые. А люди — обыкновенные, как везде. И, как везде, надо много и хорошо работать.

— Вот! — Лешка угрюмо торжествовал.— В этом-то главное. Мне один человек говорил, что надо, чтобы работа стала для тебя делом, которым ты живешь. Я теперь это понял на себе. Вот ты улыбнулась так: дескать, секретарищка... Подожди, дай сказать. Когда я понял, что и на этом месте нужен и что вся наша стройка, все, что у нас делается, близко моей душе,— мне стало спокойно, что ли, и интерес появился. Мне интересно, как там на объектах дело идет и как я ему могу помочь. Понимаешь? И я думаю, что если бы эта Ольга так же почувствовала интерес к тому, что Делает ее совхоз или там колхоз,— у нее другое бы настроение было, совсем другое. А то опа мечтает: ах, там у них на стройке что-то особенное. А приедет — такая же работа, вот как ты говорила. А морозы и верно страшные, и никакого от них удовольствия. А загорись она делами своего совхоза — ей бы не было скучно.

— Ну вот ты же не загорелся нашим совхозом.

— Я — другое дело. Я ведь и не начинал в нашем совхозе работать. На то причина была. А начал бы — кто знает, может, сумел бы загореться.

— Думаешь? — сказала Лена и сама задумалась.— По там, скажем, в нашем совхозе, все как-то мелко.

— А здесь крупнее? Штукатуришь ты свою сте­ну — норма двенадцать квадратных метров в смену хоть где. Эго издали кажется: вот покоряют Сибирь — очень крупно. На пашу целину смотреть издали — тоже очень крупно. А вблизи? Тракторист знает свой трактор, мой батя — свои счеты да бумажки, твой — воля совхоза. Вблизи вроде мелко... Вот! — Он вытя­нул перед ней указующий палец.— Все зависит от того, Как, откуда взглянуть — и дело будет выглядеть мел­ким или крупным. Понимаешь?

— Ох, Леша, ты мудрец!—рассмеялась Лена.— И ладно, надо двигать дальше. А Ольге... как ее?.. Волобоевой ответишь ты. У тебя получится.

— Отвечу,— почти с угрозой пообещал Лешка. Он помолчал, задумчиво перебирая письма, и неожи­данно для Лены сказал: —А с этой работы я все-таки уйду. Точно.

Она посмотрела на него внимательно и промол­чала...

Они отвечали на письма, когда в комнатку зашел Карданов.

— На огонек,— объяснил он.— Все трудитесь?

— Мы тут добровольцам пишем,— сказала Лена.— Хотите посмотреть?

— Зачем? Вы же знаете, что надо писать.

— Нам-то кажется, что знаем... Ну как, «Веселых ребят» показывали?

— Их.— Карданов покивал.— Помню, раньше смотрели — хохотал до упаду. А сейчас — нет. Наверное^: старею.

— Это фильмы стареют,— глубокомысленно заметил Лешка.

— Ты у нас, Леша, мудрец,— улыбнулся Карданов, и Лена непонятно для него фыркнула.— Что, разве не так?

— Так, Виктор Семенович, даже очень так!

— Ну вот... Сегодняшнюю почту, мудрец, ты всю разобрал? Анализ воды не пришел?

— Разобрал. С санстанции пока ничего нет. А что?

— Да так. Старик этот, хант, тоже говорит, что из озера воду не пьют. Почему — не знает, не пьют — и все.

— Значит, надо искать другую? — вскинул голову Лешка.

— Подождем анализа... Ну, вы закругляйтесь, вре­мени много...

...Серебристый сумеречный свет озарял мир. Затих­шие деревья вслушивались в тишину. За ними, осве­щенный ночным прожектором, высился корпус третье­го дома. Стены его красиво желтели, но окна без рам смотрелись черными угрюмыми провалами. А на высо­те, под самой крышей, дерзко выделялась выведенная битумом надпись: «Я люблю тебя!» Эта надпись по­явилась несколько дней назад, о ней все в поселке го­ворили.

— Интересно,— сказала Лена,— кто же все-таки написал это?

Лешка только хмыкнул. Ему очень хотелось ска­зать, кто это написал. Это Аникей написал, для Нади. Но ей он ничего не сказал. И Лешка Лене тоже ничего не сказал.