Последний полет Гагарина

Глава 13

13

Город Серпухов находится к югу от Москвы, немного больше часа езды, если не выжимать из движка от «чайки» все её прожорливые лошадиные силы. Население в шестьдесят четвёртом было тысяч сто — сто двадцать, несколько оборонных объектов вокруг, из-за них я не смог отказаться и приехал. Тем более, не планировалось набивших оскомину митингов, набегов на меня пионерских стаек с цветами, вечером передариваемых Алле («эй, Гагарин, хоть бы раз за год мне цветы сам купил», а по глазам видно — всё равно радуется), торжественных речей, пожимания рук, раздачи автографов, праздничный обед с уговорами «ну по одной-то можно». Вместо заезженных схем встречи командир местной воинской части придумал нетривиальный номер — пригласить меня на футбольный матч «Звезда» (Серпухов) — Динамо (Брянск). Это были команды второго дивизиона, имевшие лишь теоретический шанс добраться до встреч с мастерами. Соперники сошлись на очень демократическом поле местного стадиона, оборудованного трибунами с одной стороны и всего в три ряда. Да, Москва, там центральные стадионы всесоюзного масштаба, меня с удовольствием запросили бы в свадебные генералы на любой матч, но я избегал подобного, а сюда поехал. Здесь живут простые русские люди, ради будущего которых и их потомков мы рискуем, седлая ракеты. С ними можно просто, без пафоса и выпендрёжа, Аллу не брал, она как раз любит показушное.

Погода радовала, начало мая, Первомай отгуляли, впереди Девятое мая, в народе куда более популярный, хоть и не объявленный выходным праздник. Команды выбежали на поле, выстроились, и вряд ли кто обратил внимание, что в «Звезде» на одного низкорослого мужчинку больше. Я переминался в бутсах, досадуя — красная майка и трусы такого же цвета слишком велики, а в запасниках «Звезды» меньше не нашлось. Старался не улыбаться, тогда Гагарина вообще ни с кем не спутать. Серпуховские футболисты горделиво переглядывались, но молчали, соперники недоумевали — с чего бы, вчерашний матч закончился вничью, что не слишком почётно, когда команда играет на своём поле против равной по классу.

Капитан «Звезды» выиграл право первого удара, думаю, судья ему помог, он в курсе. А вот для остальных прозвучало неожиданно, когда хриплый жестяной матюгальник, наверняка ведущий трудовой стаж со времени «От советского Информбюро…», вдруг сообщил:

— Право первого удара по мячу предоставляется Герою Советского Союза лётчику-космонавту СССР Юрию Алексеевичу Гагарину!

Аплодировали даже соперники, растянувшиеся в линию за центральным кругом.

Мы договорились с пацанами, что я чуть пихну мячик и сразу отпасую назад, а сам поступлю по принципу «в нашем деле главное — вовремя смыться». И тут обратил внимание, что между защитниками в белом образовалась приличная брешь. Ну как тут удержаться?

Мяч полетел между ними, а я рванул вслед, будто за мной гналась свора бродячих собак. Один из противников даже ногу выставил, но я просто перепрыгнул и выскочил к их штрафной площадке один на один с вратарём. По технике уступлю местным игрокам, зато физуха космонавта явно выше.

И только тут чувство реальности победило азарт. Мягко катнул мяч голкиперу под ноги, подбежал, похлопал парня по плечу и свалил за линию ворот. Немногочисленные зрители взревели громче трибуны московского «Динамо». Положительно стоило ехать сюда — доставить людям радость.

«Звезда», кстати, выиграла три-ноль, после такого морального допинга попробовали бы продуть!

Я быстро переоделся в гражданку, досматривал матч среди обычных болельщиков в кругу военных, а после финального свистка ко мне прибежал вестовой.

— Товарищ майор! Вам необходимо срочно перезвонить по этому номеру.

Странно… В ЦПК всегда знают, где я, но такой вызов среди мероприятия — редкость. Значит, случилось чрезвычайное происшествие. Но — никаких предчувствий, солнце светит, всё классно, как хорошо в стране советской жить, максимум — нашкодил очередной космонавт второго набора, отчислим, не впервой, и нет проблем. Даже если он немецкий товарищ, дружба-фройндшафт и прочее, подмахну приказ у Каманина: ауф видерзейн.

Я попросился в кабинет к директору стадиона, пятачок два на три метра, уставленный кубками местных соревнований, с его телефона набрал дежурного в Звёздном.

Голос офицера натурально дрожал, и это не было следствием помех.

— Товарищ Главный умер!

— Главный… Наш самый Главный?

— Так точно, товарищ майор. Сергей Павлович. Во время операции.

Он что-то ещё говорил, но рука не держала трубку. Директор подхватил её, чтоб не разбилась, подвинул мне под задницу стул, принёс стакан воды, не понимая, что происходит с VIP-гостем, а мне было совершенно не до него и вообще до всего, что окружало в данный момент.

Когда пил воду, зубы стучали о стакан.

Извинившись, бросился к машине. Ехал в солнечный день как в дождливый, только это были не капли дождя, а мои слёзы. Через какое-то время перестал их вытирать.

Порой хотелось утопить газ в пол, спешить, вдруг что-то ещё могу исправить…

Уже ничего.

Самое страшное, я виноват в его преждевременном уходе. Не заставил бы обследоваться, Сергей Павлович продержался бы ещё полтора-два года на морально-волевых, терпел боль, ему не впервой. Столько бы ещё мог! Главное, имел реальный шанс увидеть на экране посадку пилотируемого корабля на Луну. Созданного его подчинёнными и прилетевшего к Луне на его ракете. Да, блин, его космического корабля!!!

Что же я наделал…

Только когда остановился перед светофором в черте Москвы, задал себе вопрос: куда конкретно еду. И направился домой. Сегодня из меня работник как из навоза пуля. Скоро придёт Алла, она медработник и быстрее узнает подробности, сможет прокомментировать. А ещё дома комфортнее всего себя грызть.

Жена пришла позже, ведя за руки обоих детей, глаза опухли. Спросила с порога:

— О Королёве знаешь? Вижу — знаешь…

Ужинали молча. Она налила мне сто грамм коньяка.

— Не хочу.

— Прописываю как лекарство. Говорят, Мишина госпитализировали с сердцем, как узнал про Главного. Не хватает и тебе инфаркта.

Драгоценный армянский какой-то нереальной выдержки, он показался мне безвкусным. Прокатился тёплым шариком по пищеводу и растворился где-то там. В черноте души и желудка.

Ритуальные мероприятия, омрачившие Девятое мая, пронеслись, не оставив глубоких следов в сознании и памяти. Что-то похожее я замечал на лицах коллег. Неожиданная и весьма ранняя смерть Главного шокировала, выбила из колеи. Каждый, причастный к принятию решений в космонавтике, прекрасно понимал, что значил Королёв. Прилетевшие из Украины Глушко, Янгель и Челомей, реальные его конкуренты, много потерявшие в своё время из-за перетягивания ресурсного одеяла в пользу ОКБ-1, тоже стояли у гроба с вытянутыми лицами. Все понимали: если бы не он и его подвижнический труд, начиная с ГИРД и копирования Фау-2, освоение космоса и ракетостроение вообще задержалось бы на долгие годы.

Я не был с Королёвым по-настоящему человечески близок, мы не дружили семьями, он заходил к нам в квартиру в Звёздном всего раз, я к нему никогда. Поднимали чарку за столом не единожды, но это были официальные многолюдные посиделки.

И всё же существовала некая незримая, но очень прочная связь. Не думаю, что Сергей Павлович был с кем-то ещё столь откровенен либо с каждым умел поддерживать иллюзию, что на короткой ноге только с тобой.

Прекрасно сознаю, что он делал ошибки, сам же их исправлял, поддерживая бешеный темп работ. Он был глыбой, как говорили в девяностые — «крышей». Мог стереть в порошок любого, но и любой, попав в затруднительную ситуацию, запросто заходил к нему, выкладывал проблему и не без оснований надеялся — Главный её решит. Именно так — Главный с большой буквы.

Больше не услышу «расстрелять без некролога», «американе догоняют», «всех уволю без выходного пособия». Сейчас обрадовался бы даже его ругани.

Себя продолжал корить вопреки рассказам Аллы, уверявшей, что Королёва убили анестезиологи, не рассчитавшие воздействия на его организм с учётом всех многочисленных диагнозов. И вообще, сначала нужно было чуть укрепить сердце, потом удалять опухоли из кишечника. Оно не выдержало и остановилось после операции, непосредственная причина смерти: сердечная недостаточность.

Вечером после похорон супруга высказала вообще еретическую мысль:

— Если операция под личным патронажем самого министра здравоохранения, ничуть не сложная, закончилась смертью пациента, то каково людям в обычных больницах?

— Лучше не болеть. Спасибо, что мы пока сталкиваемся только с простудами, и у детей тьфу-тьфу, кроме…

Я осёкся, глянув на пятна зелёнки, густо усыпавшие лицо и руки Ксюши. Она температурила, что нормально при ветряной оспе. Главное, чтоб не заразился Андрей.

Следующим еретиком выступил Борис Черток. Конструктор с грустными еврейскими глазами, он отвечал у Королёва за системы управления, самое слабое звено ракетно-космической техники, когда они отказывали, проклятия обычно звучали так: «Опять этот чёртов Черток!»

Он, третий в иерархии после Королёва и Мишина, оказался и.о. руководителя объединения, в Подлипках временно занял кабинет первого зама, сесть на место Королёва вряд ли бы у кого хватило наглости. К нему я отправился в первый день после похорон и зашёл после производственного совещания. Люди выходили в приёмную придавленные и пришибленные, никакой гений риторики не вдохнул бы в них энтузиазма. Переживали все.

— Борис Евсеевич! — я выразительно глянул на последних сотрудников, норовивших ещё задержаться, и они неохотно удалились. — Как жить-то будем и чем вам помочь?

— Присаживайтесь, Юрий Алексеевич, реальность показывает — прилечь мы всегда успеем. Вы, кстати, первый, кто начал разговор с «чем помочь». Слетелись, стервятники, обгладывать Королёва, когда он ещё не остыл.

— Что оторвали первым?

— Пока не оторвали, но пытаются. Часть военных через голову Вершинина давит на Малиновского: выходи на правительство, меняем план пусков, отдайте хотя бы пять «семёрок» на военные спутники. «Южмаш»: коль у наследников Королёва всё брошено на Луну, дайте отмашку на производство двухступенчатых ракет на гидразине для вывода спутников.

— Дался им гидразин…

— Юрий Алексеевич, о том и речь! Я понимаю — тяжёлая ракета для редких и особо массивных грузов. Я также понимаю — баллистические ракеты, они вообще не должны летать, кроме пробных пусков, а лишь грозить Америке ответом на их «минитмены». Но регулярное использование ядовитых материалов… Моя бабушка сказала бы: ой вей.

— В ущерб Луне.

— Да, в ущерб. При Хрущёве советский народ получил два обещания: коммунизм и превосходство в космосе. Про коммунизм мне рассказали совершенно вражий анекдот, не сдадите меня?

— Расскажу гэбистам, они любят, но не сошлюсь на вас.

— Хорошо. Что такое советская власть плюс электрификация всей страны? Это коммунизм? Нет, это когда каждому всё и везде до лампочки, — он развёл ладони. — Мы, похоже, идём именно к этому варианту коммунизма. Я тут третий день вникаю в текущие дела, и мои седые волосы встают дыбом. Представьте, товарищ майор, нам не дадут изготовить и запустить двадцать ракет на выполнение первого этапа лунной программы, с посадкой хотя бы одного человека. Нет, по выпуску ракет мы отчитаемся, но не по расходам, посчитанным с выводом полезной нагрузки. И что будет? Королёв, быть может, и выкрутился бы, он отсидел на две жизни вперёд. А мне скажут: «Борух Евсеич, милости просим на нары!» Или просто дадут по шапке, если добрые.

— По какому поводу?

— Поводов вагон и маленькая тележка. Смотрите, если нам запланировано энное количество миллионов, мы обязаны их израсходовать или, по крайней мере, показать на бумаге, что они израсходованы. Если не можем, значит, план не выполнен. Мы не благодарность получим за экономию, а взыскание, и весь коллектив будет лишен премии. Королёв бы придумал, побежал в Совмин, чтоб расходы по пускам ракет для военных, если их у нас отберут, провели по другой статье. А у меня люди, лишённые премий, начнут разбегаться. Скажут, Боря, ты — шлимазл! При Сергее Павловиче не было такого. Или Мишину скажут, если успеет выздороветь и подставить свою шею вместо моей.

В мою голову, ещё не вполне пришедшую в норму после похоронных переживаний, просочилась мысль.

— Борис! Давайте нашу проблему превратим в преимущество. Я посоветуюсь с Келдышем, он поможет правильно преподнести это дело минфину, или кто там следит за цифрами. А давайте не держаться за ракеты! Они как раз неплохие. Зальём эти миллионы на доводку систем управления. Пусть говорят: вкладывать деньги в Чертока — что вводить инъекцию в протез, но, может, рискнём?

— Какой вы дерзкий, товарищ лётчик-космонавт… Да, говорят гадости за спиной, вслух — реже. Что вы конкретно хотите?

— Делаем посадку на Луну беспилотника, управляемого людьми с орбиты, и следующий полёт — с пилотируемой посадкой. На сэкономленные средства доведите связь и управление до уровня… ну, чтоб летать не так страшно было. Не промахивались, как танкером на орбите в прошлый раз. Хорошо, пусть без БЦВМ, но чтоб контакты не отваливались!

— О-ох… Вы понимаете, насколько возрастёт риск для прилуняющегося космонавта? Если сразу вторым ходом — человека?

— Да. Именно поэтому намерен лететь сам.

— Да кто же вас пустит? Вы — живая икона.

Он задел меня не на шутку. Наверно, мстил за «инъекцию в протез».

— Может, мне надоело быть иконой, торговать ебл… простите, торговать улыбкой и ничего важного не делать? Борис, мы дикими усилиями и неоправданным риском опередили американцев, но эта фора моментально исчерпается. Они уже довели до ума движки ракеты-носителя, сейчас начнут практические полёты. Военные ничего не заберут у NASA, потому что там финансирование по разным статьям, лунная программа не влияет ни на «минитмены» с «поларисами», ни на запуски автоматических спутников и станций. Они вырвутся, и хрен их догонишь!

— Американе… Да. Они могут. Тогда… — он недолго колебался. — Юрий, лучший памятник Королёву — вымпел с его профилем, положенный в лунную пыль рукой советского космонавта. Давай сделаем это. Хоть одно хрущёвское обещание воплотим. Вдруг не посадят.

Мы обговорили некоторые технические моменты, в том числе — чем озадачить Келдыша. К его мнению прислушаются, а Черток в совминовских кругах и в Президиуме ЦК вообще неизвестен.

— Юрий Алексеевич! Идёмте в лабораторию, кое-что покажу. Поймёте, почему у нас буксует бортовая электроника.

Там он снял со стеллажа и протянул мне две радиолампы.

— Видел что-то похожее. Что хотите этим сказать?

— Эта красотка со стеклянной колбой и стальным цоколем скопирована с американской лампы 6L6 компании RCA мохнатого тысяча девятьсот тридцать пятого года. А вот эта, с металлической крышкой и чёрной шапочкой для удобства вытаскивания — клон лампы LS50 фирмы Telefunken, нацистская Германия, тридцать шестой год, отлично усиливала речи Гитлера и Геббельса. Понимаете? Им почти тридцать лет! Каждая сидит в разъёме, как ни фиксируй её зажимами, разъём расшатывается от вибрации. Внутри видите — электродная система, элементы соединены точечной сваркой, тоже не любит тряску. Я молчу про стекло, для летательных аппаратов колбы делаются металлические, но… Представьте, они сильно разогреваются, в тепло уходят десятки ватт мощности. Вспомните эксперимент с разгерметизацией кабины «Востока». Лампы могут выйти из строя, потому что вакуум не проводит, соответственно — и не отводит тепло. Плату с полупроводниками ничего не стоит залить компаундом, она превратится в кирпич, пусть проиграем тридцать-сорок грамм веса, но это — монолит, там ничего не развалится и не отвалится. Да и греется не особо. Я слышал, вы забрасывали удочки про покупку технологий у японцев, о размещении заказов у чехов и восточных немцев?

— Моя удочка вернулась с голым крючком.

— Юрий Алексеевич, дорогой. Наседайте и в третий, и в четвёртый раз. Мы перешли к заказам электронных узлов у авиаторов, получается лучше, но не панацея! — он подбросил в воздух и поймал, не позволив упасть, лампу с обозначением 6П3С, украшенную звёздочкой и литерами ВП, то есть военная приёмка. — Они тоже ограничены элементной базой. Без современных полупроводников не создать ни нормальной системы управления, ни, тем более БЦВМ.

— Келдыш знает про БЦВМ. И я понимаю, но простыми словами не сформулирую. А как объяснить её нужность, скажем, Косыгину?

— О, если установить вычислительную машину в ракете, у меня получится её «раскрепостить». Вы же знаете, любой аппарат летит не по точно заданной траектории, а плюс-минус в пределах возможного. Мы разрешим ракете полёт с отклонениями внутри широкого коридора: лети как хочешь при условии, что полезный груз донесёшь до цели с минимальным расходом топлива и минимальными отклонениям от заданной точки прибытия.

— Да, я слышал. Так называемое терминальное управление. Попробую сделать всё, что смогу.

Обдумывая предложения Чертока по пути в Москву, поймал себя на мысли, что человеческая судьба отличается от судьбы космической ракеты в главном. Нет, не во времени существования, оба живут только раз и всего лишь миг перед лицом вечности. Ракета, сбрасывая отработанные ступени, избавляется от них навсегда. Пережитое человеком не уходит за корму бесследно, а остаётся. От Королёва мы унаследовали великолепные в своём совершенстве керосиново-кислородные ракеты, увы — только средние по грузоподъёмности и одноразовые. Дальше летим без Главного, зато он всегда с нами.

Другая несброшенная ступень — люди из прошлого. Алла через общих знакомых нашла в Ярославле Тасю Дергунову, фамилия теперь другая, вышла замуж. Мы заказали и оплатили междугородный телефонный разговор, на просьбу набрать нам с почтамта на домашний Тася ответила уклончиво, наверно, ей просто дорого. Пришлось и нам в условленное время тащится на почту.

— Гагарин! Ярославль заказывали? — спросила девушка из-за стеклянной загородки с окошком, мы заспешили к указанной кабинке. Очередь моментально обернулась к нам, сложно представить, чтоб кто-то не знал нашу фамилию.

— Гагарин? Тот самый…

Я срочно закрыл дверь будки и схватился за трубку.

Голос Таси был и радостный, и смущённый, мы с женой держали чёрную массивную трубку боком, чтоб было слышно обоим.

— Аллё! Таська? Да! Мы — отлично! — заверила её Алла. — Ты наверняка по телевизору видела. Сама как?

— Хорошо… Замужем, как писала. Витя заботливый. Вот, второго родила, уже от Вити. Муж на шинном заводе, инженер, начальник участка. Вот, очередь подошла, комнату в общежитии дали, на квартиру стоим, профком обещает: в течение десяти лет обязательно… Вот!

Алла о чем-то о женском ворковала и дальше, а я был готов выбить головой стекло от досады. По Юрке горевал, но совершенно выпустил из головы за «звёздными» заботами, что у лучшего друга остались вдова и сын. Какая же я скотина! Зазведившийся звездун!

Уже на следующей неделе выступал перед коллективом Ярославского шинного, а потом взял председателя профкома за ноздри. Не буквально, фигурально, конечно, и спросил про безобразие с семьёй погибшего лётчика.

Профсоюзник показался мне хорьком с редкими волосёнками, а ещё бегающим взглядом нечистого на руку человека. Уверен, всучи ему тысячу или две на лапу, Тася с мужем двинется в очереди до ближайшего сдаваемого дома. Но мне противно давать деньги подобным субъектам.

Он разыскал нужную папочку. Развёл клешни: не могу, мол. Лейтенант Дергунов погиб не при исполнении, а по бытовой причине — в ДТП не во время несения службы.

Не на того нарвался.

— Послушайте, вы…

— Пётр Анисимович, — любезно подсказал хорёк.

— Послушайте, Пётр Анисимович. Если бы Дергунов погиб на боевом задании, семья получила бы компенсацию от ВВС, и мы с вами бы сейчас об этом не разговаривали. Но почему молодой человек вместо того, чтоб жить в благословенном крае вроде Ярославской области, попёрся с семьёй на крайний Север, где лёд, снег, мороз, полярная ночь, и погибнуть от бытовых причин проще простого? Отвечаю: он Родину защищал. Вас тоже. Я вхож к Косыгину, при случае бываю в обществе Шелепина, могу шепнуть, оттуда спустят команду. Но знаете, что будет в этой команде, кроме распоряжения выделить квартиру? Отдельным пунктом: разобраться, почему некто Пётр Анисимович не проявил должного уважения к вдове лётчика, с далеко идущими выводами. Я не пророк, но и не надо им становиться, чтоб предсказать: больше к распределению квартир, машин, путёвок, матпомощи и прочих благ не будете иметь отношения.

У него кадык дёрнулся вверх-вниз.

— Вы так ставите вопрос…

— Да, ребром. Когда сдаётся следующим дом?

— Первый квартал шестьдесят пятого…

— Только не говорите мне, что все квартиры распределены, и не переиграть. Что-то наверняка можно изменить и найти хотя бы двушку на четверых. Мы поняли друг друга? Вот мой домашний телефон. Позвоните, как решится.

Он аж очки уронил.

— А сама не сообщит, что их сдвинули в начало очереди?

— Не хочу вдову ставить в известность, кто помог. Пусть вас благодарят за чуткое сердце.

Он пытался улыбаться, руку жал, а в глазах крутились нолики после единички — сумма неполученного барыша за помощь в получении квартиры.

И для них тоже мы сядем на Луну первыми. Советские люди не все идеальны, без иллюзий — подобных Петру Анисимовичу немало. Но пусть знают, пусть будут в восторге, стараемся ради каждого нашего, невзирая на облик моралес.

Юра, прости, что не вспомнил раньше.

И вы, Сергей Павлович, простите за всё.