Последний полет Гагарина

Глава 3

3

В прошлой жизни я читал замечательную миниатюру Кира Булычёва «Паровоз для царя». Написанная ещё в СССР, она весьма доходчиво объясняет, почему случайный попаданец в прошлое или в малоразвитую цивилизацию ни за что не станет прогрессором. Всё просто, на самом деле, мы — специализированные специалисты, простите мой французский. Как персонаж Булычёва не мог объяснить Ивану Грозному ни устройство «Жигулей», ни даже паровоза, я точно так же не расскажу Королёву, как сделать корабль «Союз», хоть по памяти воспроизведу его общую компоновку, расположение приборов в кабине, потому что лазил по макету и чертежам. Даже МиГ-15УТИ, вроде бы выученный досконально, летчик освоил с точки зрения пользователя. А точные размеры и геометрия отдельных деталей, применённые сплавы, технологии, что может знать пилот истребителя? Пальцами показать примерный диаметр посадочных отверстий для крепежа узлов, и на основе такой информации собирать самолёт? Не смешите тапочки моей бабушки. Недаром американцы не сумели скопировать РД-180, хоть имели образцы и документацию по эксплуатации, но пытались, если верить слухам.

Я жадно слушал преподавателей в Академии имени Жуковского, понимая, что они в шестьдесят втором году знают неизмеримо больше об устройстве летательных аппаратов, чем мне довелось, служившему до конца восьмидесятых и активно интересовавшемуся постсоветской авиацией.

Наверно, именно потому меня выделил Келдыш — личность прославленную, хоть не совсем заслуженно, но не считающего себя всезнайкой.

В июле шестьдесят второго ЦК признал Совет главных конструкторов официальным органом, Келдыша, Королёва и Янгеля сопредседателями, меня — координатором. То есть чиновником без полномочий, зато обладавшим полнотой информации и имеющим возможность нашептать что нужно в правильные уши.

А ещё мой патрон-академик позаботился, чтоб я не тратил лишнее время в поездках на новую работу. По его ходатайству Совмин сделал нам воистину царский подарок, не ожидал.

Алла стоически перенесла переезд в Москву, в приличную сталинскую четырёхкомнатную квартиру на Садовом кольце, здорово и круто, но это какой по счёту переезд в нашей жизни? В комнату в Луостари, там же в бывшую квартиру Дергуновых, в барак на Ленинградке, в комнату на Ленинградке, в двушку в Зелёном-Звёздном, там же в четырёшку… Это седьмой за четыре с небольшим года! Оглядев кипу чемоданов, коробок и свёртков, сложенных на хорошо сохранившемся паркете, здесь, слава небесным и земным силам, хоть ремонт не нужен, благоверная спросила, держа Андрюху на руках:

— Распаковываемся? Или пусть часть вещей остаётся в коробках, всё равно переезжать?

Меня пробил смех.

— Дорогая! Твой супруг в двадцать шесть получил от Отечества четырёхкомнатную квартиру на сто квадратов в сталинском доме, вкруг сплошь академики, народные артисты и маршалы. Улучшение условий возможно только переселением на госдачу, как случилось с прежним обитателем этих апартаментов, это уже уровень члена Президиума ЦК. Либо в Кремль, коль выбьюсь в императоры всероссейские или хотя бы в Первого секретаря ЦК КПСС. Какой вариант предпочтёшь?

— Гагарин! Ты — зануда многословная, привык вещать на тысячную толпу. Сказал бы — раскладывай.

— Он сказал «раскладывай» и взмахнул рукой, словно по Садовому вдаль унёсся над рекой.

— Что-о⁈

— Не обращай внимания. Тебе послышалось.

Ксюша, в отличие от мамы, вполне обрадовалась смене обстановки, вытащила велосипед из баула и принялась гонять по квартире, только треньканье звонка отлетало от стен. С дочкой, кстати, проблема. В закрытом режимном городке было спокойнее, здесь же Москва, проходной двор. А внутренний дворик — не сравнить с зелёной зоной в Звёздном. За мелкой нужен глаз да глаз, она неугомонная. Сын, что интересно, обещает вырасти славянской наружности, он больше в папу, хоть чаще бывает наоборот, дети похожи на родителя противоположного пола.

Солдатики заносили разобранную мебель — югославский столовый гарнитур, кровати и шкафы в спальню из ГДР, кухонные ящики из Чехословакии, всё добротное, готовое пережить государства, в которых произведено. Памятуя мои кровельные подвиги и вынужденную самодеятельность в других местах проживания, супруга надеялась, что и сейчас приложу руки. Конечно! Только где время найти? Разве что по ночам, но соседи — сплошь сливки столичного общества, не перенесут, если после отбоя возьмусь стучать молотком. Впервые воспользовавшись служебным положением, а как координатор космической отрасли я курировал, в числе прочего, вопросы снабжения, привлёк пару мастеровых мужиков с опытного производства, заплатив им по высшей ставке. Они быстро и аккуратно всё собрали, расставили, развесили. Чем этим заниматься, лучше свозить семью в Серебряный бор.

Вишенкой на тортике были импортные фотообои-самоклейки, изображавшие какой-то пейзаж в Баварии, не особо гармонировавшие с иной обстановкой, зато первые или одни из первых в Москве. Круть неимоверная.

Алла оценила по-своему.

— Теперь вижу, что ты больше чиновник и начальник, а не лётчик. Раньше норовил сам-сам.

— Пришло время распуститься, отрастить животик и пошить пиджак пошире, чтоб его скрыть. Расстраиваешься?

— Ничуть. Только боюсь, что соскучишься по себе-прежнему. Иди ко мне!

Она положила Андрея в коляску, мы обнялись, и только присутствие дочки уберегло от повторения ситуации, в результате чего появился бы ещё один ребёнок. Нет, мы, конечно, соблюдали необходимые меры, но так вышло, что оба зачаты во время спонтанных вспышек страсти, оба — дети любви, а не планомерных расчётов в духе Келдыша, и это здорово.

Про животик я пошутил, как прежде вставая раньше всех ради изнуряющего кросса и зарядки, и минимум день в неделю проводил в Центре подготовки космонавтов, намереваясь поддерживать форму в достаточной мере, чтоб полностью набрать её за несколько месяцев, когда придёт время ответственного полёта.

На новой должности не удалось увильнуть от заграничной командировки. Новый председатель правительства, скрипя сердце, согласился вовлечь в космические программы европейских социалистических союзников, для чего разместить заказы на изготовление не самых ответственных узлов в ЧССР и ГДР, Минобороны ложилось костями против.

Неответственные может пилить и артель «Красный мозырянин», думалось мне, когда после экскурсии по центру Праги, очень красивой, но очень душной под палящим июльским солнцем, деревья в районе Старого Мяста в дефиците, меня провели в прохладный цех одной из фабрик объединения «Тесла», где производились платы для телевизоров. Что впечатлило, уже тогда в бытовой технике во всю использовались транзисторы, лампы ставились в строчной развёртке, на выходе звукового канала, в общем, где требовалась повышенная мощность. В СССР линейка УЛТ, унифицированных лампово-транзисторных чёрно-белых телевизоров, появилась намного позже, а местные инженеры мне взахлёб рассказывали, что готовятся к эпохе цветного телевидения и только на полупроводниках, исключая кинескоп. Вот так. В военной технике СССР до сих пор главенствующее место занимали лампы, специальные, часто с металлической колбой и знаком ВП военной приёмки. Отсюда лишние килограммы оборудования, выброшенного перед стартом моего «Востока» из-за избыточного веса спускаемого аппарата.

Чехословаки, в данном случае конкретно — чехи, заявляли о готовности немедленно установить новые линии для производства любых электронных схем. Что важно, в стране производились все комплектующие, включая лампы и полупроводники. Сопровождавший меня представитель ЦК КПЧ волновался только об одном: как Советский Союз будет рассчитываться –своей продукцией, энергоресурсами или примет изделия «Теслы» в качестве безвозмездной братской помощи, чего им очень не хотелось бы.

Те же вопросы — а что взамен — звучали на «Чешской зброевке». Один из самых передовых довоенных заводов, исправно снабжавший Рейх стрелковым оружием, обладал неплохим парком металлообрабатывающего оборудования. Платите — и мы вам выточим всё что угодно с максимально возможной в эту эпоху точностью.

Я мотал на ус.

Разумеется, провели встречу с общественностью, первому космонавту Земли аплодировали, но далеко не так, как на Родине, где моё появление вызывало экстаз, дома я радовался не столько за себя (мне — утомительно), сколько за взрыв народного энтузиазма благодаря космонавтике.

В ГДР, несмотря на такую же солнечную погоду, мне всё показалось более мрачным. В Берлине в качестве главной достопримечательности продемонстрировали стену на границе с западной частью города, увенчанную спиралями Бруно и постоянно патрулируемую полицией. Понятно, что некоторая изоляция социалистического мира и капиталистического неизбежна, но визуальное воплощение разграничения ничуть не радовало.

Затем поехали в Дрезден на предприятие VVB, будущий «Роботрон». Город не избавился до конца от кошмарных следов февральской бомбардировки сорок пятого года, когда западные союзники сбросили феноменальное количество авиабомб, эквивалентное действию тактической ядерной бомбы. Уцелели в той или иной мере все крупнейшие здания центра, включая королевский дворец, но они были чёрными. Я подошёл и колупнул каменную кладку собора, изумительной красоты во внутреннем убранстве. Снаружи камни, оказывается, на миллиметр или два почернели от высокой температуры и выглядели закопченными. Заплаты от реставрационных работ имели совершенно иной цвет. Я не был в Дрездене начала третьего тысячелетия, не знаю, насколько его окультурили потом.

Вообще, Восточная Германия напоминала киношного старопрусского солдата, затянутого в узкий мундир и застёгнутого на все пуговицы. Очень много полиции или людей в униформе, наверняка штатских профессий. Всё чётко по команде. На вопрос о размещении на VVB наших заказов никто даже не заикнулся о вознаграждении. Прикажут — яволь и зер гут, выполним.

По возвращении в Москву едва успел забежать домой отдать подарки и сразу, не отпуская водителя, помчался во Внуково на спецрейс в Казахстан. Ожидался запуск корабля «Восток» снова с Николаевым и по программе, прямо нацеленной на Луну. Через виток должен был стартовать беспилотный спутник-мишень. Николаеву поручалось сближение со спутником на дистанцию тридцать-сорок метров. А ещё я настоял на испытании в реальном космическом вакууме скафандра нового типа, потому что со старыми, вроде использованного мной, творилась ерунда. В теории герметичный и призванный спасти пилота корабля при разгерметизации спускаемого аппарата, он давал течь во время тестов в гидроневесомости.

Вообще, за год и четыре месяца после моего полёта многое было сделано, но далеко не все грехи оборудования первого корабля устранялись вовремя. Система очистки воздуха как-то заработала, а терморегуляция барахлила, теперь не переохлаждала, а жарила космонавта. Ещё хуже дело обстояло с «Микроном» — комплексом контроля физиологических функций пилота после катапультирования и до приземления. Этот прибор вообще ни разу не заработал нормально, только лишний вес и лишний объем в специальном кармане скафандра, не знаю, зачем Королёв согласился его оставить Николаеву. Быть может, чтобы ткнуть в нос разработчикам, ваша поделка — хуже, чем у кружка «умелые руки».

Я сопровождал Андрияна Николаева в автобусе вместе с дублёрами и основной свитой. Он, мужик оптимистичный и весёлый, сидел с мрачной миной на лице.

— Ты чего? — спросил его.

— Если и этот полёт провалится, пусть без какой-либо моей вины, чисто техника подведёт, меня больше не пустят. Скажут — гореносец. Королёв с Каманиным такие же суеверные, как и остальные.

— А ты повторяй за мной: пописать на колесо, спеть «Отпусти тормоза», крикнуть «поехали». Захватишь вверх моё везение!

Он пытался улыбнуться, но напряжение его не отпустило.

Когда лифт увёз его к верхушке ракеты, и мы с Королёвым шли в бункер от стартового стола, я достал из папки и показал Главному транзисторный приёмник «Тесла», чешскую копию японца конца пятидесятых годов. Сергей Павлович, вглухую невыездной, подобных игрушек, оказывается, не видел.

Я включил приёмник, поймал местную радиостанцию на средних волнах.

— Это чехи сделали⁈ Иди ты…

— Бегу, Сергей Павлович. Смотрите, транзисторный, ни одной лампы. Почему у нас полупроводники внедряются столь медленно?

— Надежность, — пробормотал Королёв, лаская пальцами пластмассовую игрушку размером в две ладони.

— Так надёжность проверяется. Часы наработки до отказа, вибростенд, температуры. Ох, кого я учу… Простите.

— Подари!

— Не могу. Уже жене подарил и взял обратно взаймы — вам показать. Из следующей загранки привезу, обещаю.

— Келдышу показал?

— Не успел. Наша ЭВМ «Стрела» сплошь на лампах, полупроводниковые в ней только диоды. В ЧССР видел машину IBM, она гораздо компактнее «Стрелы». Каждый транзистор выдерживает неизмеримо большее количество циклов открыт-заперт, лампы со временем теряют эмиссию.

Королёв покачал головой.

— Неизбежно. С ракетами мы их опережаем, потому что всё бросили в ракеты. А остальное…

— Украдём как F-1 или купим как это, — я забрал приёмник от греха подальше. — Чехи вон уже в полный рост транзисторы ставят в бытовую электронику. Сергей Павлович, невозможно только на свои силы ориентироваться. Мы им социализм подарили? Пусть благодарят!

Отблагодарят «Пражской весной» шестьдесят восьмого, но Королёв, видимо, не доживёт.

— Военные не согласятся. Утечка секретов, американцы используют нам во вред. Ну, сам знаешь.

Я не сдавался.

— Значит, нужно заказы размещать с умом. Та же вычислительная машина — пусть делают отдельные блоки, соберём воедино в Москве. И программное обеспечение пусть математики Келдыша лепят. Чтоб американцы до старости не расшифровали. Нет, не до старости — до потери актуальности.

Так мы спорили ещё полчаса, пока не прошло сообщение, что люк космического корабля задраен, датчики показали норму. Королёв спустился в бункер и отобрал микрофон у Каманина, намереваясь развлекать Николаева разговорами. Нервозность космонавта Главный тоже заметил.

Андриян, как оказалось, нервничал не зря. На первом же витке доложил о нормальном самочувствии, и Королёв велел начать эксперимент со скафандром. Понимаю Главного, если бы случилось что-то нештатное, сразу прерывал бы задание и после прохождения Африки включать ТДУ на спуск.

Случилось. Я предупреждал, памятуя первый выход Леонова в космос в прошлой жизни, оттого и упрашивал сначала размяться, не выходя из корабля. Николаев отстегнулся, поплавал в невесомости пару сантиметров туда-обратно, в кабине так же тесно, как и в моём полёте, потом открыл клапан, стравливая воздух. Он выходил медленно, но когда закончился, стряслась беда. На земле столь глубокий вакуум не создашь, скафандр раздуло, конечности перестали гнуться. Андриян застрял между креслом и приборами. Команда с Земли закрыть клапан и восстановить давление не прошла, сам космонавт дотянуться до тумблера не мог. Сесть в кресло — тоже, оно элементарно узкое для надувшейся изнутри задницы и спинки скафандра.

«Восток» ушёл из зоны радиосвязи.

Я представил состояние Андрияна, похороненного заживо и неподвижного, только пальцы на ногах и руках да голова шевелятся, в наушниках тишина, самому стало неуютно. Это куда круче испытания в сурдокамере.

Королёв, бледный и с каплями пота на лбу, начал собирать предложения — что делать.

— Когда вернёмся в зону радиосвязи, попробуем дать воздух в кабину, — предложил Каманин. — Клапан маленький, сразу всё наружу не улетучится. Хотя бы пять-десять процентов земного давления, у Николаева появится подвижность, он сам закроет клапан.

Мы вздохнули с облегчением, услышав голос Андрияна. Космонавт был в сознании и в адеквате.

В кабину хлынул воздух из баллонов, растрачивая драгоценный запас на десять суток. Он доложил, что руки обрели подвижность, но поскольку распёртый воздухом скафандр не позволяет двигаться телу, до тумблеров не достать…

Твою мать… У Леонова в моей реальности все эти неприятности случились в открытом космосе, благодаря второму космонавту он вернулся в корабль, и вдвоём они справились с ситуацией. Ну почему ни я, обременённый послезнанием, ни другие, готовившие экспедицию, не продумали последствия⁈

— Распускаю шнуровку. Стравливаю воздух из скафандра. Если не получится, передайте Вале, что люблю её…

Валя — это его невеста, отчисленная из отряда космонавтов после роспуска женской группы.

Несколько минут прошли в тревожном ожидании. Королёв не выдержал первым, я видел — он на грани срыва, и взялся за микрофон:

— Сокол! Сокол! — потом плюнул на конспирацию и, срывая голос, закричал: — Андриян Григорьевич!!!

В ответ доносился только треск. Единственный звук в помещении. Казалось, никто из присутствующих даже не дышал. Потом мы услышали:

— Я — Сокол. Клапан закрыт. Давление восстанавливается. Воздуха витков на тридцать хватит. Продолжаю полёт.

Мы кинулись обниматься. И хоть сами лично не рисковали ни жизнью, ни здоровьем, Каманин выдохнул: поседеешь тут с вами, и все согласились.

Как Николаев умудрился контролировать давление одними только пальцами на шнуровке, к тому же в распёртых воздухом перчатках, уму непостижимо. Как не потерял сознание, очутившись в атмосфере как в нескольких километрах над уровнем моря? Очень хотел жить и очень надеялся снова обнять свою Валю.

Из запланированных экспериментов провёл сближение со спутником. В отличие от моего «Востока», где двигатель стоял одноразовый и использовался только в качестве тормозного, в этой версии он перезапускался несколько раз. Николаев засёк направление на спутник, сориентировал вручную корабль и поплыл ему навстречу, а затем совершил ещё один маневр, отвернув, тем самым предотвратил столкновение. Через годы, когда околоземное пространство будет замусорено больше, чем метро в Нью-Йорке, уклонение от летящего объекта станет делом обычным. Пока же данная эволюция выполнялась в первый раз, и я знал, как Келдыш продаст наш эксперимент военным: мы отрепетировали сближение с иностранным спутником-шпионом с целью его расстрела и уничтожения. Мы — добрые, а, как известно, добро должно быть с кулаками. Или с боевым лазером.

Приземление Николаева в Северном Казахстане вышло курьёзным. Его встречали с бригадой медиков, опасаясь за здоровье по случаю травм от перепада давления, купол парашюта космонавта засекли с самолёта в воздухе, врач немедленно нацепил парашют и прыгнул следом, но неудачно. В итоге до прибытия основной команды спасателей Андриян оказывал помощь медику, а не наоборот.

В Москву мы летели вместе, он, то ли в шутку, то ли всерьёз, говорил, что выполнил все мои наставления, лишь «Отпусти тормоза» не спел, не зная слов, поэтому повезло… наполовину.

«И снится нам не рокот космодрома. Не эта ледяная синева. А снится нам трава, трава у дома. Зелёная, зелёная трава». Группа «Земляне» споёт эту песню много позже, и её будут слушать на Байконуре перед стартом. Без вопросов, она точнее соответствует случаю.

Андриян проявил куда больше отваги и находчивости, чем мне пришлось, но по уровню славы не догонит, что несправедливо. Я — первый, а о критической ситуации на борту газеты не напишут. «Выполнена программа научных экспериментов. Корабль приземлился в заданном районе. Самочувствие космонавта хорошее. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда». Это сообщение ТАСС универсально и для этого, и предшествующего, и последующего полётов, меняются только номера «Востока» и фамилии пилотов. Советский народ не принято нагружать подробностями.

Во Внуково меня встретил персональный шофёр, выделенный с машиной по штату координатору СГК, как и кабинет в институте Келдыша, чтоб всегда был у академика под рукой. Мой водитель, аттестованный сотрудник девятого управления КГБ, въезжая на Ленинский проспект, аккуратно завёл разговор.

— В ваше отсутствие наружка обнаружила контакты вашей супруги с молодым мужчиной. К сожалению, наш сотрудник не имел возможности его отследить, личность устанавливается. Мы готовы пресечь любые попытки давления на вашу семью со стороны иностранных разведок. Простите, но фотографии могут быть для вас неприятными.

Словно кипятком ошпарило! Не может быть! Алла, мать моих детей, самая преданная супруга в мире…

Самые преданные и есть самые предающие.

Офицер протянул мне конверт с штемпелем «сов. секретно». Я вскрыл его и вгляделся в импозантного молодого мужика, полноватого, тискающего Аллу безо всякого стеснения в центре города. Успокоил гэбиста.

Дома не удержался и разыграл сцену ревности. Благоверная держалась как партизан на допросе, возмущалась самой возможностью подозрения в супружеской измене, ахнула, узнав о фотосессии КГБ. Увидев себя в объятиях брата, а он в прошлом году поступил в Плехановку, сначала пыталась запустить в мужа тарелкой, но пожалела — только-только привёз сервиз из ЧССР, потом засмеялась.

— Вот… Вышла замуж за космонавта, так и налево нельзя, КГБ сфотографирует. Никакой личной жизни!

— А личная жизнь с мужем?

— Запросто! Только обожди вечера, уложим детей.

В прошлой жизни смотрел фильм «Всемирная история», где французский монарх Людовик-какой-то-там часто восклицал: хорошо быть королём. Я точно также могу сказать: хорошо быть Юрием Гагариным. Даже если я — на самом деле не он.