Последний полет Гагарина

Глава 17

17

Январь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Космодром «Байконур», пусковая площадка для тяжёлых ракет. Зимний ветер свистит в ажурных конструкциях мачт и опор, разбивая снежную крупу о белый блестящий корпус ракеты высотой более пятидесяти метров, к бокам которой крепятся два ускорителя втрое короче.

Вблизи заметно множество отличий у «Энергии-3» и «Дельта-Хэви». Внутри наверняка ещё больше, как и с другими американцами, у разработчиков нашей красавицы была лишь исчерпывающая документация по двигателям и устройству первой ступени «Сатурн-5». Например, у «Энергии», стандартизированной и под четыре боковых ускорителя, в конструкции центрального блока предусмотрены стрингеры для их крепления в максимальной комплектации, тогда тяга пяти двигателей РД-700 сравнивается с тягой первой ступени «Сатурн-5», что более чем достаточно для любых задач в обозримом будущем. Но такая связка ещё не испытывалась, и никто не рискует спешить, не желая повторить крах Глушко-Челомея.

Если бы в моей прошлой реальности ракета-носитель сопоставимой мощности появилась в начале семидесятых, пусть после проигрыша лунной гонки, но всё же, мы бы успели гораздо больше… Но что теперь об этом сожалеть.

И вот предоставлен второй шанс всё переиграть. Последний. Ну, точнее, предпоследний. Двадцать восьмого марта в Кремле откроется XXIII съезд КПСС, где развернётся борьба между умеренными реформаторами-рыночниками, то есть командой Шелепина и Косыгина, и консерваторами пост-сталинского толка. Успешная посадка на Луну и возвращение домой придадут прогрессивной фракции дополнительные козыри. Главное сражение развернётся за состав ЦК КПСС, где до сих пор хватает поплечников Хрущёва. Голосование списком, подготовленным Президиумом ЦК, не прокатит, начнётся поимённое обсуждение персоналий. Съезд из парадно-процедурного мероприятия превратится в арену, сор внутренних склок выплеснется наружу. Слышал и о других фракциях, обработке будущих делегатов — за кого голосовать.

Если наша миссия сорвётся, к началу марта на стартовых площадках Байконура будет стоять две другие заправленные ракеты — «Энергия-3» и «Восход». Для победы не только над американцами, но и над внутрипартийной оппозицией правительство на этот раз не экономит.

— Это — твоя? Красивая. И страшная.

Жену космонавта никто не пустил бы к стартовому столу, я выхлопотал Алле командировку на Байконур под предлогом участия специалиста из их института в медицинском сопровождении космонавтов для лунной экспедиции. Все всё понимали, но никто из одобрявших поездку не вставил палки в колёса.

— Почему — страшная?

— Как в дыму. Знаю, это просто кислород. Но там же и керосин, да? А тебя увезут на самый верх, и под тобой будет всё это…

— Не будет.

— Гагарин! Укушу. Твоя дурацкая манера бросить одну короткую фразу и оставить в неведении порой просто бесит.

— Я на этой не лечу. Во всех газетах же печатают фото ракет «Восток» и «Восход», они гораздо меньше, но только на них на орбиту вывозят людей. Они слабее, зато более отработанные. Повернись направо — вон, на горизонте чёрно-белая чёрточка в окружении мачт.

— Съездим поближе?

— Даже если не захочешь — съездишь. Ты же по протоколу сопровождаешь нас с Алексеем до старта.

— Ну… да. Она точно безопаснее?

— У неё к макушке приделана САС — система аварийного спасения. Фактически ещё одна ракета. Если хоть что-то при работе первых ступеней произойдёт не так, автоматика запускает двигатели САС, и та уводит корабль «Восход» от носителя, открывается парашют, мы через несколько минут мягко приземляемся в Казахстане, злые как черти от срыва миссии. Только не говори, что хотела бы мне такого.

— Что ты! «Всем на прощанье желаю удачи, жить без улыбки на свете нельзя…»

Алла, кутаясь в шубу от ветра, дрогнувшим голосом спела кусочек финальной песни из передачи «Кабачок тринадцать стульев», вышедшей впервые за день до нашего отлёта на Байконур. А голос дребезжал от холода или с трудом скрываемого волнения. Она не знала, будем ли мы смотреть следующий кабачок вот так же вместе, смеяться с детьми над шутками пана Директора, пана Гималайского, счетовода Вотрубы, слушать польские песни… Я и то был спокойнее, неоднократно провожавший в небо членов отряда космонавтов. Правда, отправлять себя самого — очень даже другие ощущения.

Нервотрёпка прибавилась после нескольких задержек. Сначала — из-за выявления технических неполадок. Наверно, ни разу так не контролировали подготовку ракет. КГБ не исключило версию теракта с крушением Ил-18, когда погибли Комаров, Мачульский и их сопровождение. На Байконуре царила шпиономания едва ли не хуже тридцать седьмого года, при малейшем подозрении на халатность, не приведи господь умысел, гэбисты немедленно хватали человека и изолировали без суда и следствия до дня запуска. Командир войсковой части, обслуживавшей пусковые комплексы, буквально рвал и метал, лишившись нескольких специалистов, остальные трудились в две смены, опасаясь пропустить хоть мельчайшую неполадку. А мы с Алексеем боялись, что уставшие от непрерывного аврала офицеры как раз и допустят оплошность. В Советском Союзе очень многое происходило именно так — создать рукотворные трудности и героически их преодолеть, организовав штурмовщину вместо планомерной работы, подбадривая себя призывами к бдительности, ибо враг не дремлет и в любую секунду может открутить в ракете Самый Главный Шуруп.

Затем капризничала погода, ветер дул с такой силой, что старт «Энергии» отложился на сутки. Когда, наконец, тройной факел её ракет утонул в облаках, начался наш обратный отсчёт для нас.

Из последних минут запомнилось, как укоризненно смотрел на меня офицер, когда я в карман скафандра запихнул микроскопическую куколку и столь же крохотного мишку — сувениры детям. Да ещё уговоры Жоры Шонина: Юра, ты же и так герой всех времён и народов, будь человеком, пусти меня слетать, разумеется — в шутку.

В этот раз лежать в шарике кабины пришлось гораздо дольше, нас загрузили с запасом по времени, чтоб успеть устранить любые непредвиденности к моменту запуска, и «Восход-5» сверхточно успел к рандеву с лунным кораблём. Показалось, что в этот раз перегрузки даже меньше, чем пять лет назад, что неудивительно — потяжелевшую третью ступень двигатели первой разгоняли не столь стремительно. А вот ощущения в невесомости были ровно те же.

— Алексей, рассказывай, что к чему. Я же давно летал и лишь один виток.

— Да успокойся. Привезу тебя назад в лучшем виде.

Наверно оттого, что Леонова вплоть до лифта не провожала жена, он выглядел олимпийски спокойным.

Мы оттарабанили доклады о самочувствии и о поверке бортовых систем. Я поглядывал в иллюминатор, времени выдалось даже несколько больше, чем в первый раз, часть работы взял на себя второй космонавт. Северное полушарие, обильно задёрнутое облаками, как наши окна модным дедероном, не впечатлило. Над южным бушевали грозы, очень необычно видеть грозу с высоты более двухсот километров, словно в тёмных тучах оборвало электропроводку, и она сердито искрит.

Стыковка с ЛК произошла через виток и довольно нервно. Мы соединились с ним кормовой частью «Восхода», потому что с другой стороны лунного аппарата висела перезапускаемая ступень «Энергии», предназначенная для разгона состыкованных кораблей до первой космической. Американцы в программе «Аполло» тоже столкнулись с этим фактором и предпочли перестыковку по пути к Луне, Мишин и компания решили не заморачиваться и не усложнять первый этап.

Как только отработала и отделилась разгонная ступень, снова пришла невесомость. Теперь в случае нештатной ситуации, как у «Аполло-13», облёт Луны неизбежен. Но пока техника вполне укладывалась в заданные параметры, грех жаловаться.

А вот человеческая составляющая… На вторые сутки в космосе почувствовал себя хуже. Знаю, при нормальной гравитации мозг опирается на нижнюю часть черепной коробки, здесь же он «всплывший». Доложил в ЦУП, что самочувствие так себе, но терпимое. Леонов адаптацию к невесомости перенёс лучше.

Что сейчас творится на Земле? После катастрофы предыдущего экипажа обсуждалось предложение ничего не давать в эфир, пока Леонов не вернётся живым и здоровым на борт «Восхода». Но американцы засекут запуск двух ракет, услышат радиообмен, заметят, что какая-то конструкция взяла разгон к Луне. «Голоса» заверещат на все голоса, пардон за каламбур. В итоге, как часто бывает, возобладало половинчатое решение: сообщить о полёте к Луне, но умолчать о планируемой посадке, ограничиваясь обтекаемым «в целях продолжения научных экспериментов».

На третий день недомогания прошли. Адаптировался полностью, и если что-то доставляло дискомфорт, так это теснота кабины. Можно отстегнуться и оттолкнуться от кресла, но путешествие на расстояние в четверть метра мало вдохновит. Поэтому оставались на месте и плыли в космосе, занятые мелкими экспериментами в невесомости, а также контролем систем. Конечно, за ними следили БЦВМ и ЦУП, но кому больше всех надо? Поэтому вели контроль, за ним надзор, за надзором спецконтроль, над всеми — спецконтроль за спецнадзором, ровно как в романе Шёвалль-Валлё, ещё не написанном, и в его прекрасной экранизации Рижской киностудией.

Главное, чтоб сохранялась правильная ориентация солнечных батарей. Двигатели молчат, но на борту работает масса аппаратуры, в том числе охлаждение и вентиляция, без них обитаемый объём очень быстро превратится в финскую сауну, затем в крематорий.

Из всех мелких экспериментов самыми приятными оказались дегустационные. С каждым стартом разнообразилось меню, сейчас звёздные повара расстарались на славу: супы, борщи, рассольники, мясное пюре с картофелем, поре мяса птицы с кашей, всего до двух десятков горячих блюд, точнее — разогреваемых, хлеб бородинский, сыры, ветчина, осетрина, судак, клубника… Нам бы в авиаучилище десятую часть этого великолепия, все бы как один рвались в космонавты. Нормы были достаточно свободные, мы с Алексеем налегали на то, что по вкусу каждому, докладывали о впечатлениях. Пока не случилась беда.

На исходе четвёртого дня, за считанные часы до маневра коррекции с выходом на лунную орбиту мой напарник занемог. Подскочила температура до тридцати восьми, жаловался на диарею и боли в животе. Едва успел поднести к лицу пустую упаковку, как его вырвало. Спасибо, что не расплескал, и нам не пришлось ловить ароматные капли по всему обитаемому пространству.

— Алмаз, я — Кедр. Прошу оценить состояние Алмаз-2, — донеслось из ЦУП.

— Да выдержу… Какие наши годы. Скажут — обосрался только от одной мысли о спуске на Луну?

— Алексей! — я начал закипать как чайник на плите. — Речь сейчас не о спуске. Земля конкретно готова прервать задание. Сбрасываем лунный, не выходя на круговую, и идём домой — клизмы ставить.

В то же время смотрел на него с сочувствием. Это — пик, апофеоз жизни. То, к чему шёл пять лет. Дело, ради которого, быть может, и предназначен с рождения. Ломать мечту из-за банального желудочно-кишечного расстройства?

Вообще, мы понимали друг друга хорошо, и не только в паре с Леоновым. В отряде космонавтов все были коллективисты и контактные. Будучи заточёнными в крохотном шарике, ссориться — непозволительная роскошь. Надо поддерживать товарища и рассчитывать на его помощь, всё, никаких фрейдистских психологических манёвров, столь любимых американцами: не являются ли ваши проблемы следствием проблем в детстве с родной матерью, давайте поговорим об этом… Мама — святое, не тронь, а если человек гнилой и склочный, ему не место среди нас, независимо от причин.

— Даже не думайте прерывать. Справлюсь. На Луне тяготение вшестеро меньше. Считаешь, я в шесть раз ослабел?

ЦУП тем временем приказал отменить приём пищи: на Байконуре изъяты и отправлены на экспресс-анализ тубы с едой из партии, откуда взяты припасы на наш кораблик.

Всё, мы на окололунной орбите. Связь потеряна, «Восход» зашёл в тень Луны. Она очень яркая, особенно по сравнению с угольной чернотой неба и невероятным числом звёзд, с земли столько не видишь даже в тропиках в ясную погоду.

Леонов проглотил жаропонижающие пилюльки и от кишечного расстройства, аптечка наша небогата. Чуть полегчало. Но даже голос слаб.

— Я смогу… Раз должен — у меня получится.

После второго витка и восстановления связи ЦУП ошарашил: нас пытались отравить.

— Алмаз, я Кедр. В отдельных экземплярах пищевых упаковок «борщ украинский» и «свинина в кисло-сладком соусе» обнаружены микроорганизмы, вызывающие острое желудочно-кишечное расстройство, не опасное для жизни, но приводящее к недомоганию. Посадка Алмаза-2 на Луну отменена.

Алексей пробормотал что-то сквозь зубы.

— Кедр, я Алмаз-1. Прошу утвердить решение. Я буду пилотировать ЛК. Алмаз-2 находится в удовлетворительном состоянии, чтобы контролировать автоматические системы при стыковке после возвращения на орбиту.

Луна была очень близко. Наша траектория после коррекции стала почти круговой, меньше сотни километров в апогее. Крупные цирки, долины, впадины и невысокие горы в обрамлении тёмных пятен морей просматривались вполне отчётливо через иллюминатор, я нащёлкал множество снимков как заправский турист, особенно обратной стороны. Шикарные пейзажи Луны, обалденные картины космоса… и всё разбивалось о недомогание напарника.

— Алмаз-1, посадку разрешаю, — сжалился, наконец, репродуктор.

С этого момента стало чуть проще. Мечтая попасть на Луну, я миллион раз повторял необходимые операции на тренажёре — до автоматизма. Бросив Алексею утешительное «в следующий раз», задраил люк. Проверил скафандр, крепление шлангов, кабеля, а также страховочного троса, он на полметра короче шлангов и проводов, чтоб те не оказались внатяг, если слишком отдалюсь.

Погнали!

Когда открывается дверца в борту самолёта и ты прыгаешь, внизу — земля. Здесь дорога из люка ведёт в никуда, в вечную и бескрайнюю пустоту. Страх, лёгкое головокружение… и восторг от шага в непознанное.

Я перебрался в спускаемый аппарат, он теснее гроба, там хоть чуть-чуть места оставляют под цветы для дорогого покойника, здесь вряд ли вместится жалкая гвоздичка.

Перед задрайкой люка я вытащил и вышвырнул в открытый космос контейнер с пищевыми тубами. Лучше лёгкая голодовка, чем нелёгкое отравление.

Мы начали третий виток и снова потеряли связь с Землёй.

— Алмаз-2, я Алмаз-1. Как ты?

— Тоскую. На твоём месте чувствовал бы себя лучше.

Мы какое-то время могли болтать, не опасаясь, что в нашу болтовню вмешается ЦУП.

— Сейчас автоматика расцепит нас. Уверен?

— Нормально. За меня не волнуйся. Давай сам!

Хорошо, что не бросил сентенцию «будь осторожен». У каждого, кто садится в космический корабль, опция осторожности отключена, иначе какой к бебеням космос. Мы не рискуем понапрасну? Ничего подобного, лишь выполняем инструкции.

Земля показалась над лунным горизонтом, когда «Восход» выпустил меня из объятий и отдалился на десятки метров, медленно увеличивая расстояние. Без ретрансляции радиосигнала его передатчиками у меня нет связи с базой.

Торможение. Я мог лишь незначительно управлять ориентацией, всматриваясь в приближающуюся поверхность, спускаемая ступень шла под управлением «Роботрона». Под нами проносился хаос из кратеров, скалистых выступов, нагромождений камней, никакого ровного места. Даже океан Бурь, лавовое поле, был весьма далёк от равнины, метеориты за миллионы лет взрыхлили и его. Как положено по инструкции, правая рука на ручке коррекции ориентации, левая — на кнопке аварийного пуска двигателей взлёта.

На финальном этапе у меня всего три секунды, чтоб скорректировать точку посадки, если внизу не окажется ровной площадки — прощай, Луна. Эту ситуацию много раз обсуждали на партсобрании, пока Комаров разок не отрезал: если ты — коммунист, никогда не нажмёшь. Садись!

Кроме того, досрочный набор высоты приведёт к тому, что я окажусь довольно далеко от «Восхода», основательно отстав. При весьма ограниченных запасах керосина и кислорода на его борту сближение и стыковка сильно усложнятся.

Поэтому — садимся, и никаких гвоздей.

Радара нет, высоту определяет оптический прибор, но как только реактивные струи дотянулись до поверхности, я заподозрил, что он врёт и показывает расстояние лишь до поднятых облаков.

Вроде бы место на четвёрочку по пятибалльной, сложно рассмотреть из-за взметнувшейся пыли, последний вздох тормозного двигателя… Ба-бах!

Нет, не так я представлял себе мягкую посадку. Даже если бы я сверзился метров с десяти, опоры выдержали бы. Тем более, корабль застыл точно не в вертикальном положении. Посмотрел в иллюминатор — там только завихрения пыли, вздыбленной реактивной струёй.

Сила тяжести в шестую часть земной ощутима, но даже где-то приятна.

— Кедр, я — Алмаз-1. Посадка состоялась. Проверяю техническое состояние.

Я спешил. Полный оборот «Восхода» вокруг Луны — около двух часов. Мне надо успеть на рандеву.

Люк долой, вывинтился из спускаемого аппарата и спустился по лестнице на поверхность, по щиколотку увязая в пыли.

Так… ТДУ вырубился явно при высоте больше десяти метров, потому так тряхнуло, опоры деформировались, а взлётная ступень будет вынуждена стартовать под углом порядка сорока — сорока пяти градусов к вертикали, что не очень хорошо. Я установил камеру, взяв спускаемый аппарат с ракурса, чтоб не бросались в глаза крен и повреждения, сам немного попозировал, затем бросился к контейнеру, он снаружи, достал оттуда вымпел, флажок и миниатюрный бур.

Любоваться просторами Луны? Быть может — потом, по фото. Я один за час с копейками выполнил программу, на которую двум американцам в моей прошлой реальности требовались многие часы. Озираться по сторонам некогда. Прихватив цилиндрик с образцами грунта, вновь втиснулся внутрь корабля и задраил люк.

Шлем не открывал, и так внутренняя поверхность обильно покрылась микрометеоритной пылью. Всего лишь крошки, а ведь они, наверно, путешествовали по космосу сотни миллионов лет, какая-то часть этих частичек прибыла с окрестностей далёкой звезды из-за пределов Солнечной системы! Но теперь они — лишь просто грязь, которую не хотелось пускать к телу.

Взлёт!

— Алмаз-1, я Кедр. У вас перерасход топлива. Алмаз-1, вы не подниметесь до расчётной высоты.

Из-за крена в момент старта? Из-за повреждения от удара при посадке? Не столь важно. По-настоящему существенно другое — хватит ли его для выхода в расчетную точку встречи с «Восходом».

Он вынырнул из зоны радиомолчания до моего взлёта, шли интенсивные переговоры.

— Алмаз-2, я Кедр. Траектория движения пересчитана. Снижение до шестидесяти двух километров… Алмаз-2, я Кедр. Ограничение топлива на коррекцию орбиты и возвращение… Алмаз-1, топливо израсходовано.

Я сам прекрасно заметил, когда остановился двигатель взлётной ступени. Больше от меня ничего не зависит. Лунный корабль превратился в искусственный спутник естественного спутника, практически вечный, потому что не тормозится атмосферой, с периодом обращения менее двух часов. На его борту есть электричество благодаря двум небольшим солнечным батареям и аккумуляторам, оттого вентилируется и охлаждается мой скафандр, а также кабина. Воздуха часов на тридцать, немного воды, всё. Без «Восхода» я гол и беззащитен перед открытым космосом, поэтому сообщение, что бортовая ЭВМ орбитального корабля отрубила тягу двигателя до окончания сближения, потому что иначе «Восходу» не хватит топлива на возвращение, прозвучало смертным приговором.

Стыковка отменена.

— Алмаз-1, я Кедр. Нам чрезвычайно жаль. Что мы можем сделать для вас?

Да ничего уже не можете. Это — конец.

Я прикрыл глаза. Напряжение, владевшее мной в последние часы и позволившее поддержать бешеный темп, уложившись в единственный виток «Восхода» вокруг Луны, куда-то улетучилось.

Можно никуда не спешить. Собраться с мыслями. Пока Леонов не улетел, и поддерживается связь с ЦУП, передать последний привет родным. А потом провести последние часы в размышлениях — что у меня получилось во второй и очень короткой жизни.

Я здесь провёл восемь лет. Восемь прекрасных лет, куда более понятных и морально комфортных, чем в том постсоветском будущем. Обеспечил, что Советский Союз первым доставил человека на Луну. А поскольку практически готова следующая экспедиция, куда больше шансов, что другой космонавт вернётся живым.

Но как горько умирать…

Простите меня все, кому обещал вернуться. Алла, Ксюша, Андрей… Вы всегда со мной, а я всегда с вами.

Если заплачу, капли не потекут по щекам вниз, я — в космосе, в невесомости.

И практически уже в вечности.

Через годы или десятилетия, наверно, какой-то корабль отловит мой гроб. Достанут моё тело, запечённое как в гриле, когда сдохнет система охлаждения. Но мне уже всё равно.

Открыть люк и шлем скафандра, прекратив всё разом? Ни за что. Каждый должен до конца выдержать отмеренное. Не знаю — зачем.

Пока не ушёл «Восход», связь работала. Я слышал перебранку Алексея с ЦУП, но не особо вникал, пока…

— Алмаз-1, я Алмаз-2, — пророкотал в наушниках голос Леонова. В нём больше не чувствовалось прежней слабости, то ли адреналин от близости провала экспедиции и гибели командира, то ли принял стимулятор. Затем он забил на правила шифрования и заорал на весь эфир: — Юрка! Не ссы. Не брошу тебя. Мы сближаемся. Готовься к переходу на «Восход» без стыковки.

— Алмаз-2, я Кедр, сообщите о намерениях, — тревожно вмешался ЦУП.

Но мы вошли в тень Луны и на время избавились от ценных указаний с Земли. В замысел Леонова не верил ничуть. Лихости от него точно не жду, пусть хоть сам вернётся живым.

А за нами придут другие.