Последний полет Гагарина

Глава 15

15

В июле у меня по-прежнему чесались руки — сжать кулаки и броситься на тех, кто из лучших побуждений (кто-то из шкурных — таких тоже хватает) тормозит лунный проект СССР. Но мордобой по другому поводу состоялся в моё отсутствие, привнеся дополнительные и никому не нужные хлопоты.

Трое членов отряда космонавтов из ГДР, хоть все женатые, на время командировки у них женатость, оказывается, не распространяется, познакомились с местными девушками и поехали к ним в гости в Люберцы. Гуляли, болтали, все трое импортных сносно и бегло говорили по-русски, но в разговоре между собой зачастую перескакивали на немецкий, настроение было хорошее, смеялись… Пока не нарвались на полудюжину местных парней, не слишком обрадовавшихся, что дамы якшаются с «фашистами».

«Скорая» отвезла потерпевших в госпиталь имени Бурденко. Разумеется, в число пострадавших не попал ни один люберецкий абориген, милиция опросила девушек, те как партизаны на допросе стояли стеной и не назвали ни одного имени отечественных участников драки.

Одного из космонавтов пришлось признать негодным из-за черепно-мозговой, двое других отделались расквашенными физиономиями и лёгким испугом. Мы с Каманиным провели несколько утомительных часов в МИД. С одной стороны, немцы сами виноваты — нечего женатым мужикам шляться по бабам. С другой стороны, русские не обеспечили безопасность дорогих гостей и коллег.

С ГДРовским послом договорились полюбовно — скандал не раздувать, боксёров-неудачников вылечить-выходить и свозить в космос. Я пожал ему руку, бросил вежливое «данке!», а своё обычное «как вы мне все дороги» не стал произносить вслух.

К концу июля, когда бравые гансы перестали походить на груши для битья, гематомы на рожах опали и пожелтели, повёз их в Крым. Пользуясь случаем, прихватил Аллу с детьми.

Летели до Симферополя обычным гражданским рейсом, что для меня довольно непривычно. Подсуетившись, мог добиться спецрейса на Ил-14 до любого военного аэродрома в Крыму, но зачем? Иной раз чувствовал — надоело быть совершенно секретным человеком. Даже «девятка» меня лишь проводила до посадки, зато в Симферополе встретили две «волги» местного КГБ.

Что интересно, в салоне Ту-104 никто не обратил на меня внимания, достаточно было нацепить очки и не улыбаться в тридцать два. Вообще, с нами летела исключительно номенклатурная публика, билеты гораздо дороже железнодорожных, да и достать их непросто — все раскупались в первые минуты после «выбрасывания» в продажу, кроме резерва для «нужных» людей вроде меня и двух немцев, тоже в широких тёмных очках, им нужнее, чем мне. В основном путешествовали семейные пары с детьми или без, а средняя упитанность взрослого пассажира процентов на двадцать-тридцать превышала среднесоветскую, на мужчин влияла сидячая работа, на женщин — возможность пользоваться её плодами. Привлекал недовольные взгляды лишь Андрей, в два с небольшим года не особо привычный к авиаперелётам. Он сидел у Аллы на коленях, точнее — ёрзал и прыгал, периодически орал. Надо сказать спасибо смуглой девочке лет четырёх-пяти, разместившейся впереди, та орала чаще и громче, переключив львиную долю возмущения на себя.

Ксюхе взяли отдельное место, но она моментально перебралась ко мне, сидевшему у окна, всю дорогу молчала, восхищённо разглядывая облака в иллюминаторе, несколько однообразная, на мой взгляд, картина.

Наверно, кто-то догадался, что наша компания из не совсем ординарных, лишь когда стюардесса попросила пассажиров задержаться, выпустив нас первыми к «волгам», подкатившим прямо к трапу. Пилоты высунулись из кабины, каждый норовил пожать мне руку, я не отказывал. В общем, просто раствориться в толпе не получилось.

Ехали дольше, чем летели. Наконец, машины зарулили на территорию госдачи «Тессели» неподалёку от санатория «Форос».

Я вытащил себя из салона, потянулся… и не понял Нелюбова, стремившегося из Крыма в Москву. Здесь он родился, здесь и служил. Райское место! Один только аромат субтропических растений, перемешанный с запахом травы и моря, способен свести с ума, он приятней, чем самые изысканные французские духи. Элегантные кипарисы выстроились почётным караулом. Чистенько, выметено, персонал услужливо метнулся принимать наши вещи, не дав прикоснуться к чемоданам даже обоим немцам, ничем особо пока себя не проявившим.

Отдохнули, к вечеру, когда успокоилась жара, пошли вниз на пляж. С нами немедленно отправилась одна из сотрудниц, подписавшаяся смотреть за детьми. Ксюха немедленно кинулась в воду, тут же сбитая с ног набегавшей волной на скользких камнях, не заплакала, а обрадовалась. Села на попу и принялась кидать в волну камушки, «наказывая» её.

С детьми, наверно, я бы предпочёл песчаный пляж. Адрюха по гальке больше спотыкался, чем ходил, в два года всё люди — не особо ловкие пешеходы.

Мы провели тут чудесные две недели. Когда у обоих гансов окончательно зажили люберецкие побои, я отвёз их в Феодосию, в учебный отряд Центра подготовки космонавтов, к огорчению дамочек из санатория «Форос». Приключение в Подмосковье не отвратило их от дальнейших похождений на амурном фронте, да и женщины, приехавшие в Крым без мужей и прочих кавалеров, легко соглашались на быстрый роман.

Я — не такой. Тем более под супружниным надзором. Несколько раз мы выбирались на пляж санатория, там более людно, но без типично крымского наплыва, когда яблоку негде упасть. Алла с удовольствием вытягивала длинные ноги, обнажённые до верхушек бёдер открытым плавками из югославского купального гарнитура и делала вид, что не замечает мужских взглядов. Отдыхавшие со своими дражайшими половинками разве что слюни не пускали от зависти. Половинки, а они в общей семейной массе, наверно, завешивают скорее на две трети, отличались пышностью, рубенсовкие прелести укрывались совдеповской пляжной одеждой куда менее смелого покроя. Женские купальные «бикини» не особо уступали шириной мужским семейным трусам, чаще всего верх соединялся с низом, что к лучшему, ибо поддерживался животик. Нет, не все такие, конечно, оба ганса находили вполне приятных глазу цыпочек, вероятно — не только глазу. К Алле немцы относились с подчёркнутым уважением и, даже если говорили по-русски, её неизменно величали «фрау».

Поскольку она несколько раз мелькала на обложках журналов, первый раз в «Крестьянке», потом в «Огоньке», появилась мода «под Гагарину» — стройная, стриженая, в узком платье, на каблуках. Самая провокационная — в тёмных очках и за рулём «волги». В другую эпоху её бы назвали секс-символом. Наш домашний адрес считался большой военной тайной, но о месте её работы кто-то упомянул в одной из статей, на Институт космической медицины обрушился шквал писем от восхищавшихся ей мужчин. Другой поток шёл на Звёздный городок. Среди сладострастных признаний или скромных предложений встретиться-пообедать, «я же ничего такого особого не имею в виду», попадались проклятия возмущённых женщин, чьи мужья требовали от них похудеть и выглядеть как Алла.

А ей всё мало.

— Юрочка! Папа сказал, что через профсоюзы выделяют путёвки за границу. Но на область не спускают, а только через центральный аппарат ВЦСПС. У тебя же всюду знакомые…

— Ага! Мне опять в Париж захотелось.

— Гагарин, ты же вроде не был в Париже?

— Но у меня как-то раз уже было желание.

— Несносный! Сам даже в Америку летал…

— И над Америкой тоже. Красивая, если смотреть с расстояния в триста километров.

Она меня легонько шлёпнула по руке, мешая нежиться на шезлонге. В этот день мы гоняли на катере, я теперь расслаблялся в ничегонеделании на пляже у дачи.

— Противный! Дети уже большие, оставим на мою или твою маму. Да и Ксюха ответственная, присмотрит за братом.

Ей осенью исполнится пять лет. Сам ответственный возраст в человеческой жизни.

— Хочешь — езжай. Меня не пустят.

— Ты что-то натворил?

— Именно. Пропитался военными секретами СССР на миллиард долларов. В Штатах гэбисты так меня пасли, что, заподозрив в побеге, наверняка начали бы стрелять вслед.

— И так всегда…

— Практически — да. Со временем начнутся официальные визиты, будешь вышагивать со мной под руку по Елисейским полям, утоляя тщеславие. Но лишь когда уйду из практической космонавтики.

— Ты и так — чиновник! Пастух над побитыми фрицами.

— Нет, дорогая. Самый главный полёт — впереди.

— На Луну? Не смеши. У вас же всё отменили. Начнёте возить демократов. Или ты сам прокатишься с каким-нибудь венгром или монголом?

— Это — запросто. Но мне нужна Луна. Это обещание Королёву, и тот случай, что не могу нарушить, хоть никто не упрекнёт. Мы полетим на Луну. Я или кто другой на корабле — второй вопрос. Конечно, хочу сам. Да, сделаю всё, чтоб было куда безопаснее, чем в шестьдесят первом.

— И я тебя не отговорю…

— Буду невероятно признателен, милая, если даже не подымешь эту тему. Я — лётчик-космонавт, они все летают в космос, внимание, вопрос: куда я полечу?

Ужасно, что родная жена не меньше Глушко радуется отмене многопусковой схемы.

Пусть это тяжкий удар. Но он не заставит отступиться.

Поэтому в августе я лично принялся натаскивать Эриха Штайнера и Дитриха Шварца на управление ЛК. Госкомиссия при участии представителей посольства и ВВС ГДР утвердила Штайнера номером первым, Шварца — дублёром. Командиром от наших летел Шонин, дождавшийся, наконец, своей очереди. В ноябре вёз всю команду на Байконур.

Две «семёрки» уже ждали своего часа. Одна несла лунный корабль, он несколько легче «Восхода», поскольку маневрировать будет в условиях низкой лунной гравитации, ему не нужны ни парашют, ни теплозащита, а обитаемый объём представляет собой одноместный пенал, в котором пилоту теснее, чем в кокпите МиГ-21, мечта клаустрофоба — залезть и тут же помереть от остановки сердца.

Я успел смотаться в сборочный. Туда с «Южмаша» приехали основные компоненты «Протона» — центральный отсек с цистернами для гептила и окислителя, четыре периферийных гондолы, по одному РД-1000 в каждой, это первая ступень, плюс вторая ступень с единственным РД-1000. Колоссальная мощь! И непонятная самонадеянность. Как бы украинцы не рапортовали о надёжности, показанной на стенде, умнее было бы запустить одну ступень. При тяге в тысячу тонн и продолжительности работы двигателя в три минуты она способна вытянуть на низкую орбиту весьма солидную нагрузку. Или тандем с второй, менее мощной ступенью, от любой военной баллистической ракеты. Но Валентин Петрович решил сыграть по-крупному, позволив Шелепину заявить: в СССР создана самая мощная ракета в мире. Будущая «Сатурн-5», ещё не летавшая, скромно курит свой керосин в сторонке.

Я смотрел на рождавшегося колосса и не мог понять собственные чувства. С одной стороны, «Протон» даст возможность рейда к Луне без сборки «космического поезда» Циолковского. С другой… «Семёрка» только к концу шестидесятого года начала летать стабильно, и ей лишь тогда доверили человека, сколько же времени понадобится на доводку этого чудища?

А мы делали то, что могли. Я попрощался с Шониным, напутствовав: не поймаешь немца — будет международный скандал и новая отсрочка лунной программы. Он сам понимал.

В целом, полёт прошёл гладко. Замечаний к работе различных систем набралось более сотни, меньше, чем в результате предыдущих пусков, главное — ни одного критического сбоя. Штайнер, фыркавший, что на ЛК не поставили германскую БЦВМ, сам отработал как машина, исполняя инструкции с точностью автомата. Он перебрался из «Восхода» в ЛК, отстыковал его и удалился на двадцать километров, абсолютно уязвимый и беззащитный, лунный корабль в случае чего никак бы его не спас и не доставил на Землю. Потом отстрелил нижнюю часть спускаемого аппарата и аккуратно полетел в сторону «Восхода». Дальше инициатива перешла к Шонину, он прицелился и с первой попытки аккуратно всадил штырь стыковочного узла в воронку лунного аппарата. Как хвалился после посадки, «я же опытный мужчина».

Поскольку полёт был международным, в сообщении ТАСС не скрывалось, что Штайнер пилотировал лунный аппарат.

«Американе» пока отставали. «Сатурн-1» вывел на земную орбиту корабль «Аполло» для лунной миссии, но без лунного модуля и экипажа. Спускаемый аппарат приводнился успешно, и это был первый звонок — у них начались лётные испытания прототипов.

На фоне позитивного отклика на полёт Шонина и Штайнера в правительство ушёл доклад о необходимости следующего международного полёта, теперь к Луне. Келдыш и Мишин просили три пуска беспилотных аппаратов с посадкой ЛК в автоматическом режиме, отбором образцов грунта, стыковкой на селеноцентрической орбите и доставкой на Землю только капсулы с грунтом. Интернациональной миссию делал бортовой компьютер «Роботрон» производства ГДР, летящий на лунной ступени и управляющий процессами вплоть до взлёта с Луны. Минобороны, Косыгин и Президиум ЦК, а быть причастными к освоению космоса стремились все, инициативу поддержали, что хорошо. И одновременно плохо, потому что фактически каждый полёт долго и муторно согласовывался поодиночке, а не реализовалась всем понятная программа.

Естественно, Украина не могла не вмешаться. Поскольку пуск беспилотный, без риска гибели космонавтов, Глушко настаивал отложить его, не примеряясь к двадцатилетию Победы над нацистской Германией, а перенести на лето шестьдесят пятого. В январе того же года планировался первый пуск «Протона» в двухступенчатой конфигурации с балластом вместо полезного груза, к июню «Южмаш» гарантировал (на словах) второй экземпляр ракеты, готовый принять в качестве третьей ступени ускоритель к лунному кораблю Мишина-Королёва и сам ЛК, обрезав количество пусков до одного. Естественно, в Днепропетровске и Реутове набрасывались на ватмане проекты собственного четырёхместного корабля «Содружество», орбитальной и размещённой на поверхности лунных станций, коллективы Глушко-Челомея и Янгеля горели желанием всадить в космос едва ли не половину госбюджета СССР.

В начале февраля шестьдесят пятого я в который раз, сбившись со счёта — сколько, вылетел на Байконур в составе Госкомиссии по приёмке «Протона», туда также отправились Каманин, заместитель командующего ВВС, представители Академии наук, нескольких проектных институтов. Ещё, ну как без них, пара чиновников из ЦК КПСС. Глушко торопился, он прекрасно понимал, что появление у Советского Союза рабочей сверхтяжёлой ракеты на десятилетия раздвинет пределы возможностей советской космонавтики, и они с Челомеем, он тоже присутствовал на борту самолёта, станут главными законодателями мод в новой гептиловой реальности.

Я не спорил и ждал результатов. За руку здоровался с Челомеем, который был подчёркнуто дружелюбен, чем намекал: забудем старое и пойдём в прекрасное будущее не конкурентами, но соратниками. Для него испытание «Протона» имело наибольшее личное значение. Всё пройдёт гладко — и он окончательно реабилитирован за некрасивую историю со мной и сыном Хрущёва, не знаю, насколько сам конструктор виновен или Глеб его просто оклеветал. Теперь сможет возглавить самостоятельное ОКБ, отвечающее за часть проектов ракет с двигателями на высококипящем топливе и окислителе.

Не дав слишком уж увлечься братанием со мной, я устроился в кресле рядом с Каманиным и, когда поднялись над облаками, развернул ссобойку.

— Николай Петрович! Отведайте.

— Что это?

— Рулетик из лаваша. Алла подсмотрела в Форосе у местных. Тонко раскатывается тесто, мука только из твёрдых сортов пшеницы. Заворачиваются кусочки говядины, зелень, брынза. Конечно, моя половинка далеко ушла от их рецепта, сама экспериментировала, — я протянул один рулет, завёрнутый в бумагу, генералу, тот не спешил откусывать и разглядывал. — У меня проблема: легко набираю вес. Королёв, если помните, чуть не пустил вперёд Титова, он чуть легче, а я никак не мог согнать. Алла ввела правило: дома никаких бутербродов, хлеб только ржаной и минимально, лучше всякие супы, а с собой — лаваши с начинкой. Пробуйте! Боитесь, что отравлено? Сейчас сам покажу.

Через минуту Николай Петрович тоже аппетитно жевал.

— Ещё бы соуса или горчицы какой…

— И обляпать форму в самолёте? Сами же меня отчитаете.

В генерале быстро исчез первый лаваш, пришлось вручить ещё один. По линии ВВС он — мой прямой начальник, а с ними лучше дружить.

— Мастерица твоя жена. Вот только… слишком заметная. Порождает зависть. Другие жёны космонавтов себя скромнее ведут.

Ох-х-х… Памятуя, какую роль сыграла Раиса Горбачёва, раздражавшая женщин в быстро беднеющей стране своими нарядами и претензиями на светскость, тем самым уронив в пол и без того низкую репутацию мужа, фактически наступаю на те же грабли.

— Это уже джин, выпущенный из бутылки, сам порой не рад. С другой стороны, Николай Петрович, вот завяжу с полётами, стану обычным чиновником от космоса и не буду отнекиваться от загранкомандировок. Такая леди-космонавтка хорошо сыграет перед репортёрами капстран.

Он кивнул. Когда прожевал, согласился вслух:

— Да, это не Нина Хрущёва рядом с Жаклин Кеннеди.

Тут он прав. Многочисленные фото высоких и рафинированных супругов Кеннеди в компании с нашим премьером, лысым коротышкой колхозного вида, и подходящей ему женой служили поводом для смеха большей части планеты. Я, правда, не выше Хруща, зато сияю улыбкой круче всего Голливуда. И, надеюсь, высшее образование благодаря академии имени Жуковского прибавит интеллигентности во взгляде. Правда, Джон Кеннеди этого не оценит.

Алле понравился бы наш диалог. Дальше, имей возможность подслушать, вывернула бы челюсть со скуки от технических подробностей и вылавливала бы единственную крупицу информации — летит муж или нет.

Она меня любит, ни на миг не сомневаюсь. Но дрожит от мысли, что её благосостояние завязано на человека весьма опасной профессии.

Может пока успокоиться, в бункере около новейшей стартовой площадки для «Протонов» я ничем не рисковал. В представлении далёких от космонавтики людей стартовый стол ассоциируется, в первую очередь, с громадными ажурными конструкциями — опорными фермами, а также кабель-мачтами, но это лишь верхняя и видимая глазу часть сооружения. В процессе строительства вынимается какие-то астрономическое количество земли, стены бетонируются, образуется исполинская полость, куда попадают и отводятся в стороны раскалённые газы, вылетевшие из сопел ракетных двигателей, они не должны повредить саму ракету, пока она не поднялась на достаточную высоту. Причём построена не одна площадка, а стартовый комплекс из двух пусковых установок. В общем, по монструозности это сооружение оставляет далеко позади пирамиду Хеопса.

Сама ракета, уже доставленная на площадку к нашему прибытию, не дымила кислородом как «семёрка» и в двухступенчатой конфигурации смотрелась широкой и кряжистой за счёт четырёх цилиндров с реактивными двигателями вокруг центрального ствола. Думаю, когда обрастёт третьей и, тем более, четвёртой ступенью, приобретёт стройность и большую визуальную законченность, будет не столь кургузой, диспропорциональной…

Нет, одёрнул себя, придираюсь. Унаследовал привычку Королёва критиковать «вонючки», быть может — зря. В прошлой жизни присутствовал при стартах «протонов», они вывозили в космос только беспилотную полезную нагрузку. Партия скажет «надо» — на гептилках полетит и человек.

— Мощная дурища, — подтвердил Каманин, глядевший в перископ рядом со мной. — Неужели вытеснит наши привычные керосиновые?

— Давайте не загадывать. Слишком много прогнозов не сбылось.

— Не сомневайтесь в ракете! — встрял Челомей, подслушавший наш разговор. — Сегодня начинается новый этап. Не менее важный, чем первый пуск «семёрки».

Сглазил, наверно.

Прошёл обратный отсчёт, зажигание, исполинская туша, блестящая на солнце, опёрлась на второе солнце, вспыхнувшее под двигателями, и плавно двинула вверх. Но через миг что-то ярко полыхнуло в верхней части, в стыке между ступенями.

По центру управления запуском прокатилось громкое «ой» в матерном выражении, а драматические события продолжали развиваться. Вторая ступень пережгла соединения с первой и самостоятельно ушла в зенит, перед этим прожгла топливный бак нижней ступени, он над баком с окислителем. Лишённый головной части и подачи топлива, «Протон» тяжко рухнул с высоты в десятки метров на стартовую площадку, емкости разрушились, гептил, перемешанный с тетраоксидом диазота, яростно вспыхнул.

Ослеплённый, я отпрянул от перископа. Остальные тоже протирали глаза.

— Я знаю, что случилось, товарищи, — промолвил один из присутствовавших, даже не мог разглядеть, кто. — В ракете что-то поломалось.

На шутника зашикали, было не до смеха. Все прекрасно понимали, что влечёт за собой катастрофа. Ракета — ладно, она просто картридж, хоть и весьма дорогой, но восстановление стартового комплекса займёт многие месяцы и вытянет куда большие средства, в бюджете на текущий год не запланированные. Вторая пусковая установка, хоть частично автономная, не факт, что осталась работоспособной. Но, самое страшное, если «Протон» в версии с РД-1000 никогда не научится летать, колоссальные расходы на НИОКР, более миллиарда рублей, считай, спущены в сортир.

Что интересно, вторая ступень, чьё зажигание самопроизвольно включилось буквально сразу после первой, отработала вполне штатно. Её подорвали на высоте более ста километров, чтоб обломки падали здесь, в степи, а не дальше на восток, в обитаемых районах. Не к добру вспомнилось:

Я верю, друзья, что пройдёт много лет,

И мир позабудет про наши труды.

Но в виде обломков различных ракет

Останутся наши следы.

(Юрий Визбор)

Теперь даже очевидный и не столь амбициозный вариант ракеты-носителя с одним РД-1000 первой ступени и чем-то более скромным во второй ступени из числа уже обкатанных на время получил статус непроходного. Партия и правительство ждали чуда, но чудо упало, залив несгоревшим гептилом гектары бетона и земли. Рухнувшая вторая ступень с остатками топлива тоже не освежила почву и воздух.

Глушко и Челомей отказались возвращаться в Москву, оно и понятно: лететь сейчас туда — что на собственные похороны. Да, виноваты, скорее всего, не двигатели, а злополучная система управления, чёртов Черток, точнее — его коллега в Днепропетровске.

Мы вернулись и узнали от Келдыша, что случившееся, вероятно, повлечёт политический эффект. Завершалась семилетка развития народного хозяйства, начатая ещё при Хрущёве, далеко не по всем показателям из обоймы «догнать и перегнать» достигнут успех. В частности, продукция сельского хозяйства в годовом выражении выросла всего на семнадцать процентов, в то время как планировалось за счёт целинных земель и кукурузы увеличить выработку едва ли не вдвое. Почему? Скажут: из-за недостаточных вложений, слишком много съел космос.

Академик снова оказался в ситуации, когда не в состоянии просчитать развитие событий, слишком много неучтённых факторов. Он утащил меня прогуляться по Нескучному саду, опера КГБ из охраны шагали на некотором отдалении. Под ногами чавкала оттепель, не самая лучшая погода для променада.

— Боюсь прослушки даже своего кабинета, Юрий Алексеевич. Наверху, похоже, начнётся шторм. Вас призываю к осторожности и сдержанности, пока снова не уляжется.

Он заложил руки за спину и сутулился, обычно прямой и уверенный в себе.

— Кто же инициатор бури?

— Хрущёв. Сам он, конечно, бесперспективен, но одержим местью Шелепину. Боюсь, и вам тоже. Крайне злопамятный старикан. Ни в коем случае не расставайтесь с охраной.

— Ну, моё устранение прямо в этот момент вряд ли даст козыри.

— Почему? Упрёк Шелепину и Семичастному — не уберегли самого дорогого товарища.

— Допустим. Если свергнут Шелепина и не наступит сто дней Никиты Сергеича как у Наполеона Бонапарта, кто станет у штурвала?

— Называют Брежнева. Пока неясно. Готовится Всесоюзная конференция КПСС. Кроме того, есть вероятность, что следующий съезд КПСС состоится не в шестьдесят седьмом, к годовщине Октябрьской Революции, а раньше. Оно, в принципе, верно, нужно утвердить новый пятилетний план, с семилетним не получилось, на столь длительный срок тенденции плохо просчитываются. Но подоплёка в другом. Съезд и только он избирает Центральный комитет. Его нынешний состав всецело сформирован Хрущёвым, там три группы: перешедшие на сторону Шелепина-Семичастного, скрытые сторонники Никиты и колеблющиеся. В общем, он никого не устраивает. Наверно, впервые с довоенных лет нас ждёт относительно свободная внутрипартийная дискуссия. Сталин живо их прекратил в тридцатых, постановив: по любому спорному поводу есть моё мнение, лишь оно — единственно верное, и мнение врагов народа, на чём они и закончились. Враги и дискуссии. Шелепин считает, что действовать нужно мягче, умнее и демократичнее.

— А вы как считаете?

— Стратегически он прав. Но недостаточно учёл, что высший и средний аппарат сформирован в сталинские времена, в хрущёвские лишь отрихтован. Инстинкт желания «сильной руки» вместо «включить голову и решить самому» слишком силён. Я не уверен, что Шелепин удержится.

— Ваш совет?

— Вы с Королёвым, да и я приложил руку, сбросили камушек, увлёкший лавину, свалившую Хрущёва. Его однозначно можно и нужно было снимать. Сейчас положение сложнее и неоднозначнее. Держитесь в стороне.

— Ясно. Приму к сведению.

— Если придёт к власти Брежнев, немедленно свернётся экономическая реформа Косыгина, а она всего год как начала приносить плоды. Много чего в ней неправильного, вы знаете, корректируем на ходу. Леонид Ильич по натуре — армейский замполит, рыночные отношения для него непонятны и чужды, любые недостатки рынка замечает, преимуществ не желает знать. К тому же при Косыгине в должности Председателя Совета Министров продолжали развиваться многие негативные тенденции, заложенные при Хрущёве, он едва их переломил. Но Косыгину всё припомнят и поставят в вину. Его потеря будет хуже, чем отставка Шелепина с Семичастным.

Ага, теперь и катастрофа «Протона» даст лишний козырь хрущёвцам.

Похоже, единственное положительное, что случилось в результате поездки на космодром, так это одобрение Каманиным лавашных рулетиков. Он даже инициировал включить их в рацион питания космонавтов в Звёздном, спасибо Алле.