Пост-капитан

ГЛАВА 5

Через три дня после прохождения тропика «Лорд Нельсон», судно Ост-Индской компании под командованием капитана Споттисвуда, возвращавшееся домой из Бомбея, попало в шторм, налетевший с запада; судно выстояло, но потеряло грот— и грот-брам-стеньги, всё что выше эзельгофта на бизань-мачте, при этом фок— и грот-мачты треснули, а такелаж крайне серьёзно пострадал. Кроме того, оно потеряло шлюпки, что были закреплены на запасном рангоуте, и большинство этого рангоута тоже; и учитывая, что дул ветер неблагоприятный для Мадейры, пассажиры в панике, а команда — на грани мятежа после длительного и неизменно неприятного плавания, мистер Споттисвуд изменил курс на Гибралтар, как раз у них под ветром, хотя, как и все другие капитаны, возвращавшиеся домой, испытывал крайнее нежелание заходить в любой военный порт по дороге. Как и ожидалось, из-за принудительной вербовки он немедленно потерял немало моряков английского происхождения — все отличные матросы — но, по крайней мере, отремонтировал корабль и в качестве слабого утешения взял на борт несколько пассажиров.

Первыми пассажирами, поднявшимися на борт, были Джек Обри и Стивен Мэтьюрин; приветствовал их сам капитан, во главе своих офицеров — отработанная церемония: компания обладала — по крайней мере, так хотелось думать её владельцам — некоторым особым положением, и её суда переняли немало обычаев Королевского флота. Кое-какие основания для этого действительно имелись: раскрашенные в шахматную клетку крышки орудийных портов, например, и в целом строгий облик судна убедили немало крейсеров противника в том, что перед ними военный корабль, и лучше попытать счастья где-нибудь ещё; но наличествовали и другие мелкие притязания, которые раздражали настоящих военных моряков, и королевские офицеры, оказавшись на борту судов компании, были склонны проявлять придирчивость. А за объектами придирок и ходить далеко не нужно: несмотря на чернокожих фалрепных в белых перчатках, приём вышел отнюдь неблестящим: такой сутолоки никогда не случилось бы на борту «Сюперба», например, на котором Джек до этого пообедал, и чьё гостеприимство всё ещё звоном отдавалось у него в голове, хотя идти он мог достаточно прямо. Он к тому же заметил чью-то сияющую широкую улыбку посреди этой сумятицы, сопровождавшуюся кивками и какими-то знаками, будто бы застенчивыми и в то же время фамильярными — от последнего он сразу немного подобрался. Он подчёркнуто вежливо заговорил с капитаном Споттисвудом, который про себя клял его за снисходительность, а затем, обернувшись в сторону широкой улыбки, наконец узнал её обладателя.

— Да это же Пуллингс! — воскликнул он, и всё его дурное настроение — не такое уж, впрочем, и дурное — мигом слетело с него, и жёсткие черты лица расплылись в счастливой улыбке. — Как я счастлив тебя видеть! Как ты поживаешь? Как дела, а? А?

— А это наш суперкарго, мистер Дженнингс, — сказал капитан Споттисвуд, не в восторге от того, что нарушена задуманная им последовательность представления. — Мистер Бэйтс. Мистер Уонд. С мистером Пуллингсом вы, как я вижу, уже знакомы.

— Мы служили вместе, — сказал Джек, тряся руку Пуллингса с силой, прямо пропорциональной симпатии, которую он питал к молодому человеку, бывшему помощнику штурмана и исполняющему обязанности лейтенанта на «Софи», который теперь сиял через его плечо улыбкой, обращенной к доктору Мэтьюрину.

«Лорд Нельсон» нельзя было назвать особо счастливым или удачливым судном, но теперь не прошло и часа, как он принял пассажиров на борт, а поднявшийся свежий левантинец уже выносил его против сильного течения пролива на простор Атлантики; и бедный капитан Споттисвуд в простоте своей посчитал это везением, и немалым — добрым знаком, быть может, наконец-то. Судно было не слишком красивым или удачным по своим мореходным качествам: удобное для пассажиров, вместительное для груза — безусловно; но валкое, не отличающееся манёвренностью и уже на склоне лет. Собственно, это должно было стать его последним плаванием, и ещё в 1801 году страховщики настаивали на дополнительных тридцати шиллингах на сотню.

Случилось так, что оно также оказалось первым ост-индийцем, на котором довелось плыть Джеку, и, прогуливаясь с Пуллингсом по палубе, он с изумлением разглядывал загромождённую палубу и бочки с водой, закреплённые между пушками. Двадцать восемнадцатифунтовок и шесть по двенадцать фунтов: впечатляюще для торговца.

— А какая у него команда? — спросил он.

— Сотня человек, сэр. Сто два, если точно.

— Так-так-так, — сказал Джек. По представлениям военного флота расчёт восемнадцатифунтовки из девяти человек, не считая «порохового мальчика», не считался чрезмерным, равно как и расчёт из семи человек плюс мальчик для двенадцатифунтовой: сто двадцать четыре человека для ведения огня с одного борта, сто двадцать четыре хорошо кормленных говядиной и свининой англичан; и ещё сотня для работы с парусами, манёвров, отражения абордажников, стрельбы из мушкетов и орудий другого борта при необходимости. Он поглядел на ласкаров[44], сидящих на корточках вокруг кучи какого-то своего хлама, работавших под приглядом серанга[45] в тюрбане; может, они и были в своём роде неплохими матросами, но очень уж они тощие, и он никак не мог представить себе, как пять или шесть ласкаров выкатывают двухтонную пушку при крутой волне Атлантики. Это впечатление слабости ещё усугублялось тем, что большинство из них мёрзло; немногие матросы-европейцы ходили в рубахах, тогда как ласкары надели бушлаты, и сквозь смуглый цвет их кожи явственно проступал синеватый оттенок.

— Так-так-так, — повторил Джек. Сверх того ему ничего не хотелось говорить, поскольку его мнение о «Лорде Нельсоне» уже вполне оформилось, и высказывание означенного мнения принесло бы только огорчение — Пуллингс, конечно, ощущал себя частью этого корабля. Молодой человек, разумеется, не мог не видеть, что капитану Споттисвуду не хватает авторитета, и что «Лорд Нельсон» плавает, как бревно, что возле мыса Трафальгар он дважды не смог повернуть оверштаг, и в итоге пришлось поворачивать через фордевинд, но нет нужды облекать всё это в слова. Джек огляделся в поисках чего-нибудь, что он мог бы похвалить, не слишком кривя душой. В глаза ему ударил медный блеск ствола носовой пушки левого борта, и он похвалил её.

— Блестит как золото, — сказал он.

— Да, — сказал Пуллингс. — Они её добровольно драят, приговаривая «пуджа, пуджа». Как мы отошли от островов, и ещё раз, когда дошли до Мыса, они навешивали на дуло венок из бархатцев. Они произносят, обращаясь к ней, какие-то молитвы, бедняги, потому что думают, что пушка напоминает… ну, сэр, не думаю, что мне хочется называть то, что, по их мнению, она напоминает. Но, сэр, корабль довольно-таки сухой, и очень просторный — правда просторный, как корабль первого ранга. У меня потрясающая просторная каюта, моя личная. Вы не окажете мне честь, сэр, пройти со мной вниз и выпить стакан арака?

— О, ничто не доставит мне большего удовольствия, — сказал Джек. Разместившись с некоторыми предосторожностями на рундуке в потрясающе просторной каюте, он спросил:

— Как это тебя занесло сюда, Пуллингс, при всех твоих заслугах?

— Ну, сэр, никаких надежд на корабль, и утверждения в чине тоже ждать не приходилось. «Нету у нас белых лацканов для тебя, старина Пуллингс, — сказали мне. — У нас таких, как ты, слишком много, и все сидят на половинном».

— Это просто позор, — вскричал Джек, который видел Пуллингса в деле и твёрдо знал, что таких, как Пуллингс, в Королевском флоте не было и просто не могло быть слишком много.

— Так я попробовал снова в мичманы, но все мои прежние капитаны сами сидели без кораблей; а если даже и у кого он и был, как у достопочтенного Беркли, так не было вакансий. Я взял ваше письмо к капитану Сеймуру — «Аметист» стоял на переоснастке в Хэмоазе. Старый Коззенс подвез меня до самого Визеса. Капитан Сеймур принял меня очень вежливо, когда я сказал, что я от вас, очень учтиво: никакой там чопорности, никакого чванства. Да только он поскрёб в затылке и обругал свой парик, когда вскрыл письмо и прочёл его. Он сказал, что благословил бы тот день, когда смог бы оказать вам услугу, сэр, да ещё с такой выгодой для себя — самая любезная вещь, какую я когда-либо слышал, и так хорошо сказано — но это не в его власти. Он даже сам отвёл меня в констапельскую[46] и в мичманскую берлогу, чтобы показать, что он не может взять ещё одного молодого джентльмена к себе на квартердек. Он так переживал, что я ему не поверю — хотя я ему поверил сразу, как только он рот открыл — что предложил мне пересчитать их рундуки. А потом он меня угостил таким сногсшибательным обедом в его собственной каюте — только он и я, и я в том нуждался, сэр, потому что последние двадцать миль прошёл пешком; а после пудинга мы обсудили то ваше дело, с «Софи» — он знал всё, кроме разве того, как повернул ветер, и заставил меня рассказать во всех подробностях, где я находился с первого выстрела до последнего. А потом говорит: «Лопни мои глаза, я не могу позволить офицеру капитана Обри гнить на берегу, не попробовав употребить то скромное влияние, которое имею», — и написал для меня письма, одно мистеру Адамсу в Адмиралтейство, а другое мистеру Боулзу, он большой человек в Ост-Индской компании.

— Мистер Боулз женат на его сестре, — заметил Джек.

— Да, сэр, — сказал Пуллингс. — Но тогда я не обратил на это особого внимания — видите ли, капитан Сеймур пообещал, что мистер Адамс устроит мне приём у самого Старого Джарви, и я возлагал на это большие надежды, потому что на службе часто слышал, что он благоволит парням, пробившимся из низов. Так что я снова как-то добрался до города, и вот уже сижу в той старой приёмной, дважды выбритый и как на иголках — час просидел или два. Потом мистер Адамс приглашает меня войти, предупреждает, чтобы я говорил с его светлостью громко и отчётливо, и собирается сказать, чтобы я не упоминал о том слове, которое вы за меня так любезно замолвили, как вдруг снаружи доносится дьявольский гвалт, прямо как абордажная партия. Он выскакивает посмотреть, что за дела, и возвращается с лицом белее мела. «Вот старый чёрт, — говорит. — Забрал лейтенанта Солта в матросы. Прямо в Адмиралтействе, и отправил на сборный пункт под конвоем морских пехотинцев. Восемь лет в чине, а он его отправил под конвоем». Вы об этом не слыхали, сэр?

— Ни слова.

— Ну, этот мистер Солт отчаялся получить корабль и месяцами осыпал Первого Лорда письмами, по письму в день, и являлся каждую среду и пятницу просить о приёме. И наконец, в последнюю пятницу, как раз когда я там был, Старый Джарви подмигнул и сказал: «Вы хотите отправиться в море? Ну так вы отправитесь в море, сэр», — и тут же его загрёб.

— Офицера? Забрал как простого матроса? — воскликнул Джек. — Я никогда в жизни не слышал ничего подобного.

— И никто не слышал, в особенности бедный мистер Солт, — сказал Пуллингс. — Но именно так всё и произошло, сэр. И когда я об этом услышал, и когда люди пришли и стали шептаться про это, то так оробел и растерялся, что, когда мистер Адамс сказал — не лучше ли попытаться в другой день — я поспешил на улицу и спросил у швейцара, как быстрее добраться до Ост-Индской компании. Мне повезло — мистер Боулз был очень любезен — и вот я здесь. Это неплохое место: жалованье вдвое больше, и можно самому возить кое-какой товар на продажу: у меня целый сундук китайской вышивки в кормовом трюме. Но, Боже мой, сэр, если бы только снова оказаться на военном корабле!

— Быть может, теперь до этого недалеко, — сказал Джек. — Питт вернулся, а Старый Джарви ушёл — отказался принять командование над ла-маншским флотом — не будь он первоклассным моряком, я бы сказал — пусть катится к дьяволу; и Дандас теперь в Адмиралтействе. Лорд Мелвилл… Я с ним в довольно хороших отношениях, и если мы сможем добавить парусов и поспеть до того, как расхватают все лакомые кусочки, то будет просто странно, если мы не выйдем снова вместе в море.

Добавить парусов: в этом-то и была вся сложность. После неприятностей, пережитых им и его кораблем на 33-м градусе северной широты, капитан Споттисвуд не горел желанием ставить даже брамсели, и дни тянулись медленно-медленно. Джек в основном проводил время, облокотившись на гакаборт и глядя на слабый кильватерный след «Лорда Нельсона», тянувшийся на юго-запад, потому что ему не хотелось созерцать вялое управление кораблем, а вид брам-стеньг, спущенных на палубу, только усиливал его нетерпение. Обычно ему составляли компанию две мисс Лэмб, приветливые, весёлые, коротконогие и смуглые девушки, которые ездили в Индию «на ловлю женихов» — в этом они сами довольно охотно признались — и теперь, по-прежнему незамужние, возвращались обратно под опекой дяди, майора Хилла, артиллериста Бенгальской армии.

Они уселись в ряд, Джек между девушками, и слева ещё один стул для Стивена; несмотря на то, что «Лорд Нельсон» шел сейчас по Бискайскому заливу, с юго-запада дул прохладный ветер, и температура воздуха снизилась где-то до пятидесяти[47] градусов, девушки стойко держались палубы, закутавшись в пледы и шали и порозовев носами.

— Говорят, испанские леди изумительно красивы, — сказала мисс Лэмб. — Куда красивее француженок, хотя и не так элегантны. Скажите, капитан Обри, это так?

— Ну, честно говоря, — отвечал Джек, — вряд ли я могу вам это сказать. Я их никогда не видел.

— Но разве вы не провели несколько месяцев в Испании? — воскликнула мисс Сьюзан.

— Это да, но я почти всё это время я провёл в поместье доктора Мэтьюрина, возле Лериды — такое всё в арках и выкрашено голубой краской, как у них принято в тех местах — со внутренним двориком, решётками и апельсиновыми деревьями; но никаких испанских леди, насколько я припоминаю. Жила там, правда, одна милая старушка, что кормила меня жидкой кашей — отказаться было нельзя — а по воскресеньям высоко зачёсывала волосы и надевала мантилью; но вряд ли я бы назвал её красавицей.

— Вы сильно болели, сэр? — участливо спросила мисс Лэмб.

— Думаю, да, — сказал Джек, — потому что мне обрили голову, нацепляли пиявок по два раза в день и заставляли пить тёплое козье молоко всякий раз, когда я приходил в себя, а потом, когда всё это закончилось, я так ослаб, что едва мог сидеть верхом — мы проезжали не более пятнадцати или двадцати миль в день в первую неделю.

— Как вам повезло, что вы путешествовали вместе с доктором Мэтьюрином, — сказала мисс Сьюзан. — Я просто обожаю этого человека.

— Не сомневаюсь, что он меня вытащил — я бы пропал, если б не он, — сказал Джек. — Всегда рядом, готовый пустить мне кровь или дать лекарство, днём и ночью. Господи, сколько лекарств! Думаю, я проглотил за всё это время небольшой аптечный магазин… Стивен, я как раз рассказывал мисс Сьюзан, как ты пытался меня отравить своими экспериментальными отварами.

— Не слушайте его, доктор Мэтьюрин. Он нам говорил, как вы буквально спасли ему жизнь. Мы вам так признательны — ведь он научил нас вязать узлы на шнурках и сплеснивать шерстяные нитки.

— Да? — сказал Стивен. — Я ищу капитана. — Он пытливо заглянул под пустой стул. — У меня новость, которая его заинтересует; она всех нас касается. Ласкары страдают вовсе не от «бальдупани», происходящей из их собственных долин, наполненных миазмами — что бы там ни утверждал мистер Парли — а от испанской инфлюэнцы! Как странно думать, что мы, при всей нашей спешке, сами явимся причиной нашего запаздывания, а? Потому что при такой недостаче матросов мы, несомненно, скоро увидим, что уберут и марсели.

— А я не спешу. Я бы хотела, чтобы это путешествие длилось вечно, — сказала мисс Лэмб, но нашла отклик только у своей сестры.

— А это заразно? — спросил Джек.

— О, ещё как, дорогой мой, — сказал Стивен. — Думаю, что через несколько дней она охватит весь корабль. Но я дам им лекарство — о, я дам им лекарство! Юные леди, я попрошу вас принять снадобье вечером: я приготовил для вас обеих маленькую приятную профилактическую бутылочку, и ещё одну, покрепче, для майора Хилла… Кит! Кит!

— Где, где? — воскликнул мистер Джонсон, старший помощник. В молодости он ходил к Гренландии на промысел, и всё его существо всколыхнулось от этого слова. Ответа он не получил, поскольку доктор Мэтьюрин уже раскорячился как бабуин, пристраивая подзорную трубу на планширь и направляя её в волнующееся море куда-то между кораблем и горизонтом; но, проследив по трубе доктора направление и прикрыв ладонями глаза от солнца, мистер Джонсон разглядел отдалённый фонтан, и вслед за ним — ровное, мощное движение огромного животного; на сером фоне блеснуло что-то чёрное.

— О, для вас от него никакого толку нет, — сказал он, расслабившись. — Это финвал.

— Вы что, действительно можете различить его так далеко в море? — воскликнула мисс Сьюзан. — Какие моряки удивительные! Но почему от него нет толку, мистер Джонсон? Может быть, он не так полезен для здоровья, вроде устриц, добытых в месяцы без буквы Р?

— Вот, опять выпустил! — воскликнул мистер Джонсон, но уже бесстрастно и рассеянно, просто по привычке. — Ещё один. Посмотрите на фонтан, мисс Сьюзан. Только одна струя — значит, это финвал: у гренландских китов их две. Вот, вот, опять. Порядочного размера, должно быть, туша. Да вот толку никакого. Прямо-таки раздражение берёт, как подумаешь, сколько там плавает первоклассного жира, и всё без толку.

— Но почему же этот кит не годится? — спросила мисс Лэмб.

— Да потому что это финвал, вот почему.

— Моя сестра имела в виду — что не так с финвалом. Да, Люси?

— Он слишком громадный, мэм. Если у вас хватит дерзости напасть на него — если вы подберётесь к нему на вельботе и попадёте в него гарпуном — он может разнести лодку как миску с брюквой; и в любом случае размотает двухсотфатомовый линь меньше чем за минуту; вы поспешно подвязываете новый — он разматывает и его; ещё один — его тоже; и всё будет уходить вглубь. Он затянет вас за собой или утащит все лини: вы потеряете или линь, или жизнь, или и то и другое. То есть, как говорится — «Смирись, беги амбиций». Левиафана[48] на крючок вам подцепить не можно. Нет, лучше ограничиться гренландским китом — законная добыча.

— О, конечно, мистер Джонсон, — воскликнула мисс Лэмб. — Обещаю, что никогда в жизни не нападу на финвала.

Джеку нравились киты — милые создания, но он смог оторваться от их созерцания легче, чем Стивен, или тот парень на марсе, который вроде бы считался дозорным, и теперь разглядывал белое пятнышко на фоне темнеющего на западе моря. Корабль, решил он наконец; идёт под малыми парусами противоположным галсом.

Это и был корабль — «Беллона», бордосский приватир, один из самых красивых парусников из этого порта — высокий и лёгкий, как лебедь, впрочем, чрезмерно остойчивый; тридцатичетырехпушечный приватир с корабельным парусным вооружением, чистым днищем, новыми парусами и командой в двести шестьдесят человек. Добрая часть этих остроглазых моряков торчала теперь на салингах и переполненных марсовых площадках, и, хотя они не могли детально разглядеть «Лорда Нельсона», всё же увидели достаточно, чтобы капитан Дюмануар решил осторожно подойти ближе и в свете гаснущего дня приглядеться повнимательнее.

То, что он увидел, определённо было двадцатишестипушечным кораблем, возможно военным; но в этом случае — повреждённым военным, иначе его брам-стеньги ни за что бы не спустили при таком ветре. И по мере того, как Дюмануар и его помощник, устроившись на грота-салинге, всматривались вдаль и обдумывали увиденное, их представление о «Лорде Нельсоне» как о военном корабле постепенно улетучивалось. Оба были опытными моряками, за последние десять лет повидали немало судов Королевского флота; и даже в самом ходе «Лорда Нельсона» виделось нечто противоречащее тому, к чему они привыкли.

— Это ост-индиец, — произнес наконец капитан Дюмануар, и, хотя он был ещё не до конца убеждён в этом, сердце его забилось сильнее, и рука задрожала; он обхватил ею брам-ванты и повторил:

— Ост-индиец.

Не считая испанского галеона или корабля, перевозившего ценности, британский ост-индский корабль был самым богатым призом, который могло преподнести море.

Сотня мелких деталей подтверждала его суждение; впрочем, он всё же мог ошибиться, втянуть свою драгоценную «Беллону» в бой с одним из тех неуклюжих на вид английских кораблей шестого ранга[49], которые несли двадцатичетырехфунтовые карронады — сокрушительные орудия, имевшие многочисленную, хорошо обученную и охочую до стрельбы обслугу; и хотя капитан Дюмануар в принципе не имел возражений против небольшой стычки с судном более-менее размером с «Беллону», будь оно королевское или нет — всё же в первую очередь он должен быть уничтожать торговлю; его задача — обеспечивать прибыль своим хозяевам, а не покрывать себя славой.

Он вернулся на квартердек и прошёлся по нему взад-вперёд, глядя на небо на западе.

— Погасите огни один за другим, — сказал он. — И через четверть часа ложимся на другой галс. Оставьте только нижние паруса и фор-марсель. Матье, Жан-Поль, Пти-Андре — наверх; сменять их через каждую склянку, мсье Венсан.

«Беллона» была одним из тех немногих французских судов своего времени, на котором эти приказы, полученные вместе с указаниями по поводу подготовки пушек и прочего огнестрельного оружия, были ясно восприняты и толково и точно выполнены.

Настолько точно, что ещё до зари дозорный на баке «Лорда Нельсона» скорее почувствовал, чем увидел тёмную массу корабля с наветренной стороны — корабля, идущего параллельным курсом, и на расстоянии не более мили от них. Чего он не мог видеть — так это того, что корабль подготовлен к бою: пушки выкачены, ядра уложены в лотки, картузы наполнены и ждут, стрелковое оружие роздано, предохранительные сети натянуты, реи укреплены цепными боргами, шлюпки на буксире за кормой — но и без того ему совсем не нравилась близость судна, как не нравилось и отсутствие фонарей, так что, понаблюдав некоторое время — глаза слезились от ветра, и их приходилось всё время вытирать — он окликнул квартердек и, то и дело чихая, дал понять мистеру Пуллингсу, что по левому борту замечено судно.

Пуллингс, до той поры убаюканный ровной качкой, монотонным гудением такелажа, предательским теплом куртки и шерстяной шляпы, разом встрепенулся и начал действовать. Он покинул свой угол возле нактоуза, поднялся до середины наветренных вант и чихание прекратилось; три секунды пристального вглядывания в трубу — и вахта была поднята рёвом, которому Пуллингс научился на корабле его величества «Софи». На длинных железных шестах уже растягивали абордажные сети, когда ему удалось растрясти капитана Споттисвуда до состояния полного бодрствования, и тот подтвердил приказы — боевая тревога, очистить палубы, выкатить пушки, отправить женщин в трюм.

На палубе он обнаружил Джека в ночной рубашке.

— Будет дело, — сказал тот, повышая голос, чтобы перекричать раскаты восточного барабана. Приватир переложил руль, на нём перебрасопили реи, и он начал описывать гладкую кривую наперерез «Лорду Нельсону» — должен был пересечь его курс через четверть часа; фок подобрали, грот тоже: стало ясно, что приватир намеревается подойти с наветра под одними марселями — и он легко мог это сделать: гончая в погоне за барсуком. — Но у меня ещё есть время влезть в бриджи.

Бриджи, пара пистолетов. Стивен методично раскладывал инструменты при свете маканой свечи.

— Кто это, Джек? — спросил он.

— Корвет или крупный приватир, чтоб его: значит, будет дело.

На палубу. Здесь стало светлее, и беспорядка уже меньше, чем он ожидал увидеть — куда как неплохо. Капитан Споттисвуд повернул судно на курс фордевинд, чтобы выиграть ещё несколько минут подготовки, так что француз всё ещё находился на расстоянии в полмили и по-прежнему под марселями, всё ещё в сомнениях, предпочитая прощупать возможности «Лорда Нельсона», а не бросаться на него очертя голову.

Возможно, капитану Споттисвуду недоставало решительности, но у его офицеров её хватало, как и у большей части команды: они привыкли отражать атаки пиратов в Южно-Китайском море, кровожадных малайцев в Проливах и арабов в Персидском заливе, и абордажные сети уже были туго и ровно натянуты, ящики с оружием открыты, и по меньшей мере половина пушек — выкачены.

Джеку, стоявшему на переполненном квартердеке, пришлось влезть в паузу между двумя приказами, чтобы сказать:

— Я в вашем распоряжении, сэр. — К нему обернулось осунувшееся, встревоженное, постаревшее лицо. — Могу я принять командование пушками на баке?

— Да, сэр. Принимайте.

— Идёмте со мной, — сказал он майору Хиллу, который переминался с краю. Они пробежали по переходному мостку к баковым восемнадцатифунтовкам (две из них — под форкастелем, две — снаружи, под мелким дождём). Пуллингс распоряжался орудиями на шкафуте; старший помощник — двенадцатифунтовками на квартердеке, мистер Вонд — кормовыми восемнадцатифунтовками опердека, загромождавшими салон и каюты, а наверху высокий худой мичман, выглядевший безнадёжно больным, слабо покрикивал на расчёт погонной пушки.

Баковая батарея левого борта — пушки под номерами один, три, пять и семь —прекрасные современные орудия с кремнёвыми замками, и две из них уже были заряжены, выкачены и ждали со взведёнными ударниками. Крышку порта номера первого заклинило, матросы в тесноте пытались вскрыть её ломами и гандшпугами, колотили в неё ядром, тянули порт-тали; отчётливо пахло сильно взволнованными темнокожими. Джек согнулся под бимсами и сел верхом на пушку; вцепившись руками в лафет, он пнул крышку со всей силы. От неё отлетели щепки и чешуйки краски, но сама она не шелохнулась, будто встроенная в борт. Три раза подряд. Он сполз с пушки, прохромал вокруг, осматривая брюк[50], крикнул «Поднять ствол» и, когда жерло пушки оказалось вровень с портом — «Готовсь!». Он потянул за спусковой шнур. Вспышка, приглушённый грохот (сырой порох, ей-Богу), и пушка отскочила назад. От разбитого порта поднялся едкий дымок, а когда он немного рассеялся, Джек увидел, что банящий номер уже за работой и банник в стволе, в то время как остальной расчёт натягивает откатную таль. «Знают своё дело», — подумал он с удовольствием, отдирая от петель обломки крышки порта. — «А чёртова главного канонира распять». Но времени на размышления уже не осталось. Пушку под номером три всё ещё не выкатили. Джек и майор Хилл ухватились за подкатные тали и на «раз-два-три!» сдернули её с места — лафет ударился о косяк порта, ствол выдвинулся на всю возможную длину. Номер пятый обслуживали всего четыре ласкара и мичман, лоток для ядер пуст, и только три пыжа: должно быть, выкатилась пушка сама по себе, когда они её отвязали и корабль качнуло на волне.

— Где ваши люди? — спросил он мальчика, взяв у него кортик, чтобы обрезать застрявшую снасть.

— Больны, сэр, все больны. Калим умирает — даже говорить не может.

— Скажите главному канониру, что нам нужны ядра и побольше пыжей. Давайте, живенько. Что вам, сэр? — спросил он другого мичмана.

— Капитан спрашивает, зачем вы стреляли, сэр, — сказал запыхавшийся мичман.

— Чтоб открыть порт, — ответил Джек, улыбаясь в его встревоженное лицо с круглыми глазами. — Передайте ему, с моим поклоном, что на палубе недостаточно восемнадцатифунтовых ядер. Поживей.

Мичман закрыл рот, проглотив остальную часть своего сообщения, и исчез.

Седьмая была в хорошем состоянии: расчёт в семь человек, подносчик зарядов стоял возле правого борта с картузом в руках, орудие выровнено по горизонту, лопари талей аккуратно уложены; всё как полагается на хорошем судне. Командир расчёта, европеец с проседью в шевелюре, нервно усмехнулся, нагнул голову и притворился, что разглядывает прицел. Беглый матрос, без сомнения — должно быть, когда-то служил с ним на одном корабле, потом дезертировал и теперь боится, что его узнают. Был артиллерийским унтер-офицером, судя по состоянию орудия и принадлежностей. Джек подумал: «Надеюсь, он умеет наводить пушку не хуже, чем…»

Осмотрев кремень и затравочную полку, Джек выпрямился и огляделся. Гамаки ровными рядами укладывались в сеть. Полдюжины больных, выпоротых на палубе помощниками серанга, тащились с ядром, и серанг надсмотрщиком стоял позади них; на квартердеке всё ещё имело место некоторое смятение, но лихорадочная суета миновала. Им просто повезло с этой передышкой. От носа до кормы индиец выглядел теперь как боевой корабль: с нехваткой команды, со всё ещё загромождённой палубой, но — боевой корабль. Он перевёл взгляд за борт: уже достаточно рассвело, чтобы можно было разобрать красный цвет триколора в пятистах ярдах от них — теперь, когда дождь перестал, свет стал суровым и холодным — за полосой серого-серого моря. Держался стойкий вест, высокая облачность повсюду, за исключением горизонта; ровное умеренное волнение. «Беллона» по-прежнему шла левым галсом, она медлила, пытаясь прикинуть вес залпа «Лорда Нельсона». А «Лорд Нельсон» так и шёл курсом фордевинд, шёл тяжело — это было одним из его многочисленных недостатков. Было очень вероятно, что если капитан Споттисвуд продолжит идти таким курсом, француз повернёт на ветер и, делая две мили на одну «Лорда Нельсона», пройдёт за его кормой и даст продольный залп. Джек понимал это отчётливо: но в данный момент его мир был ограничен его орудиями, и было что-то успокоительное в подчинённости, ограниченной ответственности, и не надо принимать решений…

С седьмой, пятой и третьей всё было почти в порядке; вокруг номера один по-прежнему было слишком мало места, чтобы полный расчёт мог её быстро обслуживать; а расчёт на ней должен быть полным. Он в последний раз бросил взгляд на приватир — как красиво он рассекает волны! — и нырнул под форкастель.

Тяжёлая, торопливая, упорная, механическая работа — увесистые мешки, тюки, бочки — и Джек вдруг обнаружил, что насвистывает себе под нос адажио Гуммеля; София играла его так неумело… мило... а Диана так бурно, блестяще и решительно… Внезапная и такая сильная-сильная нежность к Софи — любить и защищать… ясная картина перед глазами: она стоит на ступенях дома. Какой это дурак — неужели Стивен? — сказал, что нельзя быть одновременно очень занятым и несчастным?.. Увы.

Первый выстрел с «Беллоны» прервал его размышления. Ядро из правой носовой восьмифунтовки мелькнуло вдоль левого борта «Лорда Нельсона», и, словно бы он нуждался в этом выстреле как в сигнале для начала действий, капитан Споттисвуд прокричал приказания. Реи перебрасопили, «Лорд Нельсон» повернул, и приватир обрисовался в порте номера один, словно в раме — ярко освещённый, особенно в сравнении с низким, тёмным, забитым людьми форкастелем. «Лорд Нельсон» немного увалился под ветер, утвердился на новом курсе, с «Беллоной» по раковине левого борта, так что теперь Джек видел только её передние паруса — в четырехстах ярдах, на расстоянии дальнего мушкетного выстрела. И, как только индиец выровнялся, выстрелили его кормовые пушки; шестикратный гром, тонкие пронзительные возгласы, и на нос передали приказ — «Стрелять, как только приблизится».

— Вот это уже другое дело, — сказал Джек и бросился вон из форкастеля. Долгое ожидание перед боем всегда было трудным, но теперь, через несколько секунд, не останется ничего, кроме текущего момента — ни сожалений, ни печали, ни времени на страх. За седьмой номер он был спокоен: в надёжных руках, направлена назад, насколько позволял порт, и командир расчёта, наклонившись, смотрел вдоль ствола, покрепче утвердившись, чтобы не мешала качка. Пушки шкафута выстрелили одновременно, и в наползшем дыму — он заполнил лёгкие, обостряя своим знакомым удушливым запахом лихорадку боя — Джек и майор Хилл одновременно схватились за длинные ломы, чтобы повернуть номер пятый — мёртвый пока что груз — в то время как ласкары тянули таль, чтобы со своей стороны сдернуть её и нацелить на корму «Беллоны», теперь как раз напротив них. Пушка номер семь отскочила — медленная, словно неохотная вспышка — густой дым, слишком много дыма. «Если весь порох такой, — размышлял Джек, согнувшись над пятым номером, с гандшпугом в руке, готовый приподнять ствол пушки, — то лучше прямо сейчас пойти на абордаж, не тратить времени на стрельбу. Хотя, — добавил он, — скорее всего, этот лицемерный негодяй просто не перезаряжал её с неделю или даже больше». — Он выждал, чтобы дать дыму рассеяться, чтобы корабль приподнялся на волне — выше, выше — и, в тот самый момент, когда он дёрнул спусковой шнур, он увидел, что «Беллона» исчезла в белом облаке своего бортового залпа. Пушка отпрыгнула в сторону из-под его склонённого тела. Из-за дыма он не мог видеть, куда пришёлся его выстрел, но громкий, резкий треск ясно дал понять, что наводка была хорошей. Бортовой залп приватира пропел над головой — дыры в фор-марселе, болтающийся булинь. Носовая пушка над головой выстрелила, и он бросился в форкастель, перепрыгнув через откатную таль, покуда пятую прочищали и перезаряжали. Он навел третий номер, первый, выстрелил из них и бросился назад, чтобы помочь снова выкатить пятую.

Стрельба велась теперь всеми расчётами: тринадцать пушек левого борта «Лорда Нельсона» стреляли с частотой одна-две в каждые полминуты или около того; семнадцать пушек «Беллоны», дав первые три согласных бортовых залпа в пять минут — замечательно даже для военного корабля — теперь стреляла менее регулярно, но беспрестанно. Её подветренная сторона задёрнулась покрывалом порохового дыма, которое медленно плыло в промежутке между двумя судами и постепенно сливалось с дымом, что выбрасывали против ветра пушки ост-индийца, и сквозь него тут и там мелькали оранжевые сполохи. Поэтому Джек только пару раз смог увидеть точно, куда попали выстрелы его расчёта: в первый раз, когда порыв ветра раздёрнул завесу и как раз в этот момент седьмая послала ядро по миделю противника, точно над грот-русленем, и во второй, когда его собственная пушка попала в нос и пробила корпус. Паруса «Беллоны» уже утратили прежнюю красоту, но тем не менее она сократила дистанцию и была теперь на траверзе «Лорда Нельсона», молотя его ядрами. Вопрос — выйдет ли она вперёд и пересечёт ли их курс?

На размышления времени почти не было: Джек перебегал от пушки к пушке, помогая перезаряжать, прочищать и откатывать, но ему стало ясно, что у «Беллоны» есть только восьмифунтовки, не больше, и что она может и намеревается скорее разорвать им паруса, попортить такелаж и рангоут, чем повредить ценный корпус или груз. Также было совершенно ясно, что «Беллоне» пришлись не по вкусу поражавшие её восемнадцатифунтовые ядра; три или четыре попадания по ватерлинии могли наделать дел, а одно удачное попадание могло сбить стеньгу. Если они поскорее не нанесут ей серьёзного ущерба — она пойдёт на сближение, оставит свою изящную тактику и пойдёт на сближение. Это опасная тварь, с её превосходной стрельбой и непрекращающимися попытками пересечь курс «Лорда Нельсона»; и ещё более опасной она станет на близком расстоянии. «Ладно, как до этого дойдёт, так и подумаем», — пробормотал он, хватаясь за лопарь тали.

Что-то оглушительно зазвенело у него в голове и вокруг него. Он упал. Наугад рванувшись в сторону от отката номера пятого, он попытался разобраться, серьёзно ранен или нет — невозможно сказать сразу. Нет, не серьёзно. Седьмая пушка взорвалась, убив троих из своей обслуги и разнеся голову командиру расчёта — его челюсть глубоко пробороздила предплечье Джека — и разметав повсюду вокруг осколки металла, которые поранили людей вплоть до грот-мачты; один такой осколок ударил его в голову, сбив с ног. Лицо, в которое он сейчас тупо уставился, принадлежало Пуллингсу, и оно повторяло:

— Вы должны сойти вниз, сэр. Вниз. Позвольте мне помочь вам спуститься вниз.

Он наконец пришёл в себя и закричал:

— Закрепите эту пушку! — голос звучал как будто со стороны. Благодарение Богу — то, что осталось от ствола и лафета, не сорвалось с рым-болтов; они быстро закрепили её, перебросили тела через борт и подтащили оставшиеся припасы к пятой.

Ещё три выстрела — три оглушающих раската прямо в ухо, грохочущая пушка, убитые, его собственная рана — всё слилось с неумолчным гамом и бешеным неистовством сражения.

Дым стал гуще, вспышки с борта «Беллоны» — ближе, куда ближе. Она быстро приближалась. Они всё быстрее обслуживали пушки: с остатком расчёта седьмой и ещё двумя людьми, которых послали от слетевшей с лафета шестифунтовки на квартердеке, они заряжали и стреляли, не останавливаясь ни на секунду. Металл разогрелся — разогрелся так, что орудия при откате подпрыгивали и брюк угрожающе звенел; затем пушки «Беллоны» дали залп картечью, и тут же с её борта открылся неистовый мушкетный огонь. Дым отнесло ветром, и вот она открылась их взглядам — прямо перед ними, на ней обстенивали грот-марсель, чтобы сбросить ход и встать борт к борту с индийцем. Сверху, с её марсов стреляли из ружей, чтобы очистить палубу «Лорда Нельсона», матросы на ноках реев приготовились захватить и притянуть реи двух судов друг к другу; на носу и на шкафуте уже стояли с крючьями наготове, форкастель и фок-ванты чернели от собравшихся там людей.

— Всем отражать абордажников, — прозвучало с квартердека, послышался скрежещущий звук соприкоснувшихся бортов, французы закричали и врубились абордажными саблями в защитную сеть — топоры, блеск клинков. Джек разрядил пистолет в чье-то решительное лицо, появившееся в проломе седьмого порта, подхватил тяжёлый гандшпуг и с удивительным ощущением своей силы и неуязвимости — полная уверенность — метнулся к разрыву в сети, где нападавшие пытались пробиться на нос «Лорда Нельсона»; основная часть нападающих сгрудилась именно на носу и на фок-вантах. Он встал там, одной ногой на разбитом планшире, и, ухватив гандшпуг посередине, отбивался, толкая и лупя наотмашь. Вокруг него визжащие ласкары дрались пиками и топорами, стреляли из пистолетов. Матросы индийца со шкафута и квартердека очистили переходный мостик, куда проникла было дюжина людей с приватира, и продолжили драться на форкастеле пиками.

Палуба британского корабля была выше, чем у «Беллоны»; кроме того, у неё был выраженный завал бортов: они сходились внутрь, так что между кораблями оставалось некоторое пространство. Но французы, отбиваясь, упорно лезли толпой и отчаянно стремились пробраться на борт. Их отбрасывали назад, они снова накатывались вперёд — новые бойцы десятками — пока волна не разделила корабли, и целая группа, застрявшая на фока-руслене, упала между ними, поражённая в самую гущу выстрелом из мушкетона мистера Джонстона. Серанг бросился на нок рея и перерезал тросы, абордажные крючья бессильно скользнули по планширю и соскочили, а пушки с квартердека, дав ещё три залпа картечью, ранили французского капитана, разбили штурвал «Беллоны» и срезали фал её бизани. Её залп прошёл мимо, и если бы только на «Лорде Нельсоне» было достаточно рук, чтобы одновременно отбиваться от абордажников и заряжать пушки — они бы вымели палубу «Беллоны» продольным огнём с десяти ярдов, но как раз этого они сейчас не могли — нос судна повело в сторону, и корабли тихо относило друг от друга.

Джек отнёс в кокпит какого-то мальчишку, руки которого были располосованы до кости — он вскинул их, прикрывая лицо — и Стивен сказал:

— Прижми вот здесь палец и держи, пока я смогу им заняться. Как мы держимся?

— Мы их отбросили. Теперь они собирают своих в шлюпки. Их там две-три сотни. Сейчас снова начнётся. Поторопись, Стивен, я не могу ждать. Мы должны всё связать и сплеснить. Сколько у тебя тут?

— Тридцать или сорок, — сказал Стивен, закрепляя жгут. — Мальчик, с тобой всё будет в порядке: лежи тихо. Джек, дай я осмотрю твою руку и голову.

— В другой раз. Сейчас бы пару удачных выстрелов и мы их обезвредим.

Удачный выстрел. Как он молился за него — каждый раз, наводя пушку, он молился за удачный выстрел. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Но ветер уже почти совсем улёгся, и густой, тяжёлый дым окружал борта «Беллоны» — он ничего не видел, и у него осталось только две пушки. У номера первого при первом же выстреле порвался брюк, ранив двух ласкаров и мичмана, и пушка лежала теперь на боку, предусмотрительно закреплённая придвинутой к ней бочкой. Расчёты заметно поредели — вся команда поредела — и огонь с борта «Лорда Нельсона» ослабел до одного выстрела в минуту, тогда как «Беллона» продолжала непрерывно греметь в пятидесяти ярдах с наветра.

Когда у него появилось время бросить взгляд в сторону кормы, перед его глазами предстала лишь жидкая цепочка людей на палубе, никаких сплочённых групп при каждой пушке. Одни были ранены, другие сбежали вниз — люки не были закрыты; а те, кто остался, были бледны, оглушены и измотаны, силы на исходе: они дрались безо всякого рвения. Хилл на какой-то долгий момент пропал из виду, затем снова появился, наводя третий номер. Джек забил пыж и протянул руку назад за ядром. Ничего. Чёртов мальчишка сбежал.

— Ядро! Ядро! — закричал Джек, и из грота-люка, переваливаясь с боку на бок, появился мальчик с двумя тяжёлыми ядрами в каждой руке, новый мальчик, нелепо одетый в выходной костюмчик: новенькие бриджи, синий сюртук, косичка с лентой. Толстый мальчик.

— Подноси их с носа, ты, сын сифилисной шлюхи, — рявкнул Джек в безмолвное побледневшее лицо мальчишки, выхватывая у него ядро, которое тут же забил в ствол. — С носа, от номера первого! Там их ещё дюжина. Давай бегом, бегом!

Он с силой затолкнул второй пыж в обжигающий ствол.

— Выкатывай, выкатывай!

Они с трудом, напрягаясь, борясь с креном судна на волне, сдвинули огромную тяжесть; маленького посиневшего ласкара, тоже навалившегося на пушку, теперь рвало. Раздался согласный рёв бортового залпа «Беллоны» — картечь и книппели, судя по визжащим звукам над головой — в то время, как они налегали на тали. Он выстрелил, увидел, как Хилл выдернул мальчишку из-под отката, и немедленно бросился вперёд, сквозь дым, к третьей. Проклятый мальчишка подвернулся под ноги. Джек поднял его и сказал мягко:

— Стой в стороне от пушек. Ты хороший мальчик — смелый. Подноси одно за раз, — указав на форкастель, — только поживее. Потом заряд. Ну же. Нам нужен заряд.

Заряда он так и не получил. Джек выстрелил из номера пятого, мельком глянул наверх, на громады марселей, увидел, как реи «Беллоны» скользнули в ванты «Лорда Нельсона» и услышал бешеный крик и рёв идущих на абордаж, но за спиной — за спиной! Шлюпки приватира проскользнули сзади, невидимые в дыму, и на незащищённом правом борту оказалась сотня французов.

Они заполонили шкафут «Лорда Нельсона», отрезав квартердек от форкастеля, и натиску людей, хлынувших со стороны носа сквозь разорванную книппелями сеть, вряд ли уже можно было противостоять. Лица, тела, руки — так близко, что он даже не мог размахнуться прибойником; кто-то маленький, но отчаянный обхватил его поперёк туловища. Упасть, придавить его — скользящий удар ногой. На ноги, снова лицом к ним, отбиваясь короткими ударами; вспышка боли. Толпа, натиск, на него наваливаются кучей. Назад, назад, шаг за шагом, запинаясь о лежащие тела, назад, назад. И затем — падение в пустоту и звук удара — слабый-слабый, будто из другого времени.

…Качающийся фонарь. Он смотрел на него: может быть, часами. Постепенно мир снова начал заполнять надлежащее ему место, память возвращалась слой за слоем, приближаясь к настоящему. Почти. Он не мог припомнить, что случилось после того, как взорвалась пушка бедного Хейнса. Да, Хейнса, конечно: так его звали. Баковый, вахта левого борта на «Резольюшене», произведён в младшие унтер-офицеры, когда они проходили мыс Доброй Надежды. Дальше всё тонуло во мраке: так случается, когда ты ранен. Он ранен? Он определённо был в кубрике, а вот это Стивен, пробирается среди тесно лежащих стонущих тел.

— Стивен, — позвал он немного погодя.

— Ну, как, дорогой мой? — сказал Стивен. — Как ты себя чувствуешь? Голова соображает?

— Неплохо, спасибо. Вроде бы цел.

— Я тоже так думаю. Конечности и грудная клетка не пострадали. Кома — это единственное, чего я боялся все эти дни. Ты упал в носовой люк. Тебе надо, пожалуй, попить альморавийской настойки. Эти собаки только половину её обнаружили.

— Нас захватили?

— Так точно, захватили. Наши потери — тридцать шесть убитыми и ранеными; и они взяли корабль. Обчистили нас безжалостно, просто до нитки обобрали, и первые несколько дней держали взаперти под палубой. Вот твоя настойка. Однако я извлёк картечную пулю из плеча капитана Дюмануара и позаботился об их раненых, и теперь нам милостиво позволили подниматься на палубу — подышать воздухом. Второй капитан, Азема — довольно любезный человек, бывший офицер королевского флота, и он запретил чрезмерные бесчинства, если не считать грабежа.

— Приватир есть приватир, — сказал Джек, пытаясь пожать плечами. — Но что с теми девушками? Мисс Лэмб, то есть?

— Они переодеты в мужское платье — в мальчиков. Только я не уверен, что их уловки кого-то ввели в заблуждение.

— Большая призовая команда? — спросил Джек, чьи мысли уже крутились вокруг возможности отбить корабль.

— Огромная, — сказал Стивен. — Сорок один. Офицеры Компании дали честное слово; некоторые ласкары подрядились на службу к французам за двойное жалованье, а все остальные — внизу, у них эта испанская инфлюэнца. Нас ведут в Ла-Корунью.

— Они же не думают всерьёз, что могут туда пройти, — сказал Джек. — Вход в Ла-Манш и всё море к западу от него кишат нашими крейсерами.

Говорил он уверенно; он знал, что в его словах есть немалая доля правды; но, хромая по квартердеку во вторник, когда Стивен позволил ему подняться на палубу, обозревал океан с чувством, близким к отчаянию. Огромный, пустой простор — только аккуратная «Беллона» неподалёку на ветре; ни паруса, ни самого маленького люггера на всём пространстве до любого горизонта; и после нескольких часов непрерывного наблюдения не было видно ни малейшей причины, по которой он мог бы появиться. Пусто; а где-то за горизонтом с подветренной стороны — испанский порт. Он вспомнил, как они когда-то возвращались из Вест-Индии на «Алерте» — шли по самому оживлённому морскому пути во всей Атлантике и не встретили ни одной живой души, пока не оказались в прибрежных водах в виду Лизарда[51].

Пополудни на палубу поднялся Пуллингс, бледный Пуллингс — у каждого борта по мисс Лэмб, которые поддерживали его. Джек его уже видел раньше (рана от картечи на бедре, от шпаги — в плече и два сломанных ребра), как и майора Хилла (внизу с инфлюэнцей) и всех прочих, кто был на попечении Стивена — но девушек он увидел в первый раз со дня сражения.

— Мои дорогие мисс Лэмб, — вскричал он, беря одну из них за свободную руку. — Надеюсь, с вами всё хорошо? Всё в порядке? — спрашивал он настойчиво, имея в виду «Над вами не слишком надругались?»

— Спасибо, сэр, — сказала мисс Лэмб, глядя на него задумчиво и как-то странно, будто совсем другая девушка. — У нас с сестрой всё превосходно.

— Мисс Лэмб, ваш самый преданный слуга, — сказал капитан Азема, приближаясь от правого борта и кланяясь. Это был крупный, темнолицый, широкий в плечах, плотный человек, уверенный — настоящий моряк, такие Джеку были по сердцу.

— Барышни под моей особой защитой, сэр, — сказал он. — Я убедил их носить просторные накидки, чтобы скрыть божественные формы, — он поцеловал кончики пальцев. — О неуважительном отношении к ним здесь не может быть и речи. Некоторые из моих людей в самом деле неотёсанные, грубые негодяи, даже буйные, как говорится; но даже помимо моей протекции все здесь как один испытывают глубокое уважение к таким героиням.

— А?.. — переспросил Джек.

— Ну да, сэр, — сказал Пуллингс, нежно привлекая к себе девушек. — Настоящие героини с железными нервами, носились как сумасшедшие — подтаскивали ядра, порох, фитили, когда у меня кремень вылетел, пыжи! Жанны д’Арк.

— Подносили порох? — воскликнул Джек. — Доктор Мэтьюрин говорил про штаны, или что-то в этом роде, но я…

— Вы бессовестный двуличный тип! — вскричала мисс Сьюзан. — Вы её видели! Вы наорали на Люси самыми ужасными словами, ничего ужаснее я в жизни своей не слышала! Вы грязно обругали мою сестру, сэр, не отпирайтесь! Фи, капитан Обри!

— Капитан Обри? — переспросил Азема, мысленно прибавляя к своей доле призовых денег награду за английского офицера — недурная сумма.

«Ну вот, проболталась — и меня увалило под ветер, — подумал Джек. — Подносили порох — какая изумительная отвага».

— Дорогие мои мисс Лэмб! — сказал он самым смиренным тоном. — Умоляю вас, простите меня. Последние полчаса сражения — чертовски горячее было дело — я их совершенно не помню. Я упал и ударился головой и совершенно ничего не помню. Но подносить порох — это изумительно отважный поступок: я горжусь вами, дорогие мои. Пожалуйста, извините меня. Кругом дым… штаны… а что именно я сказал — чтобы немедленно взять эти слова назад?

— Вы сказали… — начала мисс Сьюзан и замолчала. — Ну, я забыла; но это было чудовищно.

Пушечный выстрел заставил всю группу разом подскочить — нелепым нервным прыжком; все они говорили очень громко, потому что всё ещё были полуоглушены грохотом боя, но одиночный выстрел из пушки легко проник во внутреннее ухо, и они вместе крутанулись, словно марионетки, в сторону «Беллоны».

Всё это время она шла под марселями с двумя рифами, чтобы «Лорд Нельсон» не отставал, но теперь люди уже расходились по реям, чтобы отдать рифы, и капитан Дюмануар громко и ясно окликнул их, велев второму капитану поставить все возможные паруса и идти прямо в Ла-Корунью. Он добавил и ещё много другого, чего ни Джек ни Пуллингс не смогли понять, но в целом картина была ясна: их дозорный заметил парус с наветренной стороны; Дюмануар не хотел подвергать столь ценный приз ни малейшему риску и намеревался теперь повернуть на ветер и произвести рекогносцировку, а в зависимости от её результатов — либо приветствовать союзника или нейтрала, либо вступить в бой с врагом, либо, положившись на превосходные мореходные качества «Беллоны», увести незнакомца в сторону.

«Лорд Нельсон», тащивший за собой шлейф тёмно-коричневых водорослей, с постоянной течью (его помпы не останавливались с самого боя) и по-прежнему испытывающий нехватку парусов, рангоута и такелажа, мог развить скорость лишь в четыре узла, даже поставив брамсели, в то время как «Беллона», теперь тройная белая пирамида, пошла своим любимым курсом — в крутой бейдевинд, и спустя десять минут корабли были уже на расстоянии в две мили друг от друга. Джек попросил позволения подняться на марс; капитан Азема не только сказал, что умоляет его передвигаться по кораблю совершенно свободно, но ещё и одолжил ему подзорную трубу Стивена.

— День добрый, — сказал марсовый. Во время сражения Джек здорово врезал ему гандшпугом, но он не затаил обиды. — Это там один из твой фрегат.

— O, oui[52]? — откликнулся Джек, упираясь спиной в мачту. Отдалённый корабль, пойманный в подзорную трубу, враз оказался на несколько миль ближе. Тридцать шесть пушек… нет, тридцать восемь. Красный вымпел. «Наяда»? «Минерва»? Корабль шёл полным ветром при умеренной парусности, когда заметил «Беллону»; тогда появились лисели — на них выбрали шкоты как раз в тот момент, когда Джек как следует навёл на него трубу — и одновременно он изменил курс с намерением приблизиться к приватиру; затем на нём увидели «Лорда Нельсона» и снова поменяли курс, чтобы разобраться, кто это. В это время «Беллона» сменила галс — сменила неловко; у неё ушла целая вечность на то, что она проделывала на глазах Джека за пять минут от «руль под ветром» до «фока-шкоты выбрать»; на палубе её кривлялись, и он услышал смех. Она шла этим галсом, пока не оказалась в миле от фрегата, ровно держа ход против волны — брызги так и летели через её форкастель. На носу фрегата показалось белое облачко, и, немного сдвинув трубу, Джек увидел, что у бизань-гафеля появился красный флаг. Он нахмурился: он-то по крайней мере попробовал бы триколор или, поскольку в этих водах попадались крупные американские фрегаты — звёздно-полосатый флаг; может, оно бы и не сработало, но попытаться стоило. «Беллона» же, со своей стороны, вполне могла безо всякого притворства поднять национальный флаг, чтобы показать себя французским судном и увести фрегат прочь.

Так она и сделала. Именно так она и поступила; матрос позаимствовал у него трубу и стал глядеть в неё, облизнув чесночным языком; потом сдержанно усмехнулся. Джек точно знал, о чём сейчас думает капитан фрегата: далеко под ветром — судно; вероятно — торговое, возможно, приз, но что именно за приз — нельзя сказать; на расстоянии в три четверти мили его курс пересекает французский корвет — не слишком хорошо управляемый, не очень быстрый, стреляющий по нему наугад. Несложное решение для простого разумом: и вскоре Джек увидел, как фрегат приводится к ветру. Лисели исчезли, и он повернул, чтобы преследовать «Беллону», поставив все стаксели. Он разберётся с французом и затем вернётся, чтобы взглянуть на предполагаемый приз.

«Да не видишь разве, что она нарочно обезветрила свои паруса? — вскричал Джек про себя. — Что ж ты, никогда раньше не видел этого старого фокуса?»

Корабли скользили прочь, всё дальше и дальше в море, фрегат — вздымая носом великолепную волну, разбегавшуюся за кормой, а «Беллона» — держась чуть дальше предела досягаемости его погонных орудий; и когда они оба превратились в белые пятнышки, а их корпуса исчезли за горизонтом на норд-норд-осте, Джек с трудом полез вниз. Матрос кивнул ему — сочувственно, но философски: с ним это случалось прежде, с Джеком происходило сейчас — одна из маленьких жизненных невзгод.

Когда стемнело, капитан Азема немного изменил курс, согласно полученным приказам, и ост-индский корабль пошёл по пустынному морю, прокладывая по нему медленную борозду — сотня миль за двадцать четыре часа, но фрегату его было уже не найти.

В конце этой борозды лежала Ла-Корунья; Джек не сомневался, что капитан Азема выйдет к берегу с точностью до мили: не только потому, что капитан Азема был заправским моряком, но и потому, что день за днём стояла неизменно ясная погода — прекрасная погода для наблюдений и определения местоположения.

Ла-Корунья: Испания. Но теперь, когда стало известно, что Джек — офицер, его ни за что не выпустят на берег. Если бы он не дал слово чести, капитан Азема велел бы заковать его в кандалы, и так бы он и сидел, пока его не отправили бы на «Беллоне» или каком-нибудь шасс-маре[53] во Францию: он был ценной добычей.

Следующий день прошёл без изменений: всё то же пустое море, купол неба с голубоватыми облаками. И следующий за ним день тоже едва ли отличался от предыдущего, разве что Джек подумал было, что заболевает инфлюэнцей, а в обеих мисс Лэмб обнаружилось некоторое кокетство — за ними ухаживали французский лейтенант и шестнадцатилетний волонтёр со сверкающими глазами.

Но в пятницу море просто кишело судами — весь океан был испещрён неряшливыми парусами ловцов трески, возвращавшихся домой от Ньюфаундленда; унюхать их по ветру можно было за милю. И среди рыболовецких судов — мулета с латинским вооружением, с кучей странных, вкривь и вкось поставленных парусов, чудноватое судно с архаичного вида носом, к тому же неприятное напоминание о том, что берег близко: эти бобовые стручки не годились для пересечения океана. Но, хотя и мулета не была лишена интереса для моряка, обычный куттер далеко с подветренной стороны полностью отвлёк на себя их внимание.

— Вы видите куттер, сэр? — спросил Пуллингс.

Джек кивнул. Парусное вооружение куттера было больше в ходу у англичан, чем у французов; использовались они и военным флотом, и приватирами, и контрабандистами, и теми, кто ловил контрабандистов: они были быстрые, манёвренные и мало подвержены сносу — могли идти очень круто к ветру. Торговцы использовали их редко. И именно это судёнышко торговым не было: да и какой торговец стал бы пробираться таким замысловатым курсом среди рыболовецких судов? И к королевскому флоту он тоже не принадлежал: как только на нём заметили «Лорда Нельсона», над гротом появился гаф-топсель, современный парус, не принятый на военно-морской службе. Это был приватир.

Капитан Азема тоже придерживался этого мнения. Он приказал выкатить и зарядить пушки по обоим бортам, но без особой спешки: куттеру приходилось лавировать прямо против ветра. Более того, по мере того как судно, постоянно меняя галсы, подходило всё ближе и ближе, стало ясно, что в недавнем времени ему досталось: на гроте были взяты два рифа — предположительно из-за каких-то повреждений; видимая поверхность паруса испещрена грубо залатанными дырами, ещё больше таких заплат было на стакселе, а кливер так и вовсе был изорван; корпус имел какой-то пожёванный вид, а один из семи небольших портов правого борта носил следы поспешного ремонта. Вряд ли его стоило серьёзно опасаться, но Азема в любом случае не собирался рисковать: он приказал натянуть новую абордажную сеть, приготовить заряды в большом количестве и поднять на палубу ядра; а его теперешний боцман с помощью всех ласкаров, которые были способны к работе, закрепил реи.

«Лорд Нельсон» был готов к бою задолго до того, как куттер выстрелил и поднял английский флаг, но отвечать сразу не стал. Азема взглянул на Джека с Пуллингсом.

— Я не прошу вас сойти вниз, — сказал он. — Но если вы попытаетесь их окликнуть или подать какой-нибудь сигнал, я буду вынужден застрелить вас.

Он улыбнулся, но за поясом у него было два пистолета, и он явно не шутил. Джек сказал:

— Конечно, — и поклонился. Пуллингс неуверенно улыбнулся.

Куттер теперь был прямо по курсу, его грот заполоскал; Азема кивнул рулевому. «Лорд Нельсон» немного повернул, и Азема сказал:

— Огонь.

Бортовой залп — только восемнадцатифунтовки — был дан, когда борт качнуло вниз; кучно пошедшие ядра чиркнули по воде совсем рядом с носом и бортом куттера с левой стороны и рикошетом пронеслись над палубой, добавив новые дыры к уже имеющимся в его парусах и сбив треть бушприта. Куттер, ошеломлённый приветствием, попытался поймать ветер и повернуть; но из-за недостатка места и с болтающимся кливером не смог пересечь линию ветра. Он увалился под ветер, разрядив при этом в «Лорда Нельсона» свои семь шестифунтовок, и повернул через фордевинд на другой галс.

На куттере понимали, что замахнулись на крепкий орешек, взять его было действительно сложным делом: половина бортового залпа вроде этого легко отправила бы его на дно; но, набрав ход, куттер обошёл «Лорда Нельсона» с кормы и выстрелил снова; словно танцуя, повернул через фордевинд и скользнул обратно, чтобы оказаться у его носа по правому борту. С двух сотен ярдов его шестифунтовки не могли повредить толстым бортам «Лорда Нельсона», однако они всё же посекли его такелаж, и было ясно, что куттер собирается продолжать в том же духе.

Но Азема не стал дожидаться этого. Пока куттер прошёл взад и вперёд, повернув для того, чтобы дать залп, Азема встал бортом к ветру, развернув судно на 90 градусов. Он пробежал вдоль орудий, поговорив с командиром каждого, и послал расчётливый бортовой залп в то самое место, которое куттер занимал двумя секундами ранее: словно благодаря волшебству, интуиции, умению читать мысли шкипер куттера положил руль под ветер в ту самую секунду, когда прозвучал приказ «Огонь!», вмиг развернулся и пошёл прямо на «Лорда Нельсона». Он повторил это пару минут спустя, но уже не с помощью волшебства, а скорее благодаря расчёту времени, которое потребуется канонирам, чтобы снова навести на него пушки. На куттере собирались идти на абордаж, и чтобы оказаться вплотную к носу «Лорда Нельсона», им оставался всего один короткий галс. Джек мог видеть людей на палубе куттера, с абордажными саблями и топорами наготове — их было двадцать пять-тридцать, и шкипера у румпеля — в другой руке он держал шпагу: через миг должны раздаться боевые крики…

— Огонь, — снова сказал Азема, и когда дым рассеялся, стало видно, что куттер потерял марсель, и тот теперь бессильно свисает через борт; капитана за румпелем уже не было, а на палубе кучей лежали люди: кто-то шевелился, кто-то нет. Куттер по инерции пронесло мимо носа «Лорда Нельсона», за пределы досягаемости следующего залпа; и теперь они быстро уходили прочь, стремясь проложить между собой и ост-индским судном расстояние в сотню ярдов прежде, чем неспешный поворот «Лорда Нельсон» позволит ему открыть огонь с правого борта.

Тем не менее куттер уцелел, хотя было трудно понять, как ему это удалось — слишком много вспененной воды взметнулось в воздух вокруг него, и Азема, которому не было особого дела до возможности взять или потопить противника, ограничился тем, что дал напоследок несколько выстрелов, прежде чем лёг на прежний курс. Спустя десять минут куттер поставил новый кливер и стаксель и начал уменьшаться, уходить всё дальше и дальше, и затерялся среди отдалённых рыболовецких судов. Джек потянулся за часами — у него было обыкновение отмечать время начала и конца схватки — конечно, никаких часов у него не было.

— Я думаю, это было безрассудно, аморально, — сказал Азема. — Представьте, он бы убил кого-нибудь их моих людей! Он заслуживает колесования. Мне следовало потопить его. Я слишком великодушен. Это не храбрость, это просто глупость.

— Я бы согласился с вами, — сказал Джек, — если бы было наоборот. Шлюп, который не сдаётся линейному кораблю, совершает глупость.

— Мы по-разному смотрим на вещи, — сказал Азема, всё ещё раздражённый из-за потерянного времени и повреждённого такелажа. — У нас разное соотношение сил. Но, по крайней мере, — к нему возвращалось хорошее настроение, — надеюсь, что ваши соотечественники дадут нам передохнуть завтра.

Передохнуть соотечественники дали, и не только завтра, но и послезавтра утром; но вскоре после того, как Азема провёл полуденные наблюдения — 45°23’ N, 10°30’W — и пообещал своим пленникам испанский хлеб и настоящий кофе на завтрак, раздался крик, извещавший о том, что с наветра показался парус.

Постепенно белое пятнышко выросло и оказалось бригом; и этот бриг определённо их преследовал. Прошло несколько часов: за обедом капитан Азема был задумчив и погружён в свои мысли — едва притронулся к пище и несколько раз поднимался на палубу. «Лорд Нельсон» шёл под брамселями, под верхними и нижними лиселями, что приближало его к Ла-Корунье со скоростью в пять или даже шесть узлов — по мере того, как свежел ветер. Вскоре после четырёх поставили также бом-брамсели — с опаской, не зная, как повреждённые мачты выдержат нагрузку; и какое-то время казалось, что бриг начал отставать.

— Сэр, — тихо сказал Пуллингс, спустившись с головокружительной высоты после тщательного изучения брига. — Я почти уверен, что это «Сигалл». Мой дядя служил на нём штурманом в девяносто девятом, и я не раз бывал на борту.

— «Сигалл»? — переспросил Джек, прищурившись. — Он вроде сменил пушки на карронады?

— Верно, сэр. Шестнадцать двадцатичетырехфунтовых — еле помещаются в портах — и две длинные шестифунтовки. Он может здорово вдарить, если только подойдет поближе, да только он ужасно медленный.

— Медленнее чем это?

— Ещё как, сэр. Но смотрите, он ставит трюмсели. Это может изменить всё дело.

Изменение было маленьким, совсем маленьким — как если бы к парусам добавили одну-две скатерти. Тем не менее, этого оказалось достаточно, чтобы после пяти часов неустанной погони «Сигалл» подошёл на расстояние выстрела кормовых восемнадцатифунтовок на правом борту «Лорда Нельсона», а также его длинноствольной восьмифунтовки, которую капитан Азема приказал переместить, чтобы иметь возможность стрелять сквозь галерею капитанской каюты.

На протяжении десяти морских миль бриг — а они теперь были уверены в том, что это «Сигалл» — мог отвечать только носовыми шестифунтовками, что не давало ничего, кроме дыма и воодушевления для его команды; но мало-помалу «Лорд Нельсон» углублялся в тёмную полосу моря, где ветер, отражённый Центральной Кордильерой, в сочетании с отливным течением сформировал своеобразный рубеж — малоподвижную, покрытую зыбью область моря, облюбованную чайками и другими прибрежными птицами.

В течение пяти минут «Лорд Нельсон» существенно сбавил ход; такелаж пел всё слабее и слабее, и «Сигалл» вскоре оказался у них по правой раковине. Не успев ещё в свою очередь пересечь тёмную полосу воды, бриг дал первый полный бортовой залп из своих предназначенных для ближнего боя карронад: недолёт, и следующий тоже; но одно двадцатичетырехфунтовое ядро, срикошетив, пробилось через гамаки и на излёте стукнулось о грот-мачту. Капитан Азема задумчиво перевёл взгляд с тяжёлого ядра на бриг: тот ещё мог пройти с четверть мили, прежде чем потеряет хороший ветер. А приблизившись ещё хотя бы на пятьдесят ярдов, эти двадцатичетырехфунтовки громыхнут прямо ему в уши, пробивая драгоценные борта ост-индского судна и подвергая риску и так уже повреждённые мачты. Им владело скорее раздражение, чем опасения за исход столкновения: и скорость и точность стрельбы «Сигалла» оставляли желать много лучшего, в то время как у него на судне находилось восемь опытных наводчиков; способность брига к маневрированию тоже вряд ли была много лучше, чем у него, и ему нужно было всего лишь сбить им одно-два рангоутных дерева, чтобы оставить бриг позади и достичь побережья. Тем не менее, ему следовало как следует собраться.

— Этот ваш бриг весьма некстати, — сказал он Джеку. — Похоже, у нас могут с ним возникнуть серьёзные сложности. Я должен попросить вас спуститься в трюм. Messiers les prisonniers[54] в трюм, пожалуйста — прошу всех пленников пройти вниз.

Возражать его властному тону не приходилось. Они неохотно спустились, бросая взгляды на вечернее море — люк за люком вплоть до последнего; решётчатая крышка с глухим звуком захлопнулась над их головой; загремела цепь. Именно отсюда, из битком набитой утробы ост-индийца, запертые среди запахов чая, корицы и трюмной воды, Джек, Пуллингс, европейские служащие Компании и все прочие пассажиры следили за сражением. Следили, разумеется, только с помощью слуха, поскольку находились ниже ватерлинии, и видно было только раскачивающийся фонарь и смутные очертания тюков; но то, что они слышали — слышали хорошо. Корпус «Лорда Нельсона» резонировал от грохота его восемнадцатифунтовок как музыкальный ящик, понижая звук на октаву; а море доносило также звук бортовых залпов «Сигалла» — странный глухой звук, как будто удары обёрнутого ватой молота где-то в отдалении — звук, лишённый обертонов и настолько чёткий, что можно было даже различить каждую из восьми карронад, чьи выстрелы на открытом воздухе сливались бы в один.

Они слушали, пытаясь вычислить направление стрельбы, прикидывали вес залпов — четыреста тридцать два фунта у «Лорда Нельсона», триста девяносто два у брига — и возможность пустить их в дело.

— Азема использует только тяжёлые пушки, — заметил Джек. — Ведёт прицельный огонь по мачтам, даже не сомневаюсь.

Иногда выстрелы «Сигалла» попадали в цель, и они радостно вскрикивали, строя догадки о том, куда пришёлся удар; один раз прилив воды в льяле и возобновление работы помп дали понять, что ядро пробило корпус «Лорда Нельсона» по ватерлинии, вероятно, в форпике, в другой раз гулкий металлический звон оповестил, что ядро ударило в пушку — возможно, сбило её. Часам к трём утра свечи догорели, и теперь они лежали в темноте, слушая, слушая, иногда с тоской думая о плащах, пледах, подушках, еде; иногда задрёмывали. Стрельба так и продолжалась; «Сигалл» отказался от бортовых залпов и последовательно разряжал орудие за орудием; «Лорд Нельсон» с самого начала сражения не менял характера стрельбы: ровный, неизменный ритм, час за часом.

Потом мисс Лэмб вдруг проснулась с криком «Крыса! Это была чудовищная, огромная мокрая крыса! О, как мне не хватает моих штанов!»

Внимание, вначале очень напряжённое, слабело по мере того как тянулась долгая ночь. Раз или два Джек заговаривал с майором Хиллом и с Пуллингсом и не получил ответа. Он обнаружил, что его подсчёт залпов как-то смешался с количеством больных и раненых под опекой Стивена, с разговорами с Софией, с мыслями о еде, кофе, об игре трио ре-минор — резковатом Дианином глиссандо и низкой длительной ноте виолончели, когда они играли его втроём.

В трюм хлынул свет, загремела цепь, заскрипела решётка, и он осознал, что почти заснул.

Почти, потому так знал, что стрельба прекратилась уже где-то с час назад или больше, но достаточно, чтобы ощутить неловкость и стыд.

Наверху шёл дождь, мелкая морось с высокого неба; очень слабый ветер, и тот — бриз с суши; капитан Азема и его люди выглядели смертельно бледными, уставшими, но безмятежными — слишком изнурённые для открытого выражения радости, просто безмятежные. «Лорд Нельсон» скользил в крутой бейдевинд под фор— и грот-марселями в сторону от неподвижного «Сигалла» у него по правой раковине. Даже на таком расстоянии Джек мог видеть, как сильно тому досталось. Фока-рей сбит, грот-стеньга, похоже, качается, обломки громоздятся на палубе и свисают с бортов; четыре порта разбиты, и очень низкая осадка: помпы задействованы в полную силу. Он отошёл от берега, чтобы починить рангоут и такелаж и заделать течи, и вероятность того, что он снова вступит в бой — будет способен снова вступить в бой — была.

Капитан Азема склонился над пушкой, наводя её крайне тщательно — он переждал волну и выстрелил, послав ядро точно по миделю, в группу занятых ремонтом. Он проследил за полётом ядра, затем сказал:

— Продолжай, Партр.

И отступил к нактоузу, на котором дымилась кружка с кофе.

Это было совершенно приемлемо, Джек мог бы поступить точно так же, но всё же это было проделано так хладнокровно, что Джек отказался от варева в кружке и отвернулся, чтобы оценить ущерб, нанесённый «Лорду Нельсону», и посмотреть на берег, который теперь загораживал весь восточный горизонт. Ущерб был значительным, но не катастрофическим; Азема вышел к берегу не совсем там, где рассчитывал: прямо по курсу мыс Приор, но к полудню они будут на рейде Ла-Коруньи. Джек не обратил внимания на второй выстрел, пытаясь разобраться, почему они его так задевают: у него не было каких-то особых друзей на борту «Сигалла». Разобраться он так и не смог, только понял, что чувствует к Азема самую откровенную враждебность, и восторг, что вспыхнул в нём при виде первого корабля, огибающего испанский мыс, держащего курс на север, и воспрянувшая надежда, когда, казалось, всё окончательно пропало, были какими-то совсем особенными. Направляющийся в родной порт линейный корабль, корабль его величества «Колосс», и за ним восьмидесятипушечный «Тоннант».

— Два линейных корабля, — донеслось с топа мачты. Но за ними показались ещё два — мощная эскадра, под всеми парусами и с наветра. Уйти ни малейшего шанса. Молчание, усталое оцепенение; и в этой тишине Джек шагнул к наведённой восемнадцатифунтовке, положил руку на замок и сказал холодно:

— Вы не должны больше стрелять, сэр. Вам следует сдаться бригу.