Потоки горные

Александр Медник

Он рассказывал свою грустную историю в госпитале, полусидя в кровати и часто поправляя подушку под спиной. Тогда болезненная улыбка появлялась на его исхудалом лице и он жаловался:

"Ах и устал я лежать в этом госпитале. Вот при вас пробую сидеть немножко. Свыше двух месяцев здесь надоедаю сестрам милосердия." И опять та же безрадостная улыбка появлялась на мгновение и исчезала.

"Вот и вас утомил уже своей жизненной повестью. Нет? Ну и хорошо, ведь только вступление сделал. Детство мое было скучное и безрадостное. Мальчишкой в город отправили мастерству учиться, вот и попал к сапожнику - горемыке. Не только пил он до отвала, особенно в конце недели, да к тому же и тиран настоящий был. Зверь, а не человек. Сухенькую жену избивает, клянет. Детей своих порет без причины, и мне синяков несколько посадит на лице, - мол плохой подмастерье. Работу портит. А мне больно и жалко слышать такие слова. Ведь стараюсь изо всех сил. При людях не нахвалится: мальчишка, как старый. Скоро лучше меня и лакированные сапоги будет мастерить. Молодчина Саша! А вот как напьется, жизни нет, хоть убегай. А куда убежать? Из дому выгонит мачеха, а здесь хотя кусок хлеба, слезой орошенный, имею. Вот так детство протекло. И признаюсь вам, что оставило оно след в душе моей. Сердце плакало и ожесточалось. - Обожди, кривой пьяница, - думал я себе тихонько. - Вот научусь ремеслу. Вырасту, выше тебя, Артамон Кривулька, стану. - Такое смешное имя имел - Кривулька. И в добавок к тому на правую ногу начал хромать после драки на базаре. - Вот тогда тебе покажу кто такой Саша Подкамень! И левую ногу тебе поломаю и правую руку - на двое, ту, которая синяки мне лепила. За все расплачусь! И за себя и за жену твою, которая, как мать родная смотрела за мною, и за детей, что трепетали пред извергом таким. - И так вот посмотрю бывало на Артамона со злобою огненной, когда он сопит сердито над сапогом, и сержусь, почему я не большой уже? Почему не могу отомстить ему, чтобы на маленьком сердце легче стало. На знало это сердечко о Боге много. Только и слышал от жены Артамона, что Он за сирот заступается. Что Бог терпит долго, но все видит. И непременно заступится. Эти слова меня немного ободряли и смягчали мой гнев. С этим гневом я жил, спал и дружил. Вот иногда и думу думаю даже в этом госпитале: почему я таким человеком - нелюдимкой стал? Всех подозревал, сторонился и добрых. Спорил со всеми, обвинял и невиновных. Много зла я наделал людям. Мстил им, кривду творил. Все, казалось, они как Артамон Кривулька, мне больше зла делают, все они против меня. Гонители мои. Я сказал вам, что меня зовут Александр Медник. Это сам я себе такое имя приложил. Видите я сделал много зла даже святым людям, которые по Евангелию добрую жизнь проводят. Великое горе я причинял проповедникам Евангелия, особенно там, где безбожие превозносится над верой и правдой. Там я им, этим бедняжкам проповедникам, насолил порядочно. Прямо в раны их тела и сердец их чутких. А за что, спросите меня, - сам не знаю. Злоба такая владела мною, сила страшная, как пьянство Артамоном сапожником овладевало и он бесился, так и со мной. Только по-иному. Я причинял людям страдания и мне делалось легче, когда я видел их страдающими. Я видел в них Артамона Кривульку. Мне казалось, что они мне синяки под глазами лепили. А теперь вот я им назад отдаю. Расчитываюсь. Силу имею и делаю им зло. Видите, друг добрый, жил я во зле и во тьме сатанинской. Без Бога и без любви Его. Мышление мое было ужасное. Чувства горькие. А огонь внутри жег меня, как Каина. Я не имел покоя ни днем ни ночью. Сбился с пути и так долго терпел меня мелосердный Господь! Прошел я огни и воды. И трубы медные, раскаленные. Вот до Америки дошел. Смотрел на богатство ее, на людей ее беззаботных и не лучше делалось на сердце. Вспомнил жизнь свою, детство тяжелое. Голод и холод дней революции, войны. И где-то глубоко в в сердце шевелилось жуткое чувство, хотелось мне бить эту Америку. Кулаками будить ее к сознанию, к жизни. А жизни то и у самого не было. Вот так бродил я по этой Америке, по фермам и городам, пока не докатился до этого госпиталя. Свыше двух месяцев здесь, но не жалею, нет. Ведь здесь я как-будто на свет народился, себя познал и Божий голос услышал в своем черством, печальном сердце. Милость Божия не оттолкнула и так тепло и приятно стало внутри. Вы знаете, как это бывает с человеком, когда Христос прощает его и как-будто обнимает Своей рукой милосердной.

А случилось это со мною так неожиданно и просто так, как в Евангелии рассказывается. Вот слепой человек бродит бедняга без света, без радости. И вдруг проходит Господь мимо него. Вот и говорят ему добрые люди: "Вот пророк проходит, Который и слепым очи открывает. Попроси Его!" Тут слепой как начал кричать да просить. Оборачивается Учитель и спрашивает: - "Чего хочешь?'! А Сам Он знал то чего бедняк хочет. А тот ему: - Чтобы прозреть мне, Господи." - И не прогнал его Христос. Так вот и со мной случилось. Вошел как-то в палату эту человек небольшой и к тому же на правую йогу прихрамывает. А глаза у него такие добрые, ласковые, как матери любящей. Сердце бы отдал ближнему. Сразу мне Артамон сапожник припомнился, тот тоже на правую ногу прихрамывал, но глаз таких не имел. Думаю себе, какая разница в в человеке оба хромые, а сердца-то разные! Прошелся он по палате, листочки какие то раздает больным, а потом и около меня остановился и смотрит. А я на него. Ожидаю, что будет дальше.

- Вас зовут Александр, правда?

- Да, Александр. А вы как узнали мое имя? Я вас не знаю.

- Ну вы не знаете. А я знаю. И так ласково улыбается и кладет руку на плечо. Погладил раз-два и смотрит так пристально на меня.

- Вы из новых эмигрантов в Америке. Вы одинокий, как былина в поле. Никто не приходит проведать вас. Тяжело в мире человеку жить без друзей. И положил руку свою на голову мою, а мне так странно и приятно стало на сердце. Давно, давно, так мать клала руку на головку Саши, пять годков мне было. А вот не забыть ласки той, нежности материнской.

- Но вы не один, друг мой, в этом мире. Не один. Нет! Есть такой Друг и у вас, Который всегда верен. Всегда любит.

- У меня нет друга здесь... Я враждебный человек по натуре своей. А с вами вот чего-то приятно говорить. Теплота прошла в средине, по сердцу. Кто вы? - Спрашиваю хромого незнакомца. А он улыбается и по плечу гладит.

- Я скромный посланник Друга людей. Друга одиноких и несчастных.

- А где Он? Друг ваш этот?

- Здесь Он, Александр. Здесь в палате.

- В палате? В этой?

- В каждой палате, Александр. Всюду, где хотят Его помощи. Милости Его. Я говорю о Спасителе, Который любит грешников и принимает их к Себе.

- Да я грешник порядочный. Страшный грешник. - Говорю ему.

И вот тогда теплый свет, как электричество, как любовь большая, чистая, проник в мое сердце, в душу и во все больное тело мое. Я много плакал от радости или сам не знаю почему и сердце мое жестокое разбилось, раскрошилось. Повалилось, как домик песчаный. А Бог дал мне новое сердце. Читаю вот Евангелие, Апостолов и дочитался до Александра медника, который много зла сделал святому апостолу. Вот и приложил его имя к себе. И я Александр. Медник. Зло делал, великое зло. А теперь умираю в чужой стране, как сирота. Спасибо, что наставили. Спасибо вам, добрый друг! Господи награди вас. Да вот еще, как помру, то останутся у меня немного средств, скажите начальству в госпитале, пусть остаток на сирот отдадут. Найдите мальчишку несчастного, как Саша был давно тому назад. Поставьте его на ноги. Скажет пусть ему Америка, что это подарок от такого же, - сироты бездомного.

Да, непременно скажите начальству о моем решении. Вот как вы Александра медника на свете белом встретили. Только покаянного. Ежели б пожить мне еще! Ах, сколько добра бы сделал я, по милости Божией! Даже если бы Артамона пьяницу чудом встретил и его бы наградил. Нет, нет не до драки мне теперь. Все переменилось во мне, натуру чувствую в себе новую. Вот чудо настоящее, не знал, что Христос такой Чудодейственный.

Александр опустился на кровать и начал тяжело дышать. Опять он почувствовал нежное прикосновение руки нового друга к его воспаленной голове.

Через минуту, открыв искрящиеся любовью глаза, он проговорил:

- Так не забудьте о мальчишке-сиротке. Скажите начальству. Пусть знает Америка, что доллары ее не пропали даром. Сиротка вырастет, Христос полюбит ее. И вместе пойдут далее жить. "

Александр скончался через два дня. На его измученном болью лице не осталось ни признаков страдания, ни злобы, которые так долго, как тень, ходили за ним. Казалось, Сам его Друг-Спаситель озарял лицо тихим светом Своего присутствия.