Потоки горные

Странный сон

Костя Топорчук вздрогнул во сне и неожиданно пробудился. В комнате было темно и тихо, как во гробе. Сердце его возбужденно билось. Он приподнялся и почувствовал, как холодный пот, такой же неприятный, как разбудившее его сновидение, выступил на его теле.

- В чем дело? Что мне приснилось и так взволновало меня? - Мысленно спрашивал себя перепуганный Топорчук. Однако, нити мыслей и воспоминаний оборвались. Он был бессилен их связать, подробностей странного сна не мог вспомнить, но и не мог успокоиться. Ему делалось страшно в своем собственном доме. Переживания во сне были исключительные, неприятные и волнующие сердце. Он начал обдумывать происшествия вечера. Все, ведь, было хорошо. Пришел он из собрания, где была встреча Нового Года. Там пели, говорили, пили чай и молились, кто хотел. Правда, он не молился и много не говорил, но все было мирно. Никто не оскорбил его. Ну что-же, некоторым он не подал руки и не пожелал счастья на Новый Год, но и ему не все сунули свои руки, в которых он не особенно нуждался. Ведь много есть людей, которых нельзя любить. Много есть плохих людей даже в собраниях. Некоторые ему не нравятся, хотя и молятся. Вот с такими нужно построже, прижать их надо. Да и проповедники разные на свете. Всё о любви да о милости говорят, в сердце лезут и тревогу приносят только. Пусть себе они, такие проповедники, в другие места идут. Он не нуждается в них здесь. Да, он их выдворял, но умело. Теснил их, и наступал, может и до боли, может и плакали они, проповедники эти самые, но он выигрывал. Ведь он, Костя Топорчук, человек сильный в собраниях, цену себе знает и никого не боится. Ну вот и теперь Новый Год встречали, он сидел тихо в собрании, а что он не любит некоторых и понимает о них плохо, то разве в том есть грех какой? Для всех любви много не соберешь, как деньги расходуются и любовь так расходится. Сам Бог не может всех любить. А вот сон... Так растревожил меня. - Мысли, как испуганные птицы, черные птицы, прыгали, сталкивались, издавали непонятные тревожные звуки. Косте Топорчуку на сердце делалось все тяжелее. Начала пробирать его дрожь. Он встал и, накинув халат, подошел к спальне жены,- их только двое осталось, дети разошлись, уже свои дома имеют.

- Мери... Мери... Ты спишь? - Шопот его казался ему громким и хриплым, неприятным. Он начал бояться своего голоса.

Крепко спавшая Мария проснулась испуганно, заговорила: - А? Что случилось?!

- Да ничего... Только сон... Проснулся и не могу глаз закрыть. Боже, упаси, не беда ли идет какая.

- Ну, ложись иди и спи... Точно старуха какая... Сон...

- Да вот не могу, Мери... В жизни такого не переживал... Страх напал великий, трясет меня, Мери. А вот вспомнить не могу, что привиделось мне. Как бы говорил со мной кто-то, но не человек... Слова какие-то особые, а вспомнить не могу. Может помолилась бы за меня, Мери? Ты праведнее меня, сердце твое чище пред Богом. Не согрешил ли я жестокостью своего сердца? Не без греха человек в земной жизни... Помолись, Мери, а то, чтоб сердце не разорвалось, так стучит и стучит. - Говорил эти слова Костя Топорчук нежно и ласково, точно дитя к матери. Мария зевнула, посидела секунду тихо и сказала:

- Чтоб это было? Просила тебя раньше, не угрызай людей, не ропщи на проповедующих. Может Бог говорил к тебе... Ох, милость Господня, осени светом нас грешных, помилуй рабов Твоих недостойных.

Потом оба они стали на колени и Мария молилась пламенно и слезно о муже своем, о сердце его немилостивом к людям, о том, чтобы сон пришел на память, и чтобы Новый Год не был таким тревожным, как эта ночь неспокойная.

- Иди и спи... Утро вечера мудренее, говорят люди. Успокойся да в мире с людьми живи, старые уже мы, о вечности пора думать.

Костя еще долго не мог уснуть, он много думал и мысленно обещал Богу быть лучшим христианином в добродетельности и почтении пастырей. Поутру он немного рассеялся и почти забыл ночное волнение. Только временами желание проникнуть в содержание сна занимало его.

Днем они ехали с женой к детям погостить. Проезжая на окраине города, его автомобиль приблизился к группе голубей, клевавших на дороге. Костя Топорчук не пугнул гудком своего нового автомобиля. Вдруг, он приостановил машину, свернул к тротуару и остановил мотор. Бледность изменила вид его лица.

- А ты чего, Костя? - Удивилась тихая Мария.

- Теперь я все вижу, Мери... Сон вижу...

- Ну вот опять сон... Ну что-же ты видишь, говори поскорей!

- Видишь голубей? Сон про них был... Вот он сизый... Такого во сне видел, в своих руках, Мери. Как бы поймал его и хочу задушить. За горлышко вот так нажимаю постепенно, а он смотрит так жалобно на меня и слеза кап-кап... А я смеюсь и дальше душу. Вдруг, Мери, эта птица Божия открывает ротик и говорит, как человек кроткий, Божий... Такого голоса не слыхал нигде, нежный и строгий. Говорит мне:

- Константин Топорчук! Зачем ты душишь меня? Не души пусти. Я христианин, я брат твой, не души...

А я смеюсь и дальше потихоньку душу его. Он больше не просил меня, а только тихо прошептал:

- Виновен пред Богом будешь... Виновен! - И головка склонилась его. Это тогда я проснулся, когда слова его услышал. Смеяться я перестал. Сделалось мне страшно пред Богом.

Заговорила испуганная жена:

- Костя, виновен ты пред Богом был не раз, когда воевал с братьями в церкви, когда жестоко поступал с людьми. Не раз плакала в молитве за тебя. Особенно же, когда ты проповедника подкапывал, чтобы разорить его и деток его. Господи, прости нам! Мария вытирала орошенные слезами глаза, и тихо всхлипывал с нею муж. Из-за высоких домов выглянуло солнце и приятно им улыбнулось. Для них настал воистину Новый Год!