Потоки горные

Воскресение

Как вкопанный, он стоял на крутом берегу океана, который пенился, сердился, бился бесполезно о скалистый берег, утихал на мгновение и опять, как бы порываясь к утерянной свободе, мощной грудью ударялся о неподвижный, равнодушный берег. Высокая фигура в тенях вечера казалась особенно высокой и и как-бы согбенной. Вокруг ни души. Только тени, облачное небо и внизу пенящиеся воды. Да мысли ... Не уйти от них, не спрятаться, не бросить их одних в пучину вод. Разве с собой... Кривая улыбка перекосила худое лицо мужчины и мысль за мыслью побежала в голове, как на ленте аппарата.

- Это самое лучшее, Ивановский, что ты можешь избрать в твоей разбившейся жизни, как вазон цветов разбитый. Многое, ведь в жизни разбивается: аэропланы, автомобили, поезда и люди... Это неизбежный закон жизни, даже если человек умирает естественно, после болезни, это то же самое, - он разрушается, разбивается. Нет его. И что такое человек и и жизнь его, в конце концов! Букашка, песчинка, мелочь мертвой вселенной, её холодных законов рождения и уничтожения, разрушения. Видишь, Ивановский, ты пробовал идеализировать людей и всю жестокую жизнь. Напрасно! Ты хотел мертвое, механическое существо, человека, превратить в несуществующее божество, облечь его в фантастическое ангельское подобие. Ну и что-же, какой результат? Молодость, таланты, жизнь ты свою положил на этот алтарь идеализма, а человек остался зверьком. Эти зверьки в алчной похоти жертвы напали на тебя и изранили твое сердце, твой интеллект. Да, ты профессор университета, сеял разумное, вечное семя... Помнишь Некрасова? А конец-то какой? Конец, проф. Ивановский! Где твои друзья, жена? Все изменили тебе... Ты никому не нужен... Твой друг оказался Иудой Искариотским. Мозг твой горит пламенем и твой исход, - заключение в доме умалишенных через месяц, год или два. Ты сгораешь, профессор! А здесь, так просто и легко,... Одно движение вперед... Решительность и всему - конец...

Мысли, как живой человек, как дух, с неопровержимой логикой загоняли Михаила Владимировича Ивановского в тупой угол. Он выпрямился. Тихий шепот его уст подхватил ветер и понес волнам:

- Отойди от меня, лукавый...

Но мысль опасная, черная и привлекательная не уходила. Она ухватилась всеми своими адскими щупальцами за душу человека и не пускала его. Воспоминания пробегали картинами в его больном воображении и опять согнули его и как-будто ближе подвинули к роковому обрыву

- Видишь, ты любил её, лучшие годы ей отдал, а она... Правда, ты был весьма занят, серьёзен. Возможно, не дал ей чего-то, что мучало её, тянуло в веселый водоворот жизни.

Галина, его быстрая и привлекательная жена, вспоминалась ему, когда оба они были студентами, пели в церковном хоре. Что за альт был у Галины! Пастора радовались, когда проникающий сердце голос её победоносно разливался в храме. А сам он, увлекался ею и поддавался глубоким религиозным настроениям, после возвышенных проповедей, не раз думал посвятить себя Богу и пойти крестным путем пастыря. Не так все вышло, нет Галины... Не стало жизни. Пусто, пусто и мрачно.

- Скорее... - Как будто кто-то проговорил сзади. Михаил Владимирович все еще устоял. Подумал, у океана, здесь... Часто он прогуливался с нею и товарищами. Бывало подолгу сидели вечерами в автомобилях и смотрели молчаливо на волны, на звезды. Хотелось чувствовать радость жизни, но не говорить о ней.

В это время новый автомобиль почти неслышно остановился сзади, неподалеку от Ивановского. Погруженный в свои переживания, он не заметил его. Опять точно голос властелина требовательно прозвучал:

- Говорю тебе, скорее...

Пот выступил на челе профессора. Он решил снять весеннее пальто и оставить его на берегу для полиции, пусть знают, что могила его в океане.

Никто не видел его кривой, презрительной улыбки на усталом лице. Презирал ли он себя или тех, кто разорил его счастье, а может быть он непонятую жизнь хотел презреть. Он послушно снимал пальто, сдав последнюю дистанцию холодной, злорадной смерти. В это время он почувствовал сзади себя чьи-то быстрые шаги. Не успел он бросить пальто на землю, как крепкая рука незнакомца неожиданно рванула его назад от крутизны.

- Не смейте! - Повелительно проговорил высокий, статный молодой человек. Ошеломленный Ивановский тяжело дышал и, казалось, быстро обдумывал план, как вырваться из рук незнакомца и всему положить свой конец. Но вдруг порыв физической борьбы ослабел и он взволнованно проговорил:

- Кто вы? Здесь... Никого не было...

- Меня прислал сюда Бог, я не намеревался быть здесь. - Ответил приятным голосом незнакомец.

- Вы понимаете, что вы сделали? - Спросил Михаил Владимирович.

- Вполне... Накиньте пальто на плечи, прохладно. Желаете пройтись к автомобилю? Не бойтесь меня, я пастор церкви здесь на окраине города. Временами я слышу странный внутренний голос, который посылает меня сюда в такие вечера, как сегодня. Это третий раз в моей жизни я спасал людей от несчастий, как ваше... могло быть. Послушно Ивановский шел с ним к автомобилю, потом поехал к нему на дом. В тихой комнате нового друга Михаил Владимирович раскрыл пред ним и пред Богом свои раны сердца, свои сомнения в вере, желания молодости стать проповедником Евангелия, неудачную семейную жизнь, доверие другу профессору, который увлек его жену или она увлекла его. Все, все открыл усталый Ивановский. Проповедник вдумчиво и тепло отнесся к нему. Потом предложил ему путь к исцелению:

- Михаил Владимирович, нет иного, кто помог бы вам, исцелил сердце ваше, наполнил его прощением к соделавшим вам злое и больше,- вселил бы мир, покой в него... Он только Один - Это Иисус.

Сердце Ивановского таяло, умилялось, и небо слышало его первую молитву со дней юности: - Господи, не вмени мне, слепцу духовному, прости согрешения мои... Прости обидчикам моим... Спаси Галину путями Твоей святой мудрости... Каюсь пред Тобой, Господи, за попытку оборвать жизнь, которую нельзя оборвать, ибо вечна она, как вечен Ты.

Когда пили чашку кофе, пастор вспомнил о случае с дамой, которая лежит в госпитале, в его части города. Хотела уснуть навеки... Приняла много усыпляющих пилюль.

- Странно, что она тоже, кажется, Галина... Вы молились о жене вашей с таким же именем. - Сказал пастор.

- Галина? - Вздрогнул профессор. В это время пастор искал имя больной в записной книжке. Нашел.

- Да, не ошибаюсь, Галина... Эванс. Совершенно верно. Не знаю подробностей. Молился я у её кровати...

Михаил Владимирович не слышал более его слов. Он встал. Был бледен, как бумага.

- Пастор, возьмите меня теперь же в госпиталь... Это... Это моя бывшая жена. - Пару секунд пастор Браун не мог проговорить ни слова. Потом уронил: - Господи, как Ты дивен в милости Твоей... Едем, сию минуту едем!

Через пять дней была Пасха. Светлый день это был для воскресших душой Ивановских!