Потоки горные

Пламя мести

В шахтерском поселке Анюткином все открыто говорили, что низкорослый, но мускулистый, Гаврюша Сухин когда-нибудь непременно покалечит медленного на слова с возбужденными глазами Федора Гавриленка. Хорошо, если только калецтвом обойдется этот последний взрыв мести, - чего доброго и смертью может окончиться устарелая ненависть между этими семьями, переданная сыновьям отцами, которых уже нет на свете. Сухина старика однажды нашли мертвым в субботу ночью. Говорят, что он был выпивши, но нашли его тело в кладбищенском рву с разбитой головой. Через год не стало и высокого задумчивого Гавриленка, таинственно исчез человек. Только шапку его нашли на кладбище. Случилось это уже после революции, человеческая жизнь в те дни не имела особого значения. Власть махнула рукой на это таинственное дело, дескать, тысячи погибли от голода и войны! Два старика - дело маленькое. Но Гаврюша Сухин думал не так, и не так говорил:

- Этому "верблюду" Гавриленке не долго работать на шахте. Не долго ему осталось жить. Не только ему, а всему роду Гавриленковых! Динамит их всех в воздух швырнет.

Федор Гавриленко слышал об этих угрозах и молчаливо болезненно ухмылялся, как бы говоря:

- Не успеет динамита украсть на шахте. Ляжет в могилу до взрыва.

А недавно, когда темной ночью вьюга разгулялась, загорелся амбарчик Сухина. Огонь отчаянно прыгал и на домишко его. Как жадный зверь свирепствовал огонь. Но вовремя сосед Павловский заметил пожар и поднял тревогу. Домик Сухина спасли, а Павловский поговорил с друзьями своими о деле милосердия в несчастье озлобленного Гаврюши Сухина. Кто муки, кто сала, кто круп дал и так составили хороший подарок. Заговорили в Анюткином:

- Смотри, баптисты не смотрят на Гаврюшу, что он не из них. В беде человек, вот и выручают. А другие по-своему толковали:

- Подмазываются. На свою веру перетянуть Сухина планируют. А может и к лучшему будет, если Гаврюша Евангелию начнет прочитывать, ведь пекло у него в груди. Не повредят ему баптисты.

Федор Гавриленко молчал по прежнему и делался более задумчив. Сухин угрожал смелее, говоря на шахте открыто, что "верблюд" поджег амбар. Гавриленко был высокого роста, немного сутуловатый, потому и получил кличку "верблюда" от огорченного Гаврюши. Однажды светловолосый Павловский пришел к Сухину поздно ночью, когда детвора уснула, и попросил разрешения прочитать ему из Евангелия.

Читал он ему о Христовых муках на кресте за грешный мир, о прощении Его Своим мучителям. Об Иуде, которого Он не наказал, а терпел. О судьбе ожесточенного человечества. Гаврюша Сухин слушал, волновался, спорил и утихал, как промчавшийся вихрь.

- Павловский, друг мой Миша, злой я человек. Опасный твой сосед, а вот люблю тебя и слова эти греют каменное мое сердце. Но не могу с тобой по Евангелию следовать. Эта жисть не для Гаврюши Сухина. Энта сатана водила отцов наших с Гавриленкой и нас водит теперь на цепи крепкой. Пропал я, Миша, и Гавриленко пропал. Вишь, не могу без мести дышать. Жить не могу. Должен отомстить, а потом - что будь! Так сильно ненавижу этого верблюда, что лучше смерть себе сделаю, если не удастся мне отомстить. И кажется мне, что всех людей ненавидеть я стал. Такие подлые мы все, такие низкие в чувствах. Не обидься, Миша, ты иного состава человек. Вы, которые с Евангелием, как будто пленники наши. Вы к нам не принадлежите, мы мучим вас своим низким чувством. А вот задача, - не могу освободиться от пламени в груди. Гаврюша Сухин подружился со смертью, он слышит её голос. Она смеется и шутит со мною, как живой человек. Волосы у меня дыбом поднимаются, когда она разговаривает со мною, как она учит убить Гавриленковых. Как на шахте технику, я послушен ей.

Быстро по хате начал ходить маленький Сухин. Павловский был задумчив, вероятно молитвенно перенесся в мир света, к Богу всемогущему спасти даже Сухина. Вмешалась в разговор жена Гаврюши, Наташа:

- Вот видите какой он стал! А был же как ягненок, когда мы познакомились с ним. Покойный отец отравил его ненавистью к Гавриленкам. Вот и пошло, а теперь жизни нет. Гаврюша, остановись! Смотри на Мишу, какой он человек, даже врага словом не обидит. Всех нас погубишь ненавистью своей.

- Ну что ж. Раз умирать! Да и что за жизнь теперь пошла. Страдание одно.

Уходил домой Павловский поздно, грусть и страх за судьбу соседа и Гавриленка тревожили его душу. Он оставил свое Евангелие Гаврюше с надеждой, что тот будет читать спасительные слова Христовы. Захотелось ему поговорить и с неприветливым Гавриленком.

Была еще одна вьюжная ночь вскоре после пожара у Сухиных. Случился тогда еще один пожар в другой части поселка: сгорело подворье Гавриленка. Только на этот раз не удалось потушить огня вовремя. Поселок крепко спал. Однако, не спал Федор Гавриленко. Когда Сухин в ту ночь тихонько и осторожно через огороды возвращался домой, у кучи обгорелых бревен его амбара, две сильных руки неожиданно схватили его сзади. В темноте началась борьба, сопение, проклятия! Боролись Федор и Гаврюша. Пламя жуткой ненависти разгорелось в их отравленных сердцах. Побеждал в борьбе Гавриленко:

- Ну, скотина, теперь не уйдешь от меня. Как отец твой не ушел от моего. Задушу и сожгу вас всех.

- Прежде чем ты сожжешь меня, твое все сгорело. У тебя пожар, верблюд ты неуклюжий! Я быстрее тебя. - Храпел ослабевший, хотя и мускулистый, Сухин. Вьюга совершала свой жуткий танец в Анюткином.

Павловскому тогда плохо спалось, какое-то непонятное волнение наполнило его сердце. Опять вьюга ужасная. Так же было и тогда, когда Сухины горели. Он вышел во двор. Скрип двери донесся до борющихся, во всяком случае до ушей Гаврюши. Он завопил:

- Душит... Каин пришел... Спасайте!

Через секунду ошеломленный Павловский кинулся на безумных врагов, дабы спасти их. Вдруг он почувствовал руками теплую кровь на большом теле человека и ему стало жутко.

- Гаврюша. Гаврюша. Дружище, опомнись. - Взывал он, унимая и борясь с Сухиным.

- Миша, отступи. Чтоб я нечаянно, и тебя. Этот зверь зажечь пришел опять. Но я быстрее его. Сухина не перехитришь. Всех их пожег я. Все кодло их. А теперь вот и его докончил. Скажи, Миша, следствию, что это я. Сгорел в огне ненависти. Да, а Евангелие не мог открыть, друг мой. Сила не пускала к ней. Смерть все говорила, не заглядывай в нее. Пригляни за семьей, Миша. Может им Евангелия жисть лучшую даст. Прости меня, Иисусе Христе. Как разбойника. Гавриленко ножом меня под сердце ударил. Да, под сердце, но я успел его в сердце вцелить. Вишь не борется. Иди, Миша. Иди домой. Я умру, как разбойник с разбойником. Ты чист. Прости, меня, Господи Иисусе... Про-о-сти!

Павловский дрожал, как осенний лист. Через несколько минут утих и Гаврюша Сухин. В это время утихало пламя на подворье Гавриленка. Соседи спасли семью и пожитки и удивлялись, а где же Федор? Где хозяин?!

На утро Анюткино услышало страшную весть. Павловский рассказывал о последней молитве Сухина. Многие женщины плакали, горюя о грешном поселке, о себе, о судьбе горькой без Бога и милости.