Поймать балерину

Мадлен и ее горести

- Анни, ты завтра вечером так же задерживаешься?

Мадлен немного нервно поправила выбившийся из прически локон и распределила и без того идеально лежащую скатерть на столе.

- Да, но постараюсь поскорее, а что такое?

Я нахмурилась, раньше Мадлен не задавала вопросы о моих задержках, прекрасно понимая, что балет – дело своеобразное, я могу немного задержаться после выступления с другими танцорами, что-то обсудить, иногда нас всех оставлял постановщик балета и высказывал свои замечания.

А вчера меня задержали сначала мистер Ёрок, а затем… Затем Дикий Даниэль.

Мадлен еще не знала о новом происшествии в моей жизни, и я всерьез задумывалась над тем, чтобы ничего ей и не рассказывать…Страшно и стыдно, что осудит… Ведь я же, если подумать, могла бы сопротивляться. Могла бы… Хоть что-то сделать, чтоб прекратить это безумие.Но я ничего не сделала, позволила своему вечному кошмару овладеть собой, сделать все, что ему хотелось. Как всегда, не могла ему противостоять.

Припомнилось, как однажды, когда я еще жила у Леграна в доме в Париже, он попросил меня станцевать.Я была в подавленном настроении, он – тоже. Кажется, у него тогда какие-то сложности были, потому что вернулся Даниэль домой весь напряженный, со слипшимися от пота влажными волосами и диким более, чем обычно, взглядом.Он прошелся по дому, посмотрел на меня, привычно сидящую у окна в спальне, затем без слов потянул в столовую, заставив немного поесть.Я маялась, ожидая, когда он меня отпустит, наконец, а Легран, откинувшись в кресле и закурив, молча изучал мою жалкую фигуру, сжавшуюся в кресле напротив.

- Станцуй для меня, бабочка, - приказал он своим тихим, холодным голосом, и глаза его, светлые и безумные, сверкнули темным огнем.

- Но как же… Без музыки… - я не хотела танцевать, не хотела двигаться даже, но отказать не могла. Боялась. Это было как раз после того, как его люди поймали меня на вокзале и привезли обратно к нему. Буквально пара дней с этого события прошли. Я все еще переживала свою неудачу и последующее жесткое наказание.

- Поставь граммофон.

Делать было нечего.Я встала, наугад взяла какую-то пластинку, поставила, завела, аккуратно опустила иглу.Зазвучало томительное танго криольо, жаркая, будоражащая мелодия.Я посмотрела беспомощно на Даниэля:

- Я… не уверена, что получится…

- А ты попробуй, бабочка, - он снова затянулся сигаретой, выдохнул, глядя на меня спокойно и холодно.

- Платье… Узкая юбка… - я все еще надеялась, что он передумает. Его лицо, холодное и одновременно какое-то грустное, невозможно волновало, мучило и немного пугало.

- Иди сюда, - приказал он, и, когда я подошла, резко схватил и разорвал по шву мою узкую юбку до самого пояса.

Я не удержала вскрика, но не отшатнулась, пораженно смотря на него сверху вниз и утопая в светлых безумных глазах.

- А теперь танцуй, бабочка, - прошептал он, отпуская меня.

Я вернулась к граммофону, поставила снова иглу на начало.И поплыла по комнате, стараясь попадать в такт и сосредоточиться на мелодии. Только на ней, а не на взгляде Леграна, неотрывно следящего за мной.Взмах руками, плавный прогиб, нежнее, чувственнее… Аргентинское танго диктовало свои законы, и я, закрыв глаза, на какое-то мгновение просто позабыла о том, где нахожусь. Как всегда, во время танца, тело жило своей жизнью, послушно следуя за музыкой, сладостно выгибая руки, выставляя точным завершающим ударом ногу, кружа разорванную юбку…

Я увлеклась настолько, что забыла про то, что за мной наблюдают.

И, когда Даниэль неожиданно оказался рядом и сжал меня в объятиях, испуганно вскрикнула, возвращаясь из мира своих грез, своих фантазий, где я была полностью свободна, на грешную землю, где я была всего лишь собственностью жестокого мужчины.

Я замерла, глядя в его светлые бешеные глаза, и только выдохнула жалко, когда Легран порывисто сжал меня и начал зацеловывать шею и плечи, грубо дорывая домашнее платье, обнажая меня прямо в столовой.Покорно позволяя себя раздевать, целовать, трогать, я лишь молила Бога, чтоб никто из прислуги не вздумал сюда зайти, потому что и без того унижение было невероятным.Легран повалил меня на пол, терзая, словно голодный зверь свою добычу, и мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться.Его губы мучительно сладко проходились по моей шее, спускаясь к груди, железные пальцы причиняли боль, сжимая уже обнаженные талию и бедра, а над нами все звучала заевшая пластинка аргентинского танго, жаркая и безумная мелодия лилась, мягко вплетаясь в происходящий кошмар, и мне казалось, что мы с Леграном исполняем какой-то бесстыдный, откровенный, жгучий танец… И от этого сильнее стучало сердце, а его поцелуи причиняли сладкую, томную боль…

Теперь, вспоминая все это, я чувствовала, как щеки непрошено покраснели, а сердце застучало сильнее. Если подумать, я и тогда могла бы ему сопротивляться. Если подумать, он никогда не брал меня грубой силой, так, чтоб причинять жестокую боль, насиловать, бить, мучить…Нет, Легран предпочитал добиваться своего другими путями, заставляя, зацеловывая, неумолимо сводя с ума своими действиями… И не был способен слышать кого-либо, кроме себя…

Я смотрела на Мадлен, все еще решая, надо ли рассказывать ей о своем недавнем падении, и приходя к выводу, что не стоит. Все же, она – честная женщина, вдова… Что она скажет? Осудит, наверняка осудит… Хотя, до этого, зная мою историю полностью, не осуждала.Но ведь это было в прошлом. А сейчас… Сейчас этого не должно было случиться.В том, что произошло, только моя вина. Я оказалась слишком слабой перед Леграном. Беспомощной. Глупой!Удивительно, а я-то так гордилась собой, гордилась тем, что изменилась, стала сильнее.

- Ничего, я просто хотела бы пригласить гостя, - Мадлен опять нервно расправила скатерть, - и хотела бы, чтоб ты познакомилась…

- Боже, Мадлен… - я села на кушетку, внимательно посмотрела на взволнованную подругу, - ты познакомилась с мужчиной? Но где? Когда?

- Ох… - она , наконец, перестала терзать скатерть, и азартно развернулась ко мне, - не хотела тебя тревожить, ты же так занята, бедняжка, в своем театре, такие напасти, ужас-ужас… К тому же, мистер Бонье просто знакомый… Ничего особенного…

- Бонье? Он – француз?

- Да… Знаешь, так все вышло странно, - Мадлен выдохнула, грудь взволнованно колыхнулась, - я не хотела тебе… Ох…

- Мадлен, - прервала я ее оханье, - прошу тебя, успокойся и скажи все, как есть.

- Ох… - она увидела мои нахмуренные брови и тут же взяла себя в руки, - ну ладно. Позавчера с утра я пошла на рынок. Здесь, недалеко, знаешь, свежие овощи… А то зеленщик вечно что-то странное приносит… И там у меня вытащили кошелек, ты представляешь?

- Ох, Мадди…

- Не беспокойся, ничего страшного! Я даже испугаться не успела! И даже понять ничего не успела! Мистер Бонье увидел вора и тут же заставил его вернуть кошелек! Принес мне, отдал, галантный такой… А я сначала и не поняла, что это мой! Так неловко получилось…

Она смущенно засмеялась, краснея, как девочка.Я слушала историю спасения кошелька, потом историю прогулки по Чамберс-стрит, до доходного дома, где мы снимали апартаменты, потом впечатления Мадлен о солидном красивом мистере Бонье, который работает на одного серьезного делового человека, является управляющим его капиталов…

- Мадди, почему ты мне раньше не рассказала?

- О… Ну а когда, дорогая? Ты позавчера такая несчастная приехала вечером, и тебя так расстроил этот бессовестный мистер Ёрок… Я не хотела тебя лишний раз тревожить своими горестями… Тем более, что все так благополучно разрешилось…

- Мадди, а ты уверена, что знакомство стоит так быстро… Э-э-э…

- Продолжать? Ох, Анни… Я ничего такого не собираюсь… В конце концов, я все еще скорблю по своему месье Борчеку… Такой был человек, ах, такой человек… Просто мистер Бонье мне помог… И на следующий день, сегодня утром, я вышла прогуляться, и опять на него натолкнулась, совершенно случайно, представь…

- Случайно ли?

- Ну… Знаешь, может, я и обмолвилась при первой встрече, что люблю прогуливаться в это время, но…

- Мадди, а ты, случайно, не говорила про сумму страховки, которую тебе выплатили?

Мадлен тут же перестала охать и глупо улыбаться и посмотрела на меня совершенно серьезными, трезвыми глазами:

- Анни, я, конечно, может, и не особенно умная, а мистер Борчек, царство ему небесное, и вовсе считал меня глупенькой… Но, поверь мне, я знаю, о чем нужно разговаривать с малознакомыми месье. И о чем не стоит.

Я встала и подошла к подруге, испытывая настоящие муки совести, обняла ее:

- Прости меня, пожалуйста! Я просто переживаю за тебя!

- И я за тебя переживаю, милая Анни! Господь свидетель, так сильно переживаю! Ты не волнуйся, я никуда не собираюсь, и покидать тебя не намерена совершенно! Просто… Просто так приятно чувствовать себя… Женщиной… Ты же понимаешь?

- Понимаю…

Не то, чтобы я понимала, у нас , все же, слишком разный опыт в жизни… Я – перекати поле, безумица, добровольно отказавшаяся от хорошей партии и счастливой, сытой замужней жизни. А она – вдова, всю жизнь прожившая под пятой жестокого, скорого на расправу мужа…

Мне было не понять, как после такого можно спокойно принимать ухаживания других мужчин. А ей, наверно, казалась странной моя жизнь.Тем не менее, Мадлен никогда не осуждала меня, не сказала ни одного плохого слова про мои отношения с мужчиной вне брака. Так кто я такая, чтоб сомневаться в ее благоразумии? Просто сомневаться в ней? Осуждать?Мне было очень стыдно, и остаток вечера я старательно заглаживала свою вину, болтая с Мадлен про мужчин, слушая ее впечатления про мистера Бонье, и распределяя наш гардероб таким образом, чтоб завтра моя Мадлен выглядела наилучшим образом.Сама я присутствовать не могла при их ланче, как раз в театре была репетиция, но Мадлен клятвенно заверяла, что все-все мне расскажет.