– Ну, это вы слишком просто захотели от нас отделаться, товарищ Хоттабыч! – на полном серьезе заявил Иосиф Виссарионович. – Спокойно умереть – это совсем не наш путь, правда, Лаврентий Павлович? – отчего-то спросил вождь наркома внутренних дел.
– Так точно, товарищ Сталин! – тут же отозвался верный соратник. – В такой трудный для страны час просто умереть – непозволительная роскошь для настоящего патриота! Особенно для такого потенциально мощного Силовика!
– Вот! Очень правильная позиция! – Сталин энергично рубанул рукою воздух рукой, и меня натурально едва не размазало по стулу – словно металлический рельс на плечи упал! От вождя хлестануло такой мощью, а он этого «всплеска» даже и не заметил вовсе! А меня едва не в дугу согнуло и со стула снесло!
– Ох еп… – Давление мгновенно исчезло, а Иосиф Виссарионович кинулся мне на помощь. – Медика ко мне! Срочно! – Зычно крикнул он, а я успел заметить «краем глаза» исходящую от него слабую «вибрацию» пространства. Видимо, продублировал голосовой приказ какой-нибудь колдунской примочкой. Вождь опустился рядом со мной на колени и бережно приподнял мою голову с ковра. – Держитесь, товарищ Хоттабыч – сейчас Медик будет! Простите, великодушно – забылся, «зажегся» и выплеснул…
– Не стоит… переживать по такому… мелкому… поводу… – С отдышкой произнес я. Интересно, размозжил он мне все кости, или нет? – Мне одно… так и так помирать скоро… А все, что я мог – ваши Мозголомы из меня вынули…
– Отставить помирать, товарищ полковник! – жестко приказал Сталин и мне, отчего-то, страстно захотелось выполнить этот недвусмысленный приказ. И ведь звание мое вспомнил…
– Есть, отставить… помирать, товарищ Верховный Главнокомандующий! – просипел я, завозившись на ковре. Но сил, чтобы подняться, не хватило.
– Вот, совсем другое дело! – Иосиф Виссарионович положил ладонь на мой затылок, и от него пошел ко мне слабенький поток лечебной Силы, несравнимый даже с воздействием лейтенанта Егорова, не говоря уже о возможностях профессора Виноградова. Да, не Медик Виссарионыч, ой не Медик! Но мне слегка полегчало – спасибо и за это. – Вы нужны своей стране! – продолжал тем временем «забалтывать» меня Сталин. – Вы знаете, что потенциальный Силовик с Резервом, подобным вашему, сопоставим с целым танковым полком?
– А то и дивизионом, товарищ Сталин! – донесся до меня голос Петрова.
– Ну, это смотря, в какой специализации инициироваться. – Это уже Берия.
– Слышал, товарищ Хоттабыч? – произнес Сталин, пристально глядя мне в лицо. – Не время умирать!
– Так я бы с радостью, товарищ Сталин… – От такого напора первых лиц государства я несколько растерялся. – Но… я же… Я старый, выживший из ума хрыч… Натворю еще делов с этой вашей Силой…
– А я в вас уверен, товарищ Хоттабыч! – непререкаемо заявил Иосиф Виссарионович. – Да где носит этого Медика, бозишвили[35]? – по-грузински выругался Сталин, одновременно с открывающейся дверью.
Незнакомый Медик мгновенно подбежал ко мне и приложил руки, окрасившиеся салатного цвета «излучением», к моей многострадальной голове, снимая боль с моих, «побитых жизнью», нервных окончаний.
– Что так долго? – немного резковато спросил вождь, «гипнотизируя» желтым тигриным взглядом слегка «сбледнувшего» с лица Медика.
И готов поставить что угодно, в глазах Сталина «плясали» самые настоящие разряды молний. Воздух сгустился до плотности киселя, что вновь стало тяжело дышать, несмотря на все манипуляции пользующего меня целителя.
– Виноват, товарищ Сталин! – Несмотря на бледность, Медик не потерял присутствия духа. – Если не снимете Давление, я ничем не смогу помочь этому пациенту! – авторитетно заявил он, однако побледнел еще сильнее. Может, от профессиональных усилий, не знаю? Но мужик явно боевой, перед самим Виссарионычем не спасовал! Респект и уважуха ему, как мелкие сопляки в моем мире любили говорить.
– Джандаба![36] – вновь резко выругался по-грузински вождь. Надо же, как его проняло! Я читал, что по-грузински он ругался только в самом сильном волнении, да и то среди своих. А здесь, при мне, уже который раз…
Воздух вновь свободно заструился, проникая в расправившуюся грудь. В глазах прояснилось, и скованная болезненным спазмом спина, наконец-то, заработала.
– Извините, товарищи! – повинился в очередной раз Иосиф Виссарионович (немыслимое дело!), помогающий на пару с врачом мне подняться и занять прежнее место. – Усталость свое берет… – Вокруг глаз вождя «нарисовались» темные круги, веки набрякли, и проступили грузные «мешки», лицо посерело и уже совсем не напоминало того «гостеприимного» хозяина, который несколько минут назад встретил меня на пороге кабинета. Это ж, какую силу воли нужно иметь, чтобы так держаться?
– Вам бы отдохнуть, товарищ Сталин… – заикнулся, было, Медик. – Поспать, хоть немного! Нельзя только на одних только «Освежающих формулах» столько времени держаться! Это я вам ответственно, как Медик заявляю! Если не меня, так хоть Владимира Никитича, послушайте! Надорветесь…
– Да понимаю я все, Поликарп Вельяминович, – устало произнес вождь. – Вот закончу с делами… и посплю… часок-другой… Торжественно обещаю! – Лицо Иосифа Виссарионовича на секунду просветлело, однако, его выражение, говорило, что выполнять это свое обещание он не сильно-то и торопится. Ох, как я его понимаю! Тоже, бывало, сутками не спали, и на фронте, и позже… Служба, иной раз, такой задницей оборачивалась, что только держись!
– Вы всегда так обещаете, Иосиф Виссарионович! – недовольно покачал головой Медик.
– Сегодня точно вздремну, – повторил обещание Сталин. – А вы можете быть свободным, товарищ Мицкевич. Если еще понадобитесь товарищу Хоттабычу – мы вас обязательно пригласим!
– Со мной уже все в порядке, Иосиф Виссарионович! – заверил я Верховного Главнокомандующего. – Больше медпомощь не понадобится!
– Тогда ступайте, Поликарп Вельяминович!
– Слушаюсь! – отозвался Медик. Он по-военному четко развернулся на каблуках и вышел за дверь.
– Итак, продолжим, товарищ Хоттабыч? – произнес Иосиф Виссарионович, перебравшись на свое место во главу стола.
– Так точно! – отрапортовал я по примеру покинувшего кабинет Медика по-военному коротко.
– Это хорошо… – Сталин подтянул к себе папку с моим «делом», взял в руки перьевую ручку и, окунув её в чернильницу, вывел на серой картонной обложке: «СС/ОП[37]: позывной Хоттабыч». После чего передал её Берии. – Это тебе, Лаврентий Павлович, изучай на досуге! – При слове «досуг» уголки губ Берии дрогнули в едва заметной усмешке. Ну, да, знаем мы, какой там у него досуг – небось, тоже, как в песне: «покой нам только сниться». А со сном и у него, думаю, не меньшие проблемы, чем у товарища Сталина. – Здесь только самые «сладкие» выжимки, – дополнил вождь, – «основное блюдо» запросишь у товарища Петрова.
– Слушаюсь, товарищ Сталин! – кивнул Берия.
– Основательно изучишь полученный материал, – продолжал отдавать распоряжения Верховный Главнокомандующий. – Поверь, там еще есть чему удивиться!
– Куда уж больше? – Уже в открытую усмехнулся Берия. – Меня Никитка Хрущев расстрелял!
– А мой, так называемый, «культ личности» – развенчал с ошеломительным успехом! – Хохотнул уже Сталин, весело скалясь крепкими и ослепительно белыми зубами, совсем не вязавшимися с его возрастом и привычкой заядлого курильщика.
Но мне было и без слов понятно, что скрывается за его напускной бравадой. Ой, чувствую, не поздоровится кому-то! И очень сильно не поздоровится!
– Но это все – тьфу, тлен! – Сталин взял в руки трубку и начал нервно ее теребить. – Плевать, что там про нас с тобой наплели наши потомки! Не это главное, Лаврентий!
– А что же, Иосиф Виссарионович? – задал Берия сам собой напрашивающийся вопрос. Сталин специально для этого сделал театральную паузу в нужном месте. И Берия быстро «просек», что требуется от него вождю. Он понимал его, можно сказать, с полуслова, полувзгляда, полужеста, за что его и ценил стареющий правитель.
– Дэло всэй нашэй… – в речи разволновавшегося вождя вновь «проснулся» жесткий кавказский акцент, – и не только нашей, Лаврэнтий – дэло тысячи тысяч пламэнных бойцов-рэволюционэров, гэроев, нэ щадивших сэбя на фронтах гражданской войны, в борбэ с кулачьем, контрэволюцией и откровэнным бандитизмом, нэ щэдящих своих жизнэй и в этой кровопролитной войнэ… – Голос Сталина дрогнул и прервался.
В воздухе откровенно похолодало. Блин, не нужно ему так волноваться! Он если не нас, так себя угробит! Сталин даже глаза прикрыл, пытаясь справиться с обуревающими его чувствами. Я отчетливо видел, как вокруг него разворачивает настоящее буйство разноцветных стихий и энергий – той самой волшебной Силой, которой он оказался наделен сполна. И если эти Силы вырвутся из-под его контроля, мне уж точно хана придет! А как Берия с товарищем оснабом «выплывут» – хрен его знает? Их возможности защиты мне неизвестны.
– Простите, товарищ Сталин, – Я с трудом поднялся на ноги и виновато склонил перед ним голову, – что похерили будущее такой великой страны! Готов принять любую кару! – решительно произнес я, прочно утвердившись, наконец, на своих подрагивающих ногах.
– Ты-то здэсь причем, товарищ Хоттабыч? – Мой неожиданный демарш сумел на некоторое время отвлечь Сталина от формующегося вокруг него маленького Армагеддона. Разноцветные энергетические всполохи, окутывавшие фигуру вождя, слегка умерили свой пыл и начали постепенно гаснуть один за другим. В кабинете потеплело.
– Как причем, товарищ Сталин? Это и мое время тоже! Я жил… служил… но видимо плохо… и ничего не сделал, чтобы предотвратить…
– Садитесь, товарищ Хоттабыч, на свое место. – Вождь устало двинул рукой, указывая на стул. – Что мог сделать одинокий старик, не имеющий ни сил, ни средств, ни, в конце концов, никакого влияния в высших эшелонах власти? – Иосиф Виссарионович, наконец, успокоился, и вновь заговорил практически без акцента. – Устранить этого, вашего, Горбачева? Или Ельцина? – Угу, а на память Виссарионыч точно не жалуется – вон, как лихо все фамилии запомнил. – Или того и другого разом? – не останавливался глава государства. – Бесполезная трата усилий! Хотя, допускаю, что у такого специалиста, как ты, все бы получилось в лучшем виде. Причина не в этом… Нет! Вы, там, у себя, в будущем, потеряли что-то очень важное… Что-то, что позволяло сердцам настоящих патриотов биться в едином темпе! Что сплачивало нас всех в единый железный кулак для жесткого отпора врагу! Что взращивало героев, способных без раздумий отдать свою жизнь за счастье своих детей, своего народа, своей страны!
– Я понял, о чем вы, товарищ Сталин! – Я поднял голову и взглянул в его глаза, продолжающие искрить «электрическими» разрядами.
– Нет, товарищ Хоттабыч! – Сталин поднялся со своего кресла и впился ответным взглядом в мои глаза. – Ты не сейчас это понял – ты знал это все свою сознательную жизнь, боец! Любовь к своему Отечеству, к Родине – подчас стоит невыносим дорого! И платить за эту, подчас безответную любовь, приходится потом, кровью и самой жизнью! Не так ли, товарищ оснаб? – снизив накал своего патриотического выступления, пробравшего меня аж до самого мозга костей, вполне миролюбиво поинтересовался вождь.
– Так точно, товарищ Сталин! – согласился с главой государства Петр Петрович. – Проверено на себе!
– Уф… – Сталин вновь устало опустился в кресло.
– Иосиф Виссарионович, – обеспокоенно произнес Берия, – вам действительно отдохнуть нужно!
– Сейчас, Лаврентий Павлович, закончим с этим вопросом – и пару часов выкрою… – Значит, так, – Сталин вновь собрался и начал отдавать распоряжения, – на тебе, товарищ Берия глубокий анализ причин, что привели в мире Хоттабыча к таким непоправимым для Советского Союза последствиям!
– Слушаюсь, товарищ Сталин!
– Мы не должны допустить сей чудовищной вакханалии, и глумления над всем теми светлыми и чистыми замыслами, к которым мы, не жалея ни сил и ни жизней, идем наперекор всему капиталистическому миру! В нашем реальности этого не должно случиться! Ни! Ког! Да! – жестко произнес он по слогам.
– Абсолютно согласен, Иосиф Виссарионович! – бесстрастно ответил Берия, но его глаза за стеклами песне тоже зажглись каким-то красноватым потусторонним блеском. У меня даже мурашки от этого вида по спине пробежали. – Сделаю все возможное и невозможное!
– Я знаю, Лаврентий, ты сможешь! – Кивнул Сталин и перевел взгляд на моего бывшего командира. – Товарищ оснаб… Петр Петрович…
– Слушаю, товарищ Сталин! – Оснаб почтительно поднялся со своего места и замер в ожидании дальнейших распоряжений.
– Да садись, уже, Петр Петрович! – отмахнулся от него главнокомандующий. – Здесь все свои! А твою военную выправку я уже имел счастье наблюдать неоднократно!
– Слушаюсь! – Петр Петрович чинно опустился на свой стул.
И все это у него вышло так чинно-благородно, что я засмотрелся, а затем мысленно «расплевался»: вот же, мля, да он, похоже, в военной форме и родился! Белая косточка себя за версту выдает! Мне, сиволапому мужику, так никогда не суметь! Печально, но факт…
– Значит, с тобой, Петр Петрович, поступим следующим образом, – продолжил выдавать «инструкции» Иосиф Виссарионович, – все свои дела по разработке спецподразделения «Ахиллес» передашь Лаврентию Павловичу.
– Слушаюсь, товарищ Сталин! – ответил оснаб.
– «Ахиллес»? – Брови наркома приподнялись. – Похоже, что эта разработка мимо меня прошла, Иосиф Виссарионович?
– Да, – согласно кивнул Сталин. – Именно для этого мы вернули на службу товарища оснаба – его очень интересные рацпредложения меня весьма заинтересовали. Но теперь, Лаврентий Павлович, это твоя головная боль! Изучи, как следует… Это – очень важная и перспективная разработка! Некроманты врага – наша головная боль! Разработка, конечно, еще довольно «сырая», доведите её до ума, товарищ Берия, как вы это умеете.
– Не сомневайтесь, товарищ Сталин! – ответил нарком. – Обязательно доведем!
– Я на вас надеюсь, товарищ Берия! А вы, Петр Петрович, с сегодняшнего приступаете к обязанностям постоянного куратора товарища Хоттабыча. Ваша задача: в кратчайшие сроки максимально раскрыть его Силовой потенциал! Как? Думайте сами – голова у вас отлично работает, я уже успел в этом убедиться. Продумайте все, что потребуется для его социализации в нашем, практически незнакомом товарищу Хоттабычу, мире…
С потока на стол неожиданно рухнул большой кусок штукатурки. Который, ударившись о столешницу, разлетелся на маленькие кусочки. Я поднял глаза, прищурился (хоть и стал лучше видеть, но без «мощных окуляров» все равно, что слепая курица), вид потолка и стен, разукрашенных змеящимися трещинами и отвалившейся штукатуркой, меня попросту шокировал. Это же кабинет главы государства! Верховного главнокомандующего!
– Что, товарищ Хоттабыч, удивлены состоянием моего кабинета? – ехидно поинтересовался Иосиф Виссарионович.
– Еще как, товарищ Сталин. – Скрывать этот факт от проницательного вождя было бесполезно. – А что случилось?
– И вы еще спрашиваете? – Сталин расхохотался. – Ведь это вы тут… так скажем, немного нахулиганили…
– Я? – Моему изумлению не было предела. – Когда?
– Товарищ Сталин, разрешите? – вмешался в ход беседы оснаб.
– Слушаю.
– Товарищ Хоттабыч не в курсе произошедшего…
– … – Изобразил удивление на лице Иосиф Виссарионович.
– Он в тот момент находился в искусственной коме, под наблюдением профессора Виноградова, – пояснил Петр Петрович. – Так, по соображению Владимира Никитича, легче перенести болезненное вмешательство наших Мозголомов. При попытке ментального проникновения в глубины подсознания товарища Хоттабыча, произошел глобальный выплеск Силы, повлекший за собой это маленькое локальное землетрясение.
– Вы серьезно? – От услышанного я был просто шокирован. – От моего воздействия сдвинулись тектонические плиты?
– Похоже, что так, товарищ Хоттабыч, – произнес Сталин. – А какова причина настолько глубокого воздействия на мозг наших сотрудников? – тут же поинтересовался он.
– Некоторые моменты существования товарища Хоттабыча до сих пор нам недоступны, – отчитался оснаб. – Особенно те, что произошли с ним сразу после смерти, а так же после воскрешения. Понимает, товарищ Сталин, если мы разберемся в первопричине – это будет настоящий прорыв! – возбужденно произнес он.
– Прекрасно понимаю, товарищ оснаб. – Согласно кивнул вождь. – Но рисковать жизнями людей и нашей столицей – не позволю!
– Мы просто не ожидали подобного эффекта, товарищ Сталин! – чеканя каждое слово, произнес Петр Петрович.
– И это я тоже понимаю, – согласился с доводами оснаба вождь. – Но впредь… – И он погрозил Петрову пальцем.
– Так точно, товарищ Сталин! – ответил оснаб. – Учтем на будущее!
– Все! На сегодня достаточно! – произнес Иосиф Виссарионович устало приваливаясь к спинке кресла. – Вы свободны, товарищи