Позывной "Хоттабыч"

Глава 23

Наконец, Толоконников, основательно поколотившийся о металлические ножки парт, замер без движения, тихо поскуливая, словно побитый пес. А ведь «профессор кислых щей» мог запросто ему и ноздри зарастить, лишив тем самым доступа воздуха! Последствия, надеюсь, вы сами сумеете оценить!

– Вильям Карлович, а как называется ваша Силовая специализация? – не сдержавшись, полюбопытствовал я.

– Да, в общем-то, в нашем Советском классификаторе, такой Дар даже не упоминается и официального названия не имеет, – пожал сухонькими плечами старичок. – Слишком редок. Пожалуй, я единственный на весь Союз специалист подобного направления. Что касаемо научного сообщества: чтобы хоть как-то классифицировать мои умения, принято называть такое проявление силы заумным словом – «тератоморфизм»[51], а область науки, изучающее подобное преобразование Силы – «тератология»[52]. Хотя первоначально данные термины использовались в совершенно других областях знаний, – добавил Шильдкнехт.

– В истории, а особенно в религии Древнего Египта, мы можем проследить упоминания о подобных проявлениях Силы…

– А что вы конкретно имеете ввиду? – Я решил вытащить из старичка максимум информации о таком расчудесном Даре. Я бы от такого точно не отказался бы!

– Ну, как же, – оживился доцент, видимо оседлав своего любимого конька, – вспомните древнеегипетских богов! Если вам, уважаемый, о них что-нибудь известно…

Это он меня на «вшивость», что ли, решил проверить?

– Многого, конечно, я не знаю, но о Ра, Анубисе и Осирисе мельком слыхивал.

– Поразительная осведомленность в исторических вопросах, – каверзно улыбнулся Вильям Карлович. – А вы, простите, по профессии кто?

– Да уж никто, дед Пыхто! Обычный старый хрыч, – увильнул я от прямого ответа. – А так, при штабе, там, писарем отсиживался[53].

– Ну и ладненько, – не стал вдаваться в подробности Вильям Карлович, – общее понятие имеете – уже хорошо! Мы можем лишь догадываться о событиях, происходящих на нашей планете тысячелетия назад… Но тот факт, что те самые пресловутые египетские «боги» являлись, по всей видимости, никем иным, как могучими высокоранговыми Силовиками, уже давно никем не подвергается сомнению. Не буду забираться в глубокие дебри и подробно рассматривать различные культы животных, и особое к ним отношение многообразных мировых этносов. И без того ясно, что почитание этих культов связано с анимизмом[54] и широко распространено у всех народов мира…

Видимо, взглянув на мое враз вытянувшееся и поскучневшее лицо, доцент понял, что «немного» переборщил с научными терминами и поэтому быстро исправился, перейдя на понятный всем присутствующим в классе курсантам «рабочее-крестьянский диалект».

– Что я хотел этим сказать, – продолжил Шильдкнехт, – что наличие в Египетском, либо каком другом божественном пантеоне, антропоморфных[55] существ, являющихся одновременно как бы и животным, и человеком, этакой смесью живых организмов, явно не обошлось без специалиста-Силовика в области Тератоморфизма… Э-э-э, я понятно объясняю, уважаемый… э-э-э… – уточнил он у меня. – К сожалению, не знаю вашего имени-отчества.

– Абдурахманов, Гасан Хоттабович, – оторвав задницу от стула, представился я.

– Абдурахманов-абдурахманов… – Преподаватель склонился над журналом, вновь уткнувшись носом в серую бумагу. – Гасан… Есть такой! Приятно познакомиться, товарищ Абдурахманов. Вы знаете, мне кажется очень странным полное совпадение вашего имени с главным героем романа писателя Лазаря Лагина «Старик Хоттабыч», – поделился со мной своими сомнениями историк.

Ага, как же! Так я тебе все и выложил! Однако то, что Шикльдкнехт оказался знаком с творчеством Лагина, не могло не радовать.

– Не далее, как неделю назад, прочитал эту, во всех смыслах замечательную сказку своей младшей внучке. Джин Гасан Абудуррахман ибн Хоттаб… Поразительное совпадение! Не правда ли, Гасан Хоттабович?

– Чего только в жизни не бывает, Вильям Карлович! – Я неопределенно развел руками. – Он Гасан Абдурахман ибн Хоттаб, и я Гасан Хоттабович Абдурахманов. Он старик, да и я тоже на красного молодца совсем не похож!

– Совпадение? – ехидно прищурился историк.

Вот ведь въедливый жучара, не отцепится никак!

– Все может быть, – как можно более «обтекаемо» ответил я. – Однако не исключаю того факта, что писатель Лагин где-то услышал о моем имени и почтенном возрасте краем уха. Так и получился старик Хоттабыч. Если судьба нас когда-нибудь сведет, обязательно об этом спрошу.

– А что не так с вашим возрастом? – поинтересовался Вильям Карлович.

– Так дедуле сто два года! – вместо меня со смехом ответила Надюшка. – Еще бы не заинтересоваться!

– Ох! Вы не шутите, любезная…

– Надежда Нефедова! – представилась Надюшка, тоже поднявшись на ноги.

– Нефедова-нефедова… – Вновь «заскользил» носом по строчкам доцент. – Есть! Нефедова Надежда! – И он поставил «крыж» напротив её фамилии.

– Ничуть не шутит! – хрипло отозвался я. – Сто два – как один день!

– Ваш возраст, любезный Гасан Хоттабович, действительно внушает! – Покачал в изумлении головой Вильям Карлович. – И даже спрашивать не буду – как вы оказались в рядах этих достойных молодых людей… Ну, кроме некоторых… – Он бросил взгляд на замершего на полу Толоконникова. – Которым – наука… Просто так в Силовое отделение училища не попасть… Так вот, – он, наконец, вновь вернулся к теме предыдущего разговора, – чтобы изменить человеческое обличье на, так сказать, допустим, шакалью морду…

– Как у Анубиса? – вклинился я с уточняющим вопросом.

– Да, как у Анубиса, – кивнул старичок, – потребуется неслабое такое воздействие Силовика-Тератоморфа. Я, к примеру, мог бы «вырастить» у этого нахального курсанта пару лосиных рогов…

Класс утонул в хохоте, представив Толоконникова с рогами на макушке.

– Но не буду этого делать! – подождав, пока смолкнут смешки, продолжил Вильям Карлович, пускай ему рога будущая супруга отращивает… – Последние слова доцента вновь потонули в веселом смехе. – А вот на глобальное изменение облика, по типу Анубиса или сокологолового Ра, не хватит мощности моего Источника. Ладно, – Шильдкнехт поднялся на ноги и вышел из-за учительского стола, – считаю наказание вполне достаточным, чтобы кое-кто задумался о своем дальнейшем поведении.

Подойдя к «поверженному» курсанту, доцент присел над ним на корточки и провел левой рукой по безротому и безглазому лицу, словно прилипшую паутину снимал. Опаньки! Вот и «прорезались» потерянные «органы»!

– Ну-с, молодой человек, – произнес субтильный старичок, карикатурно сморщившись от бьющего из окна прямо ему в лицо яркого лучика солнца, – будете еще безобразничать на моих лекциях?

– Нет-нет! Что вы? Нет! – Поспешно залепетал дрожащим голосом Егорка, хлопая вновь обретенными глазами. – Простите дурака, Вильям Карлович! И слова дурного… да и вообще слова… от меня больше не услышите!

– Запомните, дорогие мои товарищи курсанты! – поднявшись с корточек, во всеуслышание объявил преподаватель. – Что с первого взгляда невзрачный и никчемный жалкий человечишка, которого, казалось бы, плюнь и разотри – на деле может оказаться очень опасным противником! Никогда! Запомните! Никогда не грубите неизвестным вам людям! Будьте взаимно вежливы и обходительны друг с другом! Кто знает, что за Сила скрывается за внешне неприглядной вывеской?

Вот молодец, дедок! Как прожарил напалмом «зажравшиеся» душонки! Может, хотя бы сейчас, некоторые и призадумаются…

– Перерыв десять минут! – объявил доцент, подойдя к учительскому столу. – Приведите здесь все в порядок, а после продолжим наши занятия! – Он раскрыл потертый кожаный портфель, лежавший на краю столешницы, и достал из него жестяную коробку папирос «Девиз». – Курите, Гасан Хоттабович? – поинтересовался он.

– С удовольствием составлю вам компанию, уважаемый Вильям Карлович! – произнес я, тоже поднимаясь.

– Угощайтесь! – Доцент поднес ко мне открытую жестяную коробку, откуда я вытащил папироску. – Эти намного ароматнее казенных! – пояснил он.

– Премного благодарствую! – велеречиво ответил я, направляясь к выходу из класса следом за доцентом-коротышкой.

Мы вышли во двор и неспешно продефилировали до беседки, оборудованной лавками и мусорными ящиками для курящих преподавателей, курсантов, начальства и остального «обслуживающего» персонала училища. Приземлившись на одну из лавок, мы с удовольствием задымили. Табак в «Девизе» действительно выгодно отличался от папирос «Дымок», выданных мне начхозом Пасичником.

– Весьма недурственно, Вильям Яковлевич! – после пары глубоких затяжек, похвалил я выбор доцента.

– А! Заметили, как мягко идет? – похвалился доцент, выпуская дым кольцами. – А от этого вашего «Дымка» только глотку дерет – спасу нет!

– Спасибо, что хоть не махру начхоз всучивает! – И не подумал расстраиваться я. – Хотя, на безрыбье и рак – рыба, а махра – курево!

– Ну, с махрой это вы, Гасан Хоттабович, все ж таки передергиваете… – Шильдкнехт неопределенно покутил рукой. – Школа Красных командиров, как-никак. – а не сержантские курсы! – хмыкнул Вильям Карлович. – Папирос на складе хватает. – Он опять с наслаждением затянулся. – Вот ничего не могу с собой поделать, произнес историк, – выпуская дым через ноздри. – Люблю курить! – признался он. – Никак не могу бросить, а мне уж восемьдесят скоро! Домашние ругаются, запрещают… Только на службе и наслаждаюсь… – Он печально вздохнул, припадая к папироске в очередной раз.

– Вот в этом мы с вами схожи, Вильям Карлович, – сто два, а смолю, как паровоз! Только ругаться уже давно некому – всю родню пережил, даже детей…

– Завидую вашему здоровью, Гасан Хоттабович! – произнес доцент. – А вот мне врачи запрещают!

– А как же Силовики-Медики? Они ж любую хворь на раз могут излечить? Или я чего-то не знаю?

– Странный вы, Гасан Хоттабович, – поделился своими измышлениями Вильям Карлович, – вроде и сто лет вам, а в некоторых вопросах совсем не разбираетесь… Как дитя, право слово…

– Да я долгое время в одном горном селении проживал, – выдал я заранее подготовленную легенду. – Можно сказать, в полной глуши. Отшельничал. Вот и одичал немного без людского общения. А в чем проблема-то? Ну, с Медиками?

– Накладно это очень, Гасан Хоттабович, у настоящего Силовика-Медика собственное здоровье поправлять! Я же не видный государственный деятель, чтобы за счет казны… А в частном порядке никаких средств не напасешься! А еще и домашних всегда в добром здравии хочется видеть. Вот и выходит, что надо постоянно крутиться, как белка в колесе. Думаете, я за так в это училище преподавателем подвизался? Я, как-никак, целый доктор наук! Доцент, завкафедрой, между прочим!

– Да, за время моего уединения, в мире, в обще-то ничего и не изменилось! Хоть при царе, хоть при Советах – без средств к существованию долго не протянешь!

– Да, пока это истина, не требующая доказательств, – согласился со мной Вильям Карлович.

– Думаю, что на нашем с вами веку, ничего и не изменится – до обещанного коммунизма не доживем. – подвел я итог.

– До победы бы дожить, – согласно кивнул историк, – а там с чистой совестью и помереть можно! А то, как не будет нас с вами, кто из этих молодых оболтусов настоящих людей делать будет?

– Старший наставник Болдырь – как раз тот, кто нужен! – усмехнулся я, вспомнив усатого фельдфебеля.

– Болдырь, он, скорее, за тело и боевой дух ответ держать будет. А нам, старикам, за кой-чего посерьезнее браться надо – за бессмертную душу!

– Вы действительно считаете, что душа существует? – с интересом спросил я историка.

– Ой ли, Гасан Хоттабович? – рассмеялся доцент. – Только не стройте из себя ярого атеиста! Старого немца Вильяма не провести! Я довольно долго копчу это небо… Поменьше вашего, конечно. Но в людях разбираться я научился неплохо! – Вильям Карлович заглянул мне в лицо, а его глаза, увеличенные мощными линзами, казалось, вывернули меня наизнанку. – И мне отчего-то мниться, что вы точно знаете, так это или нет…

На секунду я подумал, что профессор помимо Дара Тератоморфа, обладает еще и способностями Мозголома, и с легкостью шарит у меня в голове. Однако, «Стена отчуждения», которую я, уже по привычке, держал активированной при любых контактах с «чужаками», стояла незыблемо. И никаким нападкам со стороны доцента Шильдкнехта не повергалась.

– Нет-нет, не подумайте, чего, Гасан Хоттабович! – словно догадавшись, о чем я задумался в этот момент, через чур эмоционально воскликнул Вильям Карлович. – К Дару Мозголома я, к величайшему моему счастью, не имею никакого отношения! Все, сказанное мною ранее – сплошные догадки, некая интуиция, если хотите… Ну а вы невесть что подумали? Не так ли? – И он потешно прищурился.

Что ж, в чем – в чем, а проницательности ему явно не откажешь! Можно сказать, расколол меня «коллега по возрасту».

– Каюсь, натурально подумал, что вы мои мысли, словно открытую книгу читаете. – А вот меня чего на откровенность потянуло? Или я настолько соскучился с общением с себе подобными? Со стариками… А ведь Вильям Карлович действительно к себе располагает! Очень положительный персонаж! Даже слишком!

– Сплошная дедукция и никакого мошенничества! – подмигнул он мне. – А раз так, выходит, что вы действительно умирали?

– А это так заметно? – Я слегка напрягся – о моей смерти в этом мире знали всего лишь несколько человек. И проговориться они явно не могли.

– Нет, – покачал головой Вильям Карлович, – совсем нет. Знаете, я не уверен даже, что в Советском Союзе найдется еще хоть один специалист, способный разглядеть этот нюанс. Понимаете, я долгое время изучал массу древних религиозных культов, отправной точкой которых является умирающие и воскресающие божества: египетский Осирис, финикийский Таммуз, греческий Адонис, скандинавский Бальдр, индийский Митра, да Иисус Назаритянин, в конце-то, концов! Перечислять можно бесконечно!

– И в чем же отличие всех этих богов, от остальных?

– Каждая смерть, и каждое последующее возрождение к жизни, оставляют следы на Божественной Благодати… Или, как сейчас принято её классифицировать в Советской идеологии – на Источнике.

– А вы эти следы, стало быть можете видеть? – риторически спросил я, сделав нехитрые выводы. – И, как минимум, можете видеть сам Источник?

– Похвально, Гасан Хоттабович! – «расцвел» Вильям Карлович. – Вы не перестаете меня удивлять! Ваш мозг, несмотря на почтенный возраст, продолжает оставаться абсолютно ясным и работоспособным! Никакого маразма и старческой деменции! Я хотел бы оставаться таким в вашем возрасте!

«Ага, а ты, дружок, – подумал я, различив в голосе доцента определенные интонации, – совсем не сомневаешься, что доживешь до моего возраста. Но для глубоких стариков такая убежденность и вера «вечную жизнь» – один из способов не скатиться в жесточайшую депрессию. И Вильям Карлович уверенно использовал эту «психотерапию».

– У вас еще все впереди, мой юный друг! – Не отказал я себе в «маленькой шпильке» в адрес престарелого доцента.

И мы вместе с ним весело и беззаботно рассмеялись.