Приключения мальчика с собакой (Художник И. Архипов)

Глава 3. Что можно увидеть в полнолуние

В последнее время по приказу Хризостома каморки, в которых спят рабы, стали на ночь запирать. Приказ был отдан без всяких объяснений, но все знали, что вызван он близостью Спартака. Душно стало в каморках. Сквозь маленькие оконца почти нет притока воздуха. Раньше можно было хоть щель в двери оставить или выйти подышать во двор… Теперь рабы заперты до рассвета и встают не освеженные сном, а сморенные усталостью. А каждого ждет длинный-длинный рабочий день.

Но вот дверь одной из каморок приоткрылась. Повеяло ночной свежестью, ароматом цветов; хозяин каморки проснулся, глубоко вздохнул и, заметив проскользнувшую в дверь тень, приподнялся.

— Это ты, Гефест?

— Тшш… Не шуми. Завтра чуть свет домоправитель уезжает в Рим за оружием. Сообщи об этом… Пусть будут наготове. Когда вернется — неизвестно.

Так же бесшумно Гефест скрылся за дверью.

Хозяин каморки, отупев от усталости, смотрит перед собой, зевает… потом до его сознания доходит услышанная новость. Он довольно ухмыляется и кивает:

— Расскажу… Всем расскажу… — Сообразив, что того, кому он отвечает, уже нет, он снова валится на соломенную подстилку и засыпает.

Гефест, прячась между столбами хлебных амбаров, пробирается в господский сад; его прихрамывающая тень видна, когда он пересекает лунную поляну, и снова исчезает, сливаясь с тенью деревьев.

Гефест и его помощники спят в каморке возле кузницы, как волопасы спят возле коровьего хлева, а конюхи — возле конюшен. Кузнец всегда должен быть под рукой — мало ли что понадобится господину… Вдруг замок испортится на одном из сундуков Станиенов или вилика потеряет ключ от какой-нибудь кладовой. Тогда и ночью разбудят кузнеца и прикажут работать. Но вот уже много ночей кузнец уходил куда-то. Его подручные молчали. Возможно, они так крепко спали от усталости, что не слышали, как открывает и закрывает он дверь их каморки, а может быть, они и догадывались, где бывает кузнец, но не хотели выдавать его. Все в имении знали, любили и оберегали молодого кузнеца. «С каким бы горем ни пришел к нему человек, — говорили о нем рабы, — Гефест всегда утешит и ободрит». Они даже уверяли, будто цепи, выкованные Гефестом, легче носить, чем сделанные каким-нибудь другим кузнецом.

Молодой кузнец из домашней кузницы был любимцем вилика и молодого хозяина. Вилик ценил его трудолюбие, исполнительность и необыкновенную силу; Луция восхищали ум и красота молодого раба. Луций и прозвал его Гефестом,[95] к великому негодованию старого Станиена, который считал, что всякого бога, будь он римским или чужеземным, надо уважать и нельзя его именем называть раба. Но Луций, тайком от отца, продолжал звать кузнеца Гефестом, уверяя, что он искусен в своем ремесле не меньше, чем сын Зевса, да и хромает так же, как тот. Этим сравнением Луций надеялся польстить кузнецу и заставить его примириться с увечьем, которое тот получил по вине своего молодого господина. (Как-то Луций вздумал попробовать силы и уронил на ногу кузнеца тяжелый молот.) Вслед за Луцием, несмотря на запрещение старого хозяина, все стали звать молодого кузнеца Гефестом, и мало-помалу настоящее его имя забылось. Как относился к своему несчастью Гефест, никто не знал: ему все поверяли свои печали, а он на свои никогда никому не жаловался и хромал с таким веселым видом, словно и впрямь был польщен этим сходством с божественным кузнецом.

Луций часами мог смотреть, как работает красивый раб, как расправляет он широкие плечи, как легко поднимает тяжелый молот — только мышцы ходуном ходят под кожей. Конечно, Луций заглядывал в кузницу весной или осенью, а не летом, когда она подобна преисподней. В летнюю жару нет места хуже кузницы, одна хлебопекарня еще может с ней сравниться: в открытую дверь вливается солнечный жар, а навстречу ему валит жар от горна и раскаленного железа на наковальне. Не надсмотрщик погоняет кузнеца — подгоняет сама работа: приказано сделать за день столько-то серпов, лопат, задвижек, замков, сошников — должен кузнец их сделать, хотя бы голова его раскалывалась от стука и звона, а борода и усы насквозь промокли от соленого пота. А не выполнит работу, отстегают его плетью у столба возле эргастулума в присутствии всех невольников, чтобы каждый знал, что «ленивого раба» господа не милуют.

Несмотря на тяжелый труд и скудную пищу, Гефест и его подручные здоровы и веселы. Из кузнецы зачастую несутся раскаты могучего смеха, словно там и впрямь орудуют олимпийцы, а по вечерам они убегают к пруду, чтобы смыть с себя копоть и грязь.

Вилик Сильвин делает вид, будто не знает об этих купаниях, и только ночью, когда, закончив работу, остается с женой наедине, доверительно говорит ей:

— Луций полюбил кузнеца. Приходится терпеть проказы этого раба и притворяться, что ничего не замечаешь. А дай поблажку одним, разреши убегать на пруд открыто, так, пожалуй, и все рабы захотят купаться и, вместо того чтобы спать, всю ночь будут полоскаться в воде.

Вилика слушает мужа, вздыхает и говорит, что на чистых людей приятнее смотреть и находиться с ними в одной комнате лучше, чем с грязными, от которых пахнет потом… Помолчав, она шепчет мужу на ухо, что ей кажется, будто Береника и Гефест посматривают друг на друга.

— Хорошо, что Луций любит его — значит, кузнеца не продадут на сторону. И, если господин даст его в мужья нашей дочери, она останется с нами.

Чуть прихрамывая, кузнец шел по траве между деревьями. Он избегал расчищенных дорожек. Как объяснить, почему он здесь в такой час? Каждый может счесть это попыткой к бегству или желанием обокрасть хозяев. Могут обвинить даже и в покушении на их жизнь. В лучшем случае ему грозит за эту ночную прогулку бичевание, в худшем — смерть'.

На залитой лунным светом поляне кузнец наткнулся на странную сцену: несколько босых, неподпоясанных женщин ходили вокруг деревьев, словно тени грешниц. Кузнец притаился за кустами. «Уж не обряд ли это в честь Доброй Богини, имя которой запрещено произносить и таинства которой не дано видеть ни одному мужчине?»

Обойдя одно дерево, женщины переходили к другому. Но вот на середину поляны вышел садовник.

— Обойди еще вокруг этой груши, Аристиона, — на ней масса гусениц, — распорядился он.

Посмеиваясь над своей ошибкой, кузнец углубился в чащу вечнозеленых лавров: он хотел остаться незамеченным, но вдруг впереди себя услышал звон струн и бормотание:

«О боги!.. Чуть нос с носом не столкнулся с Луцием. Мог бы погубить все дело… И чего он шатается по ночам?» — с досадой подумал кузнец и, прильнув к стволу дерева, слился с ним так, что на коже его выдавился узор коры. Страх его был напрасен: Луций, не заметив его, прошел мимо. Он искал рифму:

Он аккомпанировал себе на лире, ни на что не обращая внимания, и брел как попало — то по дорожкам, то по траве, не видя, куда ступает. Но вот, очевидно, он вышел на поляну.

— Что за пляска?… Что тут происходит? — услышал кузнец его удивленный голос.

— Это не пляска, господин, — ответил садовник, — это мы лечим деревья, которые пожирает зловредная тварь — гусеница.

— Как же вы ночью видите гусениц?

— Их не надо видеть, господин. Достаточно босой и неподпоясанной женщине обойти в полнолуние вокруг дерева, чтобы гусеница с него уползла.

Луций захохотал:

— О, темнота, темнота!.. Впрочем чего можно требовать от невежественного раба, если даже такой просвещенный ум, как Катон, рекомендует заговоры для лечения растений и животных! Пошли этих женщин спать. Они должны завтра работать, а ты их заставляешь ночью топтаться! Куда же будут завтра годны эти работницы?! А ты, садовник, должен знать, что против гусениц есть одно-единственное средство — желчь зеленой ящерицы. Прикажи наловить их и обмажь их желчью верхушки деревьев и кустов.

— Слушаю, господин… Послышалось удаляющееся пение Луция.

— Ну? Чего стали? — закричал садовник на женщин. — Отправляйтесь спать! Живо! Или не слышали, что сказал молодой господин?

Теперь, когда женщины и Луций ушли, кузнец осмелел и тихо свистнул.

— Кто там? — насторожился садовник.

— Я… Поди сюда… Садовник подбежал к кузнецу.

— Передай завтра всем, что Хризостом чуть свет едет в Рим за оружием. Путь будут наготове. А сейчас последи за молодым господином… шатается без толку. Если он вздумает пойти к тому месту, где ты насадил между вязами виноградные лозы, постарайся предупредить меня: я буду там, и не один.

Садовник кивнул, и они разошлись в разные стороны.

Кузнец, прячась между деревьями, направился в дальний конец сада. Он пришел рано. На его условный свист никто не вышел из-под деревьев. Гефест стал под тенью дерева, высматривая, не покажется ли кто на поляне.

Было тихо. Кусты, окаймлявшие поляну, в лунном свете казались седыми. В ветвях посвистывала какая-то ночная птица, в траве трещали цикады. На небе, то выглядывая из-за облаков, то прячась, плыла полнощекая луна. «Словно девушка заигрывает», — усмехнулся кузнец. Несколько минут он глядел на луну не отрываясь, растворившись в тишине ночи, словно перестав существовать… и в то же время всем существом своим прислушиваясь… Вот слабо фыркнула лошадь. Кузнец повернул голову. Со стороны дороги на поляну выехал всадник. Гефест вышел на лунный свет. Всадник приблизился. При свете луны его юное лицо казалось бледным, а глаза — неестественно огромными. Грудь всадника стягивала бронзовая кольчуга, какие носили военачальники, но голову прикрывал кожаный солдатский шлем, а ноги были обуты в простые солдатские калиги.[96]

— Есть новости? — спросил всадник.

— Да. Завтра утром домоправитель уезжает в Рим. Приказано до рассвета осмотреть повозку. Я обошел несколько каморок и предупредил друзей, чтобы они готовились.

— Хризостом едет за оружием?

— Да. Один из домашних рабов подслушал, как домоправитель уговаривал господина, что необходимо вооружить надсмотрщиков. Оружие заказано, говорил Хризостом, нужно только привезти его. Об этом я узнал сегодня. Вот почему я тебя не предупредил раньше. Осмотреть повозку и лектику вилик тоже приказал мне недавно.

— Сто мечей! — воскликнул всадник. — Оружейник в Риме говорил мне, что домоправитель Станиена заказал сто мечей… А нам так нужно оружие! Я сообщу Спартаку то, что ты мне сказал. А ты должен держать со мной связь. Теперь важно знать, когда Хризостом вернется.

В саду неподалеку послышался слабый свист — раз, два и три.

— Это предупреждение, — торопливо сказал кузнец. — О возвращении Хризостома узнаешь у Германика… в кузнице у перевала. Там тебе удобнее появляться, не вызывая подозрений. Тшш… Слышишь? Это опять сумасшедший Луций. Только что я чуть не столкнулся с ним. — Гефест отступил в тень деревьев.

Всадник наклонился к уху лошади, тихо свистнул… и конь помчался прочь от виллы Станиена, прямиком через поляну, к проезжей дороге.