Рабы бесшумно вошли за Александром в широкую аллею. Пройдя несколько шагов, мальчик свернул вправо и исчез в темноте. Заунывный крик совы раздался под деревьями.
Клеон снова очутился в тех местах, по которым весной Александр вел его на пастбище. Лев бежал тогда впереди, весело помахивая хвостом, и вдруг остановился и зарычал на странное дерево. Сейчас все деревья казались странными. Таинственный мрак сгустился под ними. Люди молча скользили между стволами. Обученные кони ступали так же тихо, как люди. Время от времени, указывая путь, впереди кричал совой Александр.
Когда выходили на поляны, было видно усеянное мириадами звезд небо. Такое множество звезд предвещало ясную осень. «Это хорошо, — подумал Клеон: — в теплые дни легче будет обучаться военному делу. А озимые во время сражений все равно вытопчут. Почему вожди не решают споры единоборством?» Он представил себе, каково было бы его отцу, если бы солдаты растоптали его виноградник и поле… Клеон до боли ясно увидел родную хижину, словно разорвалась пелена ночи… Ему показалось, будто он ощутил даже запах дыма, который радовал его каждый вечер, когда он возвращался с овцами домой: это мать готовит ужин… Стараясь отогнать воспоминания, Клеон сдвинул брови и выпрямился. Прежде, в минуты тоски, он обнимал шею Льва и изливал печаль в жалобах. Теперь Клеон стал воином Спартака и должен вести себя, как воин. Он слышит вокруг тихие шаги и дыхание многих людей. У каждого из них своя беда и каждый таит ее про себя, не требуя сочувствия. И Клеон отныне будет спокойным и сдержанным, как они.
Впереди Спурий объяснял вполголоса Александру, в каком месте расположен их лагерь и в каком — римский.
«Вот уж сколько месяцев, — думал Клеон, — воюют они, и римляне ничего не могут с ними поделать!.. Потому что гладиаторы сражаются за свободу и справедливость. Вон и в Сицилии, рассказывали старики, Афинион долго сражался против римлян… Но то было в Сицилии, а это здесь, под самым Римом! Гладиаторы разрушат Рим, и тогда уже не будет рабов…»
Кто-то тронул его руку. Мальчик оглянулся и при свете звезд увидел Фабию.
— Как ты возмужал… с того дня, на форуме, — прошептала молодая женщина. — Я часто вспоминала твой взгляд, и меня мучило, что я тогда отступила.
— Лев был бы жив, если бы ты купила меня.
— Сын вилика говорил мне, что твою собаку убили…
— А каким бы он был разведчиком!.. И как охранял бы Спартака!.. Зачем ты тогда уступила, госпожа…
— Не называй меня госпожой, — перебила Фабия. — Мы товарищи по оружию… Тогда? Тогда я не могла рисковать: толстяк увлекся, и неизвестно, до какой суммы дошел бы. А я предназначила на оружие гладиаторам все, что имела. Ведь я сама была рабыней и много вытерпела, прежде чем хозяин отпустил меня на волю. Если бы ты был в ошейнике, как те, которых я купила, я бы знала, что тебя ждет тяжелая участь, и не уступила бы Станиену…
— Я уж не думаю об этом, — поспешил успокоить ее Клеон. — Скажи, госпожа…
— Опять?!
— Прости… Скажи мне…
— Тсс! — остановила его Фабия. — Мы вышли из сада. Теперь надо очень внимательно слушать команду.
— На коней!.. На коней!.. — шепотом передали по рядам приказ Спурия.
Секунда — и всадники очутились в седлах. Видя, что Клеон прихрамывает, Фабия предложила:
— Садись на мою лошадь. Клеон взобрался на круп ее коня.
Некоторое время они ехали молча. Фабия напряженно следила за Спурием и Александром. Клеон не мог говорить от волнения. Она, сражавшаяся подобно Афине Палладе, о нем думала! И, может быть, это правда, что ради него прискакала на виллу?… А он считал себя одиноким! Ради него рисковали Береника и Гефест; ради него Александр побежал так далеко за отцом; за него вступились рабы… Погиб Долговязый. Как хотел бы он крикнуть на весь мир о своей любви к ним и благодарности! Но надо молчать: малейший шум может погубить отряд.
Всадники ехали шагом, чтобы пешие не отставали от них. Внезапно впереди раздался предостерегающий крик совы, и сейчас же послышался конский топот, еще далекий, но приближающийся с каждой минутой. Судя по звуку, целый отряд двигался крупной рысью.
— А что, если они пройдут здесь? — прошептала Фабия. — Ведь им надо объехать наш лагерь, чтобы попасть на дорогу.
Очевидно, Спурий подумал о том же. По рядам передали его приказ: «Ложись!»
Люди и лошади опустились в густую траву. Прошло несколько минут, и на опушке показался конный отряд. Люди Спурия, казалось, перестали дышать. Три или четыре турмы[108]римлян ехали не таясь, переговариваясь и пересмеиваясь. Впереди, указывая путь, скакал на великолепном коне Луций.
Один из декурионов[109] воскликнул:
— Мы уж достаточно отдалились от их лагеря! Я думаю, нам следует выехать на дорогу. Там удобнее сражаться и меньше опасности разминуться с ними.
— Да, поддержал его другой, — я сам боюсь, как бы рабы не ушли от нас.
— Уверяю тебя, они еще грабят виллу, — возразил Луций. — Проехав через сад, мы их захватим врасплох. Но, если ты боишься, что они ускользнут, пошли одну турму для засады на дорогу. Этого вполне достаточно, чтобы перебить шайку пьяных мошенников. Ручаюсь, они перепились нашим вином!
«Вдруг какой-нибудь из наших коней заржет? — встревожился Клеон. — Лошади приветствуют друг друга, не разбирая врагов и друзей».
Опасность нависла над головами лежавших в траве рабов: всадники остановились в нескольких шагах от них. Они разделились на два отряда, и меньший, под командой одного из декурионов, поскакал к дороге.
— Едем скорее! — торопил оставшихся Луций. — Глядите, какое зарево! Едем, пока эти пьяницы не сожгли виллу…
Рабы лежали притаясь, пока не смолк топот последнего коня. Александр поднялся первым и внимательно огляделся:
— Все спокойно.
— Ну, мальчуган, — сказал Спурий, вскакивая на ноги, — беги теперь домой. Тут уж мы доберемся сами.
Обняв сына вилика, Фабия шепнула ему на ухо:
— Не огорчайся! Я расскажу Спартаку, какой ты ловкий проводник.
Александр стоял опустив руки, словно на него надели оковы. Как только Фабия разомкнула объятия, он отбежал к сицилийцу:
— Как я завидую тебе! — И он сжал руку Клеона. — А я должен вернуться…
— С какой радостью я был бы сейчас со своим отцом! — вздохнул Клеон. — Прощай! Может быть, мы с тобой никогда уж больше не встретимся… — Клеон поцеловал Александра и поспешил за Фабией.
Александр печально смотрел вслед уходящему отряду, пока не исчез из виду последний всадник. Вот уж замер и стук копыт вдали… Александр вздохнул: только что он был окружен людьми, целый отряд прислушивался к каждому его слову, а теперь… А теперь Александр почувствовал себя таким маленьким и одиноким. И ему стало очень неуютно на большой поляне под звездным шатром неба. Александр повернулся и побежал домой: его могут хватиться каждую минуту. Он вспомнил последние слова отца и ускорил бег… И вдруг остановился: «Забыл рассказать Клеону, что Лев жив!..» Он оглянулся: отряд уже не догнать. «Это боги со зла на Клеона так подстроили, — подумал он. — Ну ничего: я покажусь дома — пусть Луций меня увидит. А днем проберусь в лагерь к Клеону».
Известными только ему потайными тропинками бежал Александр, чтобы опередить Луция и всадников: он боялся, что, обнаружив его отсутствие, сразу начнут пытать отца, мать и сестер, требуя признания, не убежал ли он к Спартаку. В саду он слышал топот коней и тихий говор. Александр побежал еще быстрее.
Александр, задыхаясь, вбежал во двор за несколько минут до появления всадников на вилле.
Первое, что он увидел, — пылающий помост и возле него громко плачущих и рвущих на себе волосы женщин. Всех убитых сжигали на одном костре. Пламя взвивалось вверх, окрашивая небо в розовый цвет.
Бегло осмотрев дом сенатора и не найдя в нем никого, кроме связанного Станиена, всадники, оставив Луция с отцом, снова вскочили на коней и, уже не таясь, помчались туда, где пылало зарево. Почти вслед за Александром ворвались они в проходы между сараями и, пораженные зрелищем похорон, осадили коней.