Как только в толпе рабов раздались крики, Хризостом отступил в тень сараев и, проскользнув между постройками, побежал. Он спешил к господскому дому с одной мыслью — спасти Луция.
Посреди спальни молодого Станиена лежал пушистый ковер из Киликии. Возле низкого ложа, которое поддерживали бронзовые львиные лапы, стояла серебряная статуя Фемиды[105] с весами в вытянутой руке. В каждой чашке весов пылал опущенный в благовонное масло фитиль. Свет был достаточно ярок, и Луций, растянувшись на ложе, читал. На футляре, брошенном у постели, было выведено пурпурной краской: «Гесиод. Труды и дни».[106]
…Труд человеку стада добывает и всякий достаток.
Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее
Вечным богам, как и людям; бездельники всякому мерзки.
Нет никакого позора в работе; позорно безделье…
Луций повторил последнюю строку и, подперев щеку рукой, задумался:
«Почему стали мы презирать труд?… Вероятно, наши предки, становясь богаче, доверили рабам всю работу, а потом вообще стали смотреть на физический труд, как на рабское занятие. А между тем Цинциннат[107] сам обрабатывал свое поле, и это не помешало сенату дважды облечь его властью диктатора! Когда отец умрет, я отдам Гаю северную виллу, а здесь буду хозяйничать сам. А чтобы не очень утомляться, отдам побольше земли в аренду. Арендаторы будут благословлять меня… Но что за шум?» — прервал он свои размышления. Поднявшись с ложа, он подошел к окну и распахнул его.
Со стороны двора доносились какие-то крики. Кто-то бежал по аллее к дому. Отпрянув от окна, молодой Станиен подбежал к скамье, на которой лежал меч — из тех, что привез Хризостом.
— О господин!.. Господин! — услышал он голос своего бывшего наставника. — Спасайся! Бунт!.. Отец твой убит. Беги, пока они не ворвались в дом. Беги! Я задержу их. Добраться до конюшни невозможно. Иди пешком до кузницы Германика. У него есть лошадь. Ты доедешь на ней до переправы…
«Теперь я заведу здесь свои порядки! — мелькнула у Луция мысль. В следующую минуту он с отвращением подумал: — Как я низок!» — и выбежал из дома.
— Отец убит? Ты видел сам?
— Нет, господин… Они бросились на хозяина, и я побежал предупредить тебя.
— Надо спасти его!
— А мать и брат? — хитростью попробовал остановить его Хризостом. — Уведи их. Вы успеете уйти далеко… А я побегу к хозяину…
Луций, уже сделавший несколько шагов, остановился: «Мать и брат?… Да, их надо увести подальше от разъяренных убийц… и самому уйти с матерью… Это спасение!»
— Нет! — топнул он ногой. — Я должен быть возле отца. А мать и Гая поручаю тебе. — И Луций побежал по аллее, ведущей во двор.
Впереди, за деревьями сада, взвился столб пламени.
Хризостом протянул руки вслед Луцию:
— Господин!.. О господин!.. Умоляю тебя!..
— Я поручил тебе мать и брата, — обернулся Луций, — а ты теряешь время на причитания. Буду знать, какова твоя преданность! — Он погрозил домоправителю кулаком и снова пустился бежать, не обращая внимания на крики старика.