Приключения мальчика с собакой (Художник И. Архипов)

Глава 13. Снова вместе

Клеону не хотелось уходить от палатки вождя, но он считал, что должен идти с Галлом, куда бы тот его ни повел, потому что первый его окликнул.

— Как же ты решился расстаться со своей собакой? — спросил Галл, усаживаясь на траве возле вала.

— Я?! Я не расставался! Я думал, что Льва убили…

Лицо Галла выразило сочувствие.

— Нет, — покачал головой Клеон, — он жив. Но я только что об этом узнал. — И он рассказал все, что с ним и со Львом случилось в последние дни.

— Значит, тебе так и не удалось убежать от Аполлодора? Клеон вспомнил ту минуту, когда, проснувшись под повозкой работорговца, обнаружил, что Галла возле него нет.

— Да, — вздохнул он, — мне не удалось убежать… Сначала мне было очень обидно, что ты ушел один. Потом я понял, почему ты так сделал. И я уж не обижался на тебя, а только беспокоился, как ты там, среди сражающихся, без оружия…

— Ты думаешь, все легионеры успели захватить с собой оружие? — усмехнулся Галл. — Посмотрел бы ты, что там делалось! Они же не ждали нападения. А тут еще тьма кромешная. Все перемешались, ничего нельзя разобрать. Одни бегут туда, другие — сюда… Я схватил кол от какой-то палатки и бросился в бой. Чтобы не убить нечаянно гладиатора, я напал на римского центуриона…

— А как ты его узнал? Ведь ничего же не было видно.

— Ну, кое-что все же можно было рассмотреть. То тут, то там вспыхивали факелы… А узнал я центуриона по гребню из перьев поперек шлема. Это, видно, был старый вояка: успел все снаряжение на себя нацепить. А как он защищался! Не всякий молодой способен так драться. Но, помнишь, я говорил тебе, что знаю один удар, который никто не может выдержать? Я его применил — и центурион упал замертво, а я взял его меч и продолжал сражаться… Мы разбили прославленные римские когорты раньше, чем они поняли, кто их разбудил.

— Я своими ушами слышал, что с горы сойти невозможно. Как же удалось гладиаторам спуститься? Ты не знаешь?

— Конечно, знаю. В те дни все только и говорили об этом. Спартак приказал срезать самые крепкие лозы дикого винограда, которого там было множество, и сплести из них лестницы длинные-предлинные, чтобы, спускаясь вдоль крутизны, они достигли подошвы горы. Все по этим лестницам и сошли вниз. А один остался. Он сбросил им оружие, а потом и сам спустился… Дрожь берет, как подумаешь об этом спуске! Ты представляешь себе — виноградные лозы!.. Кому в голову могло прийти, что они способны выдержать тяжесть трехсот человек! Особенно страшно было первому: он все время, наверное, думал, что лестница оборвется и он упадет в пропасть. Не хотел бы я участвовать в этом деле! Но другого выхода не было, и слава Спартаку, что он его нашел. Иначе все они погибли бы с голоду. По-моему, это из подвигов подвиг! Обыкновенное сражение пустяк перед ним. Я думаю, что и через тысячу лет люди будут об этом рассказывать.

— Ну, а дальше что было? Что было потом?

— Потом?… Я же тебе говорил: мы разбили римлян, и я остался у Спартака. Каждый день у нас или сражение, или военное учение. За это время многих убили, но войско наше от этого не уменьшилось: люди идут к нам со всех сторон. Теперь Спартак уж не принимает перебежчиков из легионов. А они рады бы сражаться в наших рядах… Скажи, — перебил он себя, — о чем говорили на военном совете?

Ну как не похвастать, если Клеон, новичок, знает больше, чем Галл, который уже столько месяцев сражается под знаменами Спартака?

— Одни хотят идти на Рим, другие — в Свободную Галлию… — Едва у Клеона сорвались эти слова, как он испугался: «Я болтун и предатель!» Он умоляюще посмотрел на друга: — Никому не говори об этом, заклинаю тебя всеми богами, какие есть у вас, галлов! Еще ведь ничего не решено…

Галл пожал плечами:

— Чего ты испугался! Ты ж сказал мне, своему другу! Будь уверен: никто ничего не узнает. Да и молчать придется недолго. Вот посмотришь: сегодня ночью мы выступим. После военного совета всегда…

— Сегодня ночью?! — перебил Клеон. — А как же Лев? Я хотел попросить Спартака, чтобы он отпустил меня за Львом… — Клеон вскочил.

— Куда ты? — возмутился Галл. — А дисциплина? Ты слышал, что говорил Спартак?

— Я побегу к Спартаку просить, чтобы он меня отпустил. Я вовсе не собираюсь убегать без спросу! — Сердито махнув рукой, Клеон стремглав пустился к палатке вождя.

— Погоди! — Галл нагнал Клеона. — Если мне разрешат, я пойду с тобой. А ты запомни, что говорил Спартак: дисциплина — самое важное. А какая же это дисциплина — во время военного совета врываться в палатку вождя, потому что ты хочешь его о чем-то просить… Можешь радоваться: совет окончен. — Галл указал на военачальника, лицо которого было изуродовано шрамом: — Вон идет Крикс, друг Спартака. Он всегда уходит последним из его палатки.

Перед закатом солнца из Декуманских ворот вышел продовольственный отряд в сопровождении конницы, которой командовал Спурий. Рядом с ним, указывая дорогу, ехал один из бывших рабов Станиена.

Спурий приказал сделать большой полукруг, в обход римского лагеря, — в его расчеты не входило завязывать бой.

Свернули на дорогу.

Это была та самая дорога, по которой вчера на рассвете Клеон ушел с пастбища, оставив овец под защитой костра и спящего Долговязого. Сегодня часть этих овец отряд должен был пригнать в лагерь, а часть — зарезать и привезти их туши. На одной из повозок, предназначенных для мяса и пока еще пустых, ехал Клеон. По совету Фабии Спурий приказал ему править мулами. Пакат, которому Спартак разрешил принять участие в экспедиции, сидел рядом с другом.

Едва отряд подошел к лесу, как проводник и один из всадников скрылись за кустами, росшими по обочинам дороги. Вскоре послышался свист — это они давали знать, что путь безопасен. Конники ехали впереди и позади продовольственного отряда. Солнце заходило в стороне лагеря, и длинные тени скользили на земле перед лошадьми. На опушке показался старый кедр, возвышавшийся над лесом, словно башня, озаренная солнцем. Клеон соскочил с повозки.

— Теперь уж близко. На, возьми вожжи и хворостину, а я побегу вперед… — Прихрамывая, он пустился бежать.

— Куда?! — крикнул Пакат. — Куда?! Стой!

— Стой! — закричал Спурий, направляя лошадь наперерез Клеону. — Это еще что? Тебе доверили петориту и мулов, а ты — наутек!

Клеон чуть не сгорел со стыда, потому что все повозки и всадники остановились и все люди, мулы и лошади уставились на него.

— Вот ты задерживаешь целый отряд, а нам дорога каждая минута!.. Почему ты сорвался с места и нарушил приказ? Куда ты побежал? — сдвинув брови, допрашивал Спурий.

— На пастбище… — Клеон потупил голову. — Я хотел скорее увидеть Льва.

— Какого еще льва?… Ты солдат и прежде всего должен выполнять порученное тебе дело.

— Спартак приказал привезти Льва в лагерь… Лев — это моя собака…

— Собака? Да, Спартак говорил о какой-то собаке…

— Позволь мне побежать вперед! — Клеон умоляюще сложил руки.

— А если там легионеры? Их могли отрядить Станиену для помощи в хозяйстве. Впрочем… — Спурий внимательно посмотрел на мальчика, лицо которого выражало отчаяние, — я могу тебя и Паката послать в разведку. — Он обернулся к Галлу: — Ты пойдешь вперед. Внимательно осмотри следы на дороге. На пастбище не выходи, пока не удостоверишься, что там никого нет. Если заметишь что-нибудь подозрительное, завой волком… А ты, — обратился Спурий к Клеону, — во всем ему повинуйся.

Друзья пообещали быть осторожными и, если будет нужно, подать знак. Но, увидев из-за деревьев знакомый луг, Клеон позабыл все обещания и крикнул во весь голос:

— Лев!.. Лев!..

Галл зажал ему рот:

— Нарушаешь приказ? Я вот доложу Спартаку, что ты не годишься к военной службе. Пусть отсылает тебя обратно к твоему сенатору.

Клеон понимал, что Галл грозит в шутку, но…

Ох, как трудна военная дисциплина! Вместо того чтобы бежать скорее к шалашу, где лежит Лев, Клеон притаился рядом с Пакатом за кустами. В просветы между ветвями видны только овцы да на пригорке — две женщины, которые доят маток. Клеон указал на одну из них:

— Вон та, молодая, дочка вилика. Я рассказывал тебе о ее доброте. Можно, я подойду к ней и спрошу, нет ли поблизости легионеров?

— Хорошо, — разрешил Пакат, — иди! Если там есть кто-нибудь посторонний, скажи, что тебя прислал вилик.

— Береника! — крикнул Клеон, выбегая на луг.

Женщины обернулись. Клеон увидел, что ошибся: высокая девушка, толстощекая и румяная, совсем не была похожа на дочку вилика.

— Где Береника? — спросил Клеон.

— Понесла молоко собаке. — Девушка пристально смотрела на мальчика.

— Льву?!

— Не льву, а собаке, которая прежде сторожила овец на этом пастбище, а теперь лежит в шалаше… Кто-то ее изранил, а Береника лечит.

— Да-да, — закивала головой пожилая женщина, — без собаки нам трудно!.. Разве мы вдвоем справимся с целой сотней овец?

Клеон уже не слушал — он бежал к шалашу. Видя, что Клеон мирно разговаривает с женщинами, Пакат подал Спурию сигнал и пустился за Клеоном.

— Смотри-ка, он гонится за мальчиком, — сказала молодая. — По-моему, это тот мальчик, которого вчера хозяин приказал бичевать.

— А второй, кажется, хочет изловить его! — заволновалась пожилая. — Беги за ним скорее, у тебя ноги быстрые. А я пойду следом. С помощью Береники мы как-нибудь защитим мальчишку! — Старуха воинственно взмахнула кулаком.

Между тем Клеон нырнул в шалаш, и оттуда послышался радостный собачий визг и крик Береники:

— Осторожнее! У него могут открыться раны!.. Да тише вы! Молоко разольете!

Заглянув в шалаш, Пакат увидел, что Клеон, опустившись на колени, обнимает Льва, а хорошенькая девушка смеется, прикрывая обеими руками миску с молоком.

— Да уйдите вы из шалаша и обнимайтесь на свободе! — притворно сердясь, кричала она. — Вон сколько травы и земли в молоко набросали!

— Уходим, уходим! — Клеон помог Льву выбраться из шалаша.

Очутившись на воле, Лев лизнул руку Клеона и зарычал на Паката. Шерсть Льва, вымазанная снадобьем Мардония, была прилизана — от этого он казался худым, а ноги неестественно длинными. Клеон обнял собаку и заплакал от жалости.

Галл скривился. Он не любил слез и молча смотрел на приятеля, понимая, что его следовало бы утешить, и не находя нужных слов. Пакат почувствовал облегчение, когда из шалаша вышла Береника с миской молока в руках, а с луга подошли женщины, смотревшие за овцами. Они сразу нашли нужные слова.

— Ах, бедная собачка, как ослабела! — сказала младшая, присаживаясь на корточки возле Льва.

— Не боишься ее больше? — Старуха с насмешливой улыбкой кивнула в сторону девушки: — Нынче на заре, как мы сюда пришли, собака стояла возле шалаша и выла, а она подумала, что это привидение! Сказать по правде, мне самой стало жутко — уж очень страшен был пес: тощий, весь листьями облеплен и качается, как пьяный… А Береника не испугалась, стала звать его, да так ласково, что он давай руки ей лизать… — Старуха опустилась на землю рядом с молодой и сказала, утешая Клеона: — Ничего, поправится. Гляди, какие у него глаза ясные.

Нежно погладив Льва, Береника поставила перед ним молоко:

— Ешь! — И с доверчивой улыбкой обратилась к Клеону: — Отец говорит, что молоко — лучшее лекарство.

— И я слыхал это, — подтвердил Пакат. — И, говорят, оно особенно целебно из рук красивой девушки. — Он подмигнул Клеону: — Не вешай нос! Твой пес живо станет на ноги с такой лекаркой… Верно я говорю, красавица? — Галл нагнулся, заглядывая Беренике в лицо.

Она застенчиво подняла на Галла глаза и внезапно побледнела.

— Что это? — прошептала она, указывая на дорогу, к которой остальные стояли спиной.

Женщины оглянулись и с воплем бросились бежать. Пакат кинулся за ними:

— Стойте, глупые!.. Это свои!.. Куда вы? Стойте! Не поднимайте переполох!..

По знаку Спурия один из всадников поскакал наперерез женщинам и помог Пакату задержать их. Остальные цепью стали вокруг пастбища и обнажили мечи на случай нападения. Воины взяли с повозок топоры и рассыпались по лугу, гоняясь за овцами. Овцы жалобно блеяли; Лев лаял и пытался подняться, чтобы вступить в бой с людьми, напавшими на его стадо. Клеон обнял собаку за шею:

— Нельзя, Лев!.. Тихо! — Но сам он с трудом удерживал слезы, видя смятение маток и слыша их жалобные крики. Ему казалось, что овцы призывают его на помощь. Изо дня в день он так заботился об этой сотне овец, и вот теперь их убивают… Не может он спокойно смотреть на это, хотя знает, что так нужно, так приказал Спартак. Клеон прижался лицом к голове Льва, продолжая машинально шептать: — Тихо, Лев, тихо…

Береника повернулась к лугу спиной и зажала уши:

— Конечно, лучше, чтобы овец съели воины Спартака, чем Станиен и его гости, но… Не смотри, Клеон! Я рада, что здесь нет Александра.

Подошел Пакат.

— Эти трусихи чуть не выдали нас!.. Какой вам прок в хозяйских овцах! — укоризненно сказал он. — Лучше попросили бы вон того воина — его зовут Спурий, — чтобы он позволил вам остричь шерсть убитых овец. Нам она не нужна.

Женщины сразу перестали дрожать и, хоть уж спускались сумерки, побежали к Спурию, потом в шалаш за ножницами и поспешно принялись за работу, чтобы успеть настричь до темноты как можно больше шерсти.

Клеона, Льва и Беренику Пакат увел в шалаш и, чтобы отвлечь девушку, попросил ее «собрать Льва в дорогу» — дать для него мази и амфору с молоком.

На обратном пути отряд прошел почти под самыми стенами римского лагеря. Варинию доложили, что в темноте слышно блеяние овец и ржание лошадей, удаляющихся к лагерю рабов.

— Пропустить с миром, — приказал полководец. — Завтра на рассвете, когда наши когорты ворвутся в лагерь Спартака, эти овцы увеличат смятение, которое там начнется. Мы отомстим бродягам за поражение у Везувия, за смерть Кассиния и за все их хитрости!

Вариний долго не мог уснуть, обдумывая план завтрашнего сражения. Среди ночи он поднялся на вал. Множество костров пылало во вражеском лагере. До него донеслись веселые песни. «Перепились! Тем лучше. Боги поразили их безумием, чтобы покарать за дерзость, — подумал он. — Посмотрим, как они будут сражаться после ночи веселья». Полководец обошел свой лагерь, проверяя, все ли спят, не идет ли в какой-нибудь палатке азартная игра. Везде было тихо. Бодрствовали только часовые у ворот и у бойниц на валу.

Вариний торжествовал: победа будет легче, чем он предполагал. Рабы, видимо, возомнили себя непобедимыми и пренебрегли самыми основными правилами благоразумия, предавшись пьянству накануне боя. Он вернулся в свою палатку и на этот раз уснул быстро и крепко. Ночью ему снились воины Спартака, распятые на крестах, пожираемые львами и тиграми на аренах цирка, истекающие кровью в гладиаторских поединках… Едва забрезжил рассвет, Вариний вскочил и приказал позвать центуриона четвертой стражи.

— Ну как там?… Неужели до сих пор эти пьяницы распевают песни?

— Два или три разбойника еще поют — видно, самые неуемные. Да еще слышно ржание лошадей и блеяние голодных овец. Начальник третьей стражи, передавая мне караул, сказал, что ночью там была драка: он своими ушами слышал крики о помощи и ругань. Но потом все смолкло.

Слушая центуриона, Вариний облекался в боевые доспехи.

— Сигнал к наступлению! — приказал он, накинув на плечи пурпурный плащ полководца.

Через мгновение по лагерю разнесся звук труб. А еще через несколько минут Вариний вывел свое войско в поле и построил в боевом порядке перед лагерем рабов. И сейчас же пение там смолкло и прозвучал сигнал сбора. Но часовые у ворот стояли неподвижно, и никто не выходил в поле, чтобы сразиться с римлянами. Легионеры осыпали рабов бранью, вызывая на бой. За валом царила тишина. Так прошел почти час. Римлянам стало жутко. Особенно неприятно было смотреть на часовых: ни разу ни один из них не повернул головы, не переступил с ноги на ногу…

Осеннее солнце выкатилось на небо и начало припекать шлемы и латы. А стража у ворот не шелохнулась. Вариний приказал префекту[113] взять небольшой отряд конницы и выяснить, почему молчит вражеский лагерь. Лошади с места рванулись в галоп. Вариний с нетерпением следил за ними, время от времени вонзая в бока своей лошади шпоры и натягивая поводья, отчего она поднималась на дыбы. Будь он чином пониже, помчался бы и он за начальником конницы!

Вот один из всадников метнул копье, и один из часовых упал. Но что это?… Никто из товарищей убитого даже не повернул головы в его сторону. Всадники поскакали назад.

— Это наши!.. — задыхаясь, кричал префект. — Это наши легионеры, которые попали в плен! Рабы их убили и подперли кольями, чтобы трупы не падали… чтобы трупы наших солдат сторожили их лагерь!.. А в лагере у них остались одни овцы!.. Спартак опять обманул нас и ушел из-под носа!..

— Они далеко уйти не могли! — сказал Вариний. — Еще недавно были слышны их песни. Бери всех своих всадников, скачи на тот холм — с вершины его ты увидишь, в какую сторону они двинулись. Преследуй их по пятам. Как только настигнешь, завяжи бой. Мы пойдем за тобой и в нужную минуту поможем тебе. Важно задержать их до нашего прихода.

Но в этот ранний час с холма видны были только поля, пустынные дороги да густой лес и вдали — цепь Апеннинских гор. Боясь засады и не зная направления, по которому следует двигаться, Вариний отступил в свой лагерь и выслал во все стороны разведчиков.

А войско рабов еще ночью, тайно выйдя из лагеря, двинулось через Луканию к Адриатическому морю. Воины шли по таким местам, которые считались непроходимыми, поэтому ни разведчики Вариния, ни местные сельские жители ничего не узнали о передвижении рабов, пока, перевалив через горы, они не достигли небольшого городка. Здесь Спартак решил подождать тех, кто был оставлен в старом лагере поддерживать огни и шум. Спартак приказал начальникам отрядов напомнить еще раз своим воинам, чтобы те соблюдали порядок и не чинили обид окрестному населению.

Не всем по душе был этот приказ: многие присоединились к войску Спартака, желая насладиться местью, а не за тем, чтобы уйти из Италии. Иные же хотели просто побольше награбить и скрыться. И вот, словно в поддержку им, рабы из нескольких ближних имений, услышав, что в их краях появились воины Спартака, убили своих хозяев и пришли к освободителю, приведя табуны отличных коней. Эти новые люди сначала удивились сдержанности воинов Спартака, потом стали издеваться над ними, называя их «шерстяными лентами».[114] Тогда недовольные, делая вид, что они не в силах выносить насмешки, присоединились к этим людям и вместе с ними бросились грабить не только поместья богачей, но и крестьянские усадьбы.

Узнав об этом, Спартак созвал своих воинов.

Он вышел к войску с гневно нахмуренными бровями. Обычно добрые голубые глаза его стали, как показалось Клеону, похожи на льдинки, источающие холод, так что те, на кого Спартак смотрел, зябко ежились под его взглядом. Спартак стоял, глядел на солдат и сурово молчал минуту, другую, словно подчеркивал этим всю глубину своего презрения к ним.

— Я достаточно убеждал вас, — начал он наконец, — и теперь собрал не для разговоров, а чтобы потребовать полного повиновения. Кого вы грабите? Чьи дома сжигаете? Чье хозяйство разоряете?… Таких же бедняков, как вы!

— Они свободные! — выкрикнул кто-то в задних рядах.

— Они сражаются против нас в римских легионах!..

— Так сделайте, чтобы они не Захотели воевать против вас! — воскликнул Спартак. — А «свобода» их — такой же призрак, как власть, которую вы мне вручили и которую я вам возвращаю. Я не хочу быть вождем разбойников! Выбирайте себе другого вождя.

Услышав эти слова, Клеон пришел в такое отчаяние, словно он сам вызвал гнев вождя. Рабы подняли крик:

— Спартака!.. Спартака!.. Не хотим другого вождя!..

— Крикса!.. Крикса!.. — раздавались отдельные голоса.

— Спартака!.. Не хотим никого другого!..

Рабы бушевали. Они готовы были вступить в драку между собой. Столкновение такого множества вооруженных людей могло бы привести к настоящему сражению, если бы Крикс, Эномай, Ганник и другие начальники рабов не стали на глазах у всего войска просить Спартака не слагать с себя власти верховного вождя. К их просьбам присоединились воины, клянясь, что не нарушат больше дисциплину, и призывая в свидетели своих клятв всех богов, существующих на свете: эллинских, галльских, германских, латинских, фригийских, египетских… Клеон был поражен таким множеством богов и задумался над тем, где они все живут и как они между собой ладят.

Спартак медлил с ответом. Шум продолжался. В это-то время и прибыл отряд, оставленный в старом лагере. Его возглавлял Спурий. Спурий подскакал к Спартаку и стал рассказывать, как они всю ночь распевали песни, изображая пьяных, а на рассвете, услышав сигнал, призывающий легион Вариния к наступлению, потихоньку выбрались через задние ворота и последовали за своей армией, путь которой им был известен заранее.

Слушая Спурия, воины развеселились. Ссоры и взаимные распри были забыты. Все, и Клеон в том числе, хохотали, представляя себе, какой глупый вид был у римлян, когда они ворвались в лагерь и вместо солдат увидели овец, мирно пасущихся на траве возле вала.

Спартак приказал немедленно сниматься с места, и все занялись сборами в дорогу. Вскоре войско рабов выступило в поход.

Клеон и Лев ехали в обозе на повозке, в которую были уложены палатка и вещи Спартака. Клеон правил мулом, впряженным вповозку, а Лев лежал, привалившись к боку хозяина. Мазь, которой Клеон каждое утро обильно смазывал раны Льва, таяла на солнце, пачкая хитон мальчика. Но Клеон не обращал на это внимания, наслаждаясь последним осенним теплом и песней, которую Клеон сам выдумал и теперь распевал во все горло:

Мул поводил ушами: ему, видно, тоже нравилась песня Клеона. И Клеон размахивал палкой над его спиной вовсе не для того, чтобы заставить его бежать быстрее, — он отгонял от мула назойливых оводов.