Распрощавшись с Александром, Фабия подъехала к Спурию. Чуть прихрамывая, Клеон шел у ее стремени.
— «Огню и мечу»!.. «Пьяная шайка»! — горько сказала Фабия, поравнявшись со Спурием. — Ты слышал, что сказал этот неблагодарный?… Пока мы спасали хлеб Станиенов, они нас предали. Как низко пали римляне! А еще Луция считают в Риме одним из благороднейших людей!
— Ха! — пожал плечами Спурий. — Все они притворяются благородными, а как дело дойдет до шкуры, тут сразу все благородство с них слетает. Глупо из-за этого огорчаться… Ну, друзья, — обернулся он к пешим рабам Станиена, — ускорьте шаг. Лагерь близко.
— У тебя болит нога! — спохватилась Фабия, заметив у своего стремени Клеона. — Садись! — Она приостановила коня, и мальчик снова уселся позади нее.
— Я хотел спросить у тебя, госпожа, чего добиваются гладиаторы? Когда они победят римлян, они сами станут править Республикой, да?… Они уничтожат рабство?… А что еще они сделают?… Чего хотят они?
— Трудно сказать, — покачала головой Фабия. — У каждого свои желания… Но Спартак стремится к одному: вывести рабов из Италии, чтобы каждый мог вернуться к себе на родину.
— К себе на родину? — переспросил Клеон. — Но зачем же тогда Рим губит свои легионы и разоряет поля хлебопашцев? Я бы дал вам спокойно уйти.
— Просто решаешь дело! — усмехнулась Фабия. — А если другие рабы тоже вооружатся и потребуют свободы?… Что тогда будут делать все эти почтенные Станиены, Помпонии и прочие, которые не привыкли трудиться? Все полетит кувырком. Хотела бы я на это посмотреть!
— Госпожа, мы заблудились! — вскрикнул Клеон. — Впереди римский лагерь!
— Это наш лагерь, — успокоила его Фабия. — Мы научились окапываться не хуже прославленного Помпея.[110]
Двое часовых преградили им дорогу копьями:
— Кто идет?
— Свобода и братство, — ответил Спурий.
Часовые расступились.
Клеон с изумлением глядел вокруг: это был точь-в-точь такой лагерь, какой он видел весной у Везувия, и его так же окружал ров, а за ним темнел высокий вал с бойницами и воротами. На принципиуме горел костер, освещая знамена, украшенные вместо орлов колпаками, какие надевали на рабов, отпуская их на волю.
— Мы привели пополнение! — крикнула Фабия.
Раздвинулись полы палатки, и к отряду вышел высокий воин. Он взял из костра горящую ветку и поднял ее над головой. Блики света заиграли в светлых кудрях и в завитках его бороды, осветили широкие плечи и словно вылитые из бронзы мышцы рук и груди.
— Это Спартак, — шепнула Фабия Клеону.
Рабы Станиена глядели на вождя во все глаза.
— Вы словно с костра сошли! — воскликнул Спартак, рассматривая закопченные лица людей и обгоревшие лохмотья их одежды.
Кузнец поднял над головой меч:
— Зато почти все вооружены!
И все, у кого были мечи, подняли их вверх.
— Это хорошо! — улыбнулся Спартак. — Добывать оружие нам нелегко. Но, видно, вы побывали в бою и огне. Идите теперь отдыхайте. Спурий укажет вам палатки… А ты, — обратился он к Фабии, — останься и расскажи, как прошел твой торг с сенатором.
— Слава в веках Спартаку! — воскликнул Гефест.
— Слава!.. Слава!.. — подхватили бывшие рабы Станиена.
Клеон нехотя последовал за ними, все время оглядываясь на Фабию и Спартака.
— Ноги этого мальчика повернуты в одну сторону, а голова в другую, — засмеялся Спартак. — Уж не тот ли мальчик, о котором ты мне говорила и которого хотела спасти от наказания?
— Да.
— Поди сюда, — позвал Клеона Спартак.
Клеон вмиг очутился возле него. Спартак положил руку на плечо мальчика и так внимательно посмотрел ему в глаза, что Клеону показалось, будто вождь прочел все его мысли. И, видно, Спартаку понравилось, о чем думал в эту минуту Клеон, потому что он ласково усмехнулся и, толкнув мальчика к преториуму, сказал:
— Иди спать в мою палатку.
С этой минуты Клеон стал тенью гладиатора Спартака, о стойкости и мужестве которого с восхищением говорили даже враги.