— Вот тебе задаток! — Мардоний ударил Клеона по лицу, как только они вышли из господского дома.
По губе Клеона потекли красные струйки, оставляя полосы на коже, покрытой пылью и запекшейся кровью. Сжав зубы, он молча продолжал шагать между двумя надсмотрщиками. Александр шел позади.
Как жалел теперь Александр, что, по целым дням забавляя Гая, не улучил часа пойти на пастбище! «Юпитер Величайший! — молился про себя сын вилика. — Порази стрелой Мардония… старшего пастуха, — добавил он, чтобы Юпитер по ошибке не послал свою молнию в какого-нибудь другого Мардония. — Обрати в прах моего хозяина Гнея Станиена!.. Спаси пастуха Клеона из Сицилии! Выполни мою просьбу, и, клянусь, я никогда больше не буду забывать друзей! А тебе в дар принесу гирлянду из роз, как только мне удастся нарвать их в господском саду».
Александр в отчаянии смотрел, как закрылась дверь эргастулума за Клеоном и как Гефест пронес туда цепи. Всем распоряжался Мардоний. Должность эргастулария — тюремщика — была на летнее время упразднена по настоянию Луция. Александр жалел, что уехал его отец: недавно он так хвалил Клеона! Если бы он был здесь, он заступился бы за сицилийца. А теперь к отцу и до заката не добежать. Неужели, кроме молитвы, ничем нельзя помочь? Надеяться на Луция бесполезно — он уже обещал, что Мардония по справедливости накажут. А что он сделал? Вот так справедливость! Если сицилиец выживет, он будет бичевать Мардония… Да разве после того, как господин это сказал, Мардоний оставит Клеона живым?… Нет, Луций ничего не сделал и не сделает. Если бы не Александр, он забыл бы даже рассказать, что Мардоний убил собаку Гая. Самое лучшее, если бы удалось Клеону убежать и спрятаться в лесу. Александр носил бы ему еду, а когда господа уедут в Рим, Клеон мог бы вернуться на виллу…
Дверь подвала открылась. Из нее вышли кузнец и старший пастух.
— Эй, Александр! — окликнул Мардоний мальчика. — Где вилика, не знаешь?
— Откуда же мне знать, я с утра не был дома. А что?
Не удостоив его ответом, старший пастух отправился искать Билитис. Мальчик последовал за ним. Мардоний пошел в самый дальний конец черного двора, на кухню, где распоряжалась Калос: она всегда знала, где находится мать. Калос сообщила Мардонию, что вилика лечит заболевшего раба, и Мардоний направился к чулану, который Билитис превратила в больничку. Александр пошел за ним.
— Что это ты за мной как привязанный ходишь? — с неудовольствием спросил Мардоний.
— Ищу мать, — коротко ответил Александр.
Мардоний пожал плечами, но промолчал: сын имеет право идти к матери, даже если она вилика и нужна кому-нибудь по делу.
Больница Билитис помещалась еще дальше, чем кухня, — на задворках, в маленьком чулане. Станиен считал, что нечего баловать больных рабов: дай только им поблажку — все скажутся больными. Поэтому и помещение и пища больных были вдвое хуже, чем у здоровых. Но Билитис как могла старалась сделать больничку уютней: повесила на крохотное оконце занавеску, чтобы солнце и мухи не донимали больных, чисто выскребла пол и стены и следила, чтобы солома, на которой отлеживались больные, почаще менялась. В ту минуту, когда вошли Мардоний и Александр, Билитис не спеша (хотя у нее была тысяча дел) отмывала грязь с лица и рук своего единственного больного, пока остывал отвар из горьких трав, приготовленный для него.
— Да дай же мне поговорить с виликой! — рассердился Мардоний, видя, что Александр вошел вслед за ним. — Постой минуту за дверью.
Александр остался за порогом, но дверь прикрыл неплотно. О чем говорил старший пастух, Александр не расслышал, потому что Мардоний, таясь от больного, говорил шепотом. Но зато Александр видел, как Мардоний передал вилике ключ от эргастулума. Мальчик огорченно выпятил губы: теперь она ни за что не выпустит из рук этот ключ, пока сам Мардоний его не возьмет. Если бы экзекуция была отложена на завтра, Александр мог бы ночью, когда мать уснет, взять у нее ключ и открыть Клеону дверь эргастулума. Но как быть теперь?…
Отчаявшись найти какое-нибудь решение, он не стал дожидаться, пока выйдет старший пастух, а побежал к Беренике за советом. Он ворвался к ней с криком:
— Ох, помоги!
Испуганная девушка остановила ткацкий станок, за которым работала.
— Что случилось?… Ты ушиб маленького господина?
— Хуже! — Александр передал сестре происшествия сегодняшнего утра.
Береника слушала нахмурившись, придумывая, чем бы помочь сицилийцу. Наконец, горестно вздохнув, сказала:
— Мне кажется, прежде всего надо его накормить. Мать мне это разрешит.
— И ты дашь ключ мне?
Береника отрицательно покачала головой.
— Ты выпустишь Клеона сама?
— Нет. Я только накормлю его. А ты попытайся добежать к отцу.
— Да ведь я дойду туда только к ночи! Пока мы с отцом вернемся, Клеона убьют.
— Поезжай на лошади.
— Все лошади на работе. А господскую мне никто не даст.
— А ты пойди в кузницу к Германику. Туда выслана петорита для Хризостома. Возьми одну лошадь из упряжки. А в крайнем случае кто-нибудь из тех, что остановились для починки повозки, одолжит тебе свою лошадь.
— До кузницы тоже не близко. Лучше бы ты помогла Клеону бежать.
— Может быть, — согласилась Береника. — Но не стану же я подводить под плети мать, чтобы спасти чужого мальчика! Я очень хочу помочь твоему другу, но сделать для него могу только то, что сказала.
— Попробую добежать до Германика, — вздохнул Александр.