Митрофанов

Из объяснения заведующего наркологическим отделением:

«… Митрофанов по характеру неагрессивен, бесхитростен, несамолюбив, не лидер. В его характере — открыто услужить, уступить, по возможности сгладить острые углы в конфликтной ситуации. Однако под влиянием алкогольного опьянения в его поведении могут иметь место вспышки слепого гнева с потерей контроля над собой».


Судя по неуверенным, медлительным шагам, можно было подумать, что в следственную часть забрел слепой, где-то потерявший свою палочку. Вот он, как будто наугад, ткнулся в дверь кабинета и на короткое время притих. А чуть погодя возник настойчивый скребущий звук.

Наконец дверь отворилась, и в ее проеме закачалась сухопарая фигура в сером пиджаке, с благодушной улыбкой на помятом багровоносом лице.

— М…не к след….телю, — промычал-объяснился пришелец.

К этому времени Брянцев уже сообразил, кто его осчастливил своим посещением.

— Давайте повестку.

Первые полчаса Митрофанов корчил из себя шута горохового, представляясь, будто не помнит ни года, ни места рождения, ни своего домашнего адреса.

Наконец с анкетными данными было покончено.

— Когда и при каких обстоятельствам вы познакомились с Алексеем Полуниным? — спросил у него Брянцев.

Митрофанов горестно всплеснул руками.

— С Лешкой-то? Да Господи, всю жизнь мы с им!.. Хороший мужик был, царствие ему небесное!.. Как братья… — тут лицо Митрофанова совсем сморщилось, он прикрыл его длиннопалыми ладонями и затрясся, захлюпал, закашлялся.

А успокоившись, с виноватой, заискивающей улыбкой спросил у следователя:

— Ста грамм не найдется?

Брянцев уже подумывал о том, чтоб отправить свидетеля домой отсыпаться.

— Что, пьян? — Митрофанов, казалось, был удивлен, когда получил отказ. — Неуж перебрал? Только для храбрости… — сконфуженно помаргивая, он с минуту что-то соображал, а затем осведомился: — У вас, извиняюсь, где туалет?

Брянцев показал ему дверь в дальнем углу вестибюля. Немного погодя в кабинет заглянул следователь из-за стенки:

— Не твой там…. освежается?

Такого Брянцев еще не видал: воткнувшись головой в унитаз, его подследственный спускал из бачка воду и, отфыркиваясь с утробным рычаньем, одной рукой держался за край унитаза, а другой умывал лицо в низвергающихся ревущих потоках воды.

— С легким паром! — крикнул ему Брянцев.

Митрофанов вынул голову из унитаза, поднялся с колен, затем отжал руками волосы и вытер лицо подолом рубашки, после чего заправил мокрый подол в брюки и надел предусмотрительно повешенный на дверь кабинки совсем еще новый пиджак.


Когда он опять уселся на стул перед следователем, вид у него был достаточно трезвый, и в настороженно-выжидательном взгляде маленьких острых глазок отражалась мучительная работа пробудившейся мысли.

— Нынче были в отпуске? — поинтересовался Брянцев, сцепив пальцы на столе перед собою и давая свидетелю понять, что протокол писать он пока не намерен.

Митрофанов смахнул тыльной стороной ладони стекавшие по лбу капли воды.

— В июне отдыхал, — он всматривался в лицо следователя с таким видом, словно ожидал подвоха. — Не считая марта, апреля и мая. Ну, там вкалывали без отдыха. Садовые дома строили.

— С основной работы отпускают?

— Хорошо попросишь, так отпустят.

— И в июле вы тоже не работали. И в начале августа.

— Я ж лечился!

— Который уже раз?

— Второй только! В восемьдесят восьмом эту вшивали…

— Поди вы и посоветовали Полунину полечиться за компанию?

— Нет, он сам надумал! — энергично возразил Митрофанов. — Решил завязать.

— Что же ему помешало это сделать?

— Чего?.. — округлив рот, Митрофанов смотрел на следователя непонимающими глазами.

Брянцев повторил вопрос:

— Почему Полунин так неожиданно отказался от лечения?

— Уж не знаю… — ответил Митрофанов, пряча глаза.

— А ведь знаете! — смеясь, погрозил ему пальцем следователь. — Наверняка были у вас разговоры с ним!

— Когда это?.. — испуганно спросил как бы у самого себя Митрофанов, и рот его снова округлился морщинистым колечком. — Ага, как-то говорил он: боюсь, мол, от этой спирали один только вред здоровью будет да неудобства…

— Как он мог наперед это знать? Может, вы его просветили? Вам, говорите, раньше вшивали эту штуку?

— Не отказываюсь, было дело!

— И решились опять на это. Значит, на здоровье не сказалось?

— Жив покуда!

— И вы не пытались убеждать Полунина продолжить лечение?

Митрофанов ощерился.

— Какой я убеждальщик! На другой день сам оттуда рванул. И Ольгу с собой прихватил.

— А вы-то почему сбежали?

— А надоело! — Митрофанов досадливо отмахнулся. — Там ведь как в тюрьме. Со своей бабой врозь спишь, какое тут будет здоровье! Одно расстройство, прости Господи!..

— И что же будет дальше? Насколько вас хватит при таком образе жизни?

— А сколь проживем! Естественным ходом, — Митрофанов с осуждением посмотрел на плотно занавешенные окна. — Вы-то вон тоже света белого не видите!

— Самое бы время сейчас завязать, а? — продолжил свою мысль Брянцев. — Подруга-то ваша, говорят, еще совсем молодая. Женились бы, детей завели. Неужели не хочется пожить по-человечески?

Митрофанов засмеялся щербатым ртом:

— Ну уж нет!

— Да почему?

— Не гожусь-я в отцы-мужья. Да и Ольга… Какая она жена-мать, шибче моего хлещет… Мало, что ли, на свете сирот? Нет уж, помирать так с музыкой. А это лечение — да ну его к Богу! Никому мы с Ольгой не мешаем, живем дружно, как голубочки. Сыты, пьяны — что еще нам нужно?

— Гостей принимаете?

— Принимаем! — не без гордости подтвердил Митрофанов. — И сами по гостям хаживаем. Я ж говорю: живем по-человечески!

— Щеглов-то Гера заглядывает?

— Давно не бывал! — проговорив это, Митрофанов пугливо хлопнул себя по губам ладонью.


— Что так? — словно бы по инерции, не выказывая интереса, спросил Брянцев, безуспешно пытаясь отыскать в ящике стола какую-то вдруг понадобившуюся ему бумагу, и весь ушел в это занятие. — Черт-черт, поиграй да отдай!..

— Уехал, должно, куда, — сказал Митрофанов.

— Интересно, куда это он…

— Не сказался.

— И Надежда Васильевна уехала, — вспомнил Брянцев.

— Тоже давненько не видать, — подтвердил Митрофанов.

Брянцев прекратил поиски затерявшейся бумаги.

— Они разве не вместе уехали? — спросил он, в упор поглядев Митрофанову в глаза.

— Неуж вместе? — осторожно удивился Митрофанов, уводя взгляд в сторону. — И когда успели…

— Алик, зачем вы мне лапшу на уши вешаете? — строго спросил Брянцев.

— Как вы сказали?.. — Митрофанов смотрел непонимающе.

— Вот так и сказал: Полунина и Щеглов вместе улетели на юг. А вы будто не знаете?

Митрофанов смущенно залепетал:

— Ну, улетели… А я что? Бог им судья, могли бы, конечно, и погодить маленько…

— Нехорошо врать, Алик! — наставительным тоном продолжал Брянцев. — Ведь не кого-нибудь, а вашего друга-приятеля убили. Идет расследование обстоятельств убийства. А вы как себя ведете? Вы вводите следствие в заблуждение! Интересно бы узнать: с какой целью?

Митрофанов беспокойно засопел.

— С испугу, видать, — пробормотал он. — Без никакой цели…

— Кстати, почему вы не пришли на похороны Алексея?

— С горя! — ответил Митрофанов. — Вусмерть упился, — и он ударил себя в грудь кулаком. — Спросите хоть Ольгу, она не даст соврать. И поминки мы с ней тоже проспали. Надя потом сильно серчала…

— Поймите, — продолжал наставлять его Брянцев. — Вы — свидетель и обязаны давать показания обо всех известных вам фактах, которые касаются убийства Полунина. В Уголовном кодексе имеется статья, которая обязывает свидетеля не уклоняться от дачи показаний и не врать следователю. А иначе…

— Сколько? — озабоченно поинтересовался Митрофанов.

— До шести месяцев исправительных работ.

— Ну-у?

— Вот так-то! — Брянцев со значением посмотрел ему в глаза и тут же подсластил пилюлю: — Собственно говоря, вы достаточно много сообщили в своем объяснении от пятнадцатого августа…

— Все подчистую выложил! — поспешил Митрофанов заверить следователя.

Брянцев кивнул, соглашаясь.

— Поэтому нам с вами остается лишь уточнить некоторые детали, — сказал он. — Ну, например… — последовала небольшая пауза. — Например, незадолго до убийства Алексея вы с Ольгой Квасовой зашли к Полуниным в гости…

— Это когда? — быстро и тревожно спросил Митрофанов.

— А когда Алексей разбил красивую чашку! — подсказал Брянцев.

— А..! — вспомнил Митрофанов. — Ну, было такое! Девятого, кажется. Мы с Ольгой в аккурат выписались из наркологии.

— Не припомните, из-за чего это случилось?

Митрофанов погладил слипшиеся волосы.

— Что-то запамятовал.

— Неспроста же Алексей хватил чашкой об пол и сразу убежал на кухню! — размышлял вслух Брянцев. — Щеглов определенно что-то сказал. Или сделал… Или не он, а вы!.. Совсем, что ли, ничего не помните?

— Не так, чтоб совсем уж ничего… — смущенно забормотал Митрофанов. — Но вот из-за чего он в тот раз… То ли он руку ей на плечо…

— Кто — он? И кому — ей?

— Да Гера Наде… Не я же. Гера! — и тут же спохватился: — Что это я? Геры-то не было там! Ну точно, не было! — И хлопнул себя по лбу: — Ведь и правда, совсем памяти не стало!

— Кто же, в таком случае, Полуниной руку на плечо положил?

— Да никто! Показалось ему, видно, Алексею, что кто-то положил. Галлюцинация у него была! А Геры там не было!

— Был! — Брянцев пристукнул кулаком по столу. — Был он там. А теперь скажите: давно Щеглов познакомился с Надеждой Васильевной?

— Да не так давно. Чтобы не соврать… — и Митрофанов задумался, но быстро нашелся: — А мне откуда это знать? Я что, следил за ними?

— А с Алексеем?

— Тоже не скажу. Может, в наркологии.

— Что, Герман тоже там лечился?

— Нет, просто захаживал. Нас с Ольгой навещал.

— Часто?

— Раза два, может. За все время.

— С Ястребковым-то они когда заходили?

— Может, за неделю до нашей выписки.

— А Надежда Васильевна в это время пришла мужа навестить?

— Ну конечно. Она Лешу частенько навещала. Может, и в тот день тоже.

— И с Германом они тогда случайно встретились.

— Вот уж не помню!

— Коньячок еще Надежда Васильевна с собой принесла…

— Может, и приносила, да мне не показывала. Я тогда соблюдал режим, Ольга не даст соврать.

— Что же они, втроем весь коньяк выпили: Надежда Васильевна, Щеглов и Ястребков?

— Не знаю, не знаю! — замотал Митрофанов головой и даже зажмурился. — Не видел я, как они пили!

— Просто сидели на скамеечке и разговаривали?

— Ну да, сидели и разговаривали.

— Надежда Васильевна и Герман? Или с ними еще Ястребков сидел?

— Ну да, сидел с ними!

— А вы сами-то когда познакомились с Германом?

— Я-то?

— Вы, Митрофанов, вы, — устало проговорил Брянцев, чувствуя после внезапного спада напряжения ватную слабость во всем теле.

— Ой, давно уж!

— А именно?

— Он тогда в милиции служил.

— Там и познакомились? При каких обстоятельствах?

Митрофанов смущенно отвернул лицо.

— Известно, при каких: доставили меня туда. А все баба моя, будь она неладна!..

— Жена?

— Кто ж еще. Да мы и не жили с ней в ту пору. Решили разводиться, и отношения потому были сложные. Черт меня попутал!..

— Поди, подрались?

— Зачем! Я отродясь с ней не дрался. Она это… Заперлась в квартире, а я выпивши был, спать хотел. Ну, и стекла побил…

— Разбудили соседей, а они вызвали милицию?

— Кабы соседи! — с чувством проговорил Митрофанов — Теща!

— В чем выразилось ваше знакомство со Щегловым?

— Ну, в чем… Я, значит, в КВСе[2] находился, а он наблюдал.

— Обращались к нему с просьбами?

— Покурить просил. А так — нет.

— Он угощал вас?

— Зачем? Оставлял бычка, и на том спасибо.

— После этого встречались?

— Долго не виделись. Пока он из заключения не вернулся.

— Он сам вас разыскал?

— Нет, случайно встретились.

— Число не вспомните?

— В июле. Числа двадцатого.

— Кто кого первый узнал?

— Он меня.

— А после этого вы в наркологию легли, и он вас там стал навещать?

— Так точно!

— А после того, как вы с Ольгой выписались, он часто бывал у вас дома?

— Ни разу!

— И опять врете: был он у вас вместе с пьяным Алексеем. Еще Надежда Васильевна приходила, чтобы забрать мужа домой.

— А… Одиннадцатого числа, что ли? Ну так Лешка у нас спать улегся. А Надя пришла и стала ругаться.

Митрофанов примолк, посчитав, видимо, что дал исчерпывающие ответы. Но Брянцев думал иначе.

— И что дальше? — спросил он.

— Что дальше? — Митрофанов развел руками. — Увела его домой и дело с концом.

— Кто-нибудь помог ей?

— Ну, а как? Гера… — и Митрофанов запоздало хлопнул себя по губам. Вот зараза! Болтаю, сам не знаю, что! Я ж пьяный тогда был, будто сквозь сон слышал, как Надя на Ольгу ругалась. Потом дверь хлопнула, гляжу: никого нет! Ни Нади с Лешкой, ни Геры. А вместе они ушли или как — лучше спросите Ольгу. Хотя она тоже…

Брянцев смотрел на него с насмешливым прищуром. Митрофанов перекрестился:

— Ей-богу!

— Не боитесь, что Бог накажет? — спросил Брянцев.

— За что? — простодушно поинтересовался Митрофанов.

— А за вранье!

Митрофанов конфузливо осклабился:

— Это верно: вру! С детства такой. Отец-покойничек, бывало, лупцевал за это, а не помогло. Правда, и сам он враньем грешил. Потому, думаю, все от генов. С гнильцой они, видать, у меня…

— Ну хорошо, — остановил его Брянцев. — Если вы считаете, что виноваты гены, я в протоколе все же напишу, как оно было на самом деле: «Пьяного Алексея Полунина увели из моей квартиры его жена Надежда вместе со Щегловым».

Митрофанов обреченно развел руками:

— Куда денешься!.. Что было, то было.

— В этот день Щеглов больше в вашу квартиру не возвращался?

Митрофанов вытер ладонью взмокшее лицо.

— Где тут все упомнишь? Знать наперед — записывал бы…

— Ну, какие-то вещи и без записи при всем желании трудно забыть, — доверительно поделился Брянцев. — Взять вашу последнюю встречу с Алексеем. Не могли же вы, в самом деле, забыть, как оказались у него на кухне вечером десятого августа? Сами, что ли, без приглашения, пришли-заявились?

Митрофанов энергично возразил:

— Зачем это сам? Леша позвал. Как на аркане затянул. А я сперва сопротивлялся…

— Даже сопротивлялись? — Брянцев изобразил на лице неподдельное изумление.

— Вот те крест!

— Расскажите-ка подробнее, как это вышло!

— А что рассказывать? — Митрофанов молитвенно возвел очи к потолку и стал вспоминать: — Ну, вышел я во двор. В домино, значит, хотел поиграть. А Лешка возле стола толокся. Вроде как недовольный чем. Гера меня увидел… Нет, не Гера! Его там не было вовсе! Это Коля Ястребков ему, значит, говорит: «Иди вон с ним выпей!». Со мной, значит. Я спросил у Лешки: «А что у тебя есть?». — «Найдем, говорит, чего-нибудь». — «А Надя не будет ругаться?». — «На работе, говорит, она. Раньше полпервого с работы никак не вернется». Я тогда успокоился и больше не сопротивлялся. У него две чекушки было припрятано, и мы, значит, не заметили, как время прошло, а тут Надя как снег на голову…

— От Полуниных вы сразу пошли домой?

— Сразу!

— Ольга видела, как вы пришли?

— Сама открыла мне дверь!

— Спать в котором часу легли?

— Моментально!

— Уснули через минуту, через полчаса?

Митрофанов поморгал, вспоминая.

— Может, и минуты не прошло. Я скоро засыпаю, когда выпивши.

— Ночью не вставали, из квартиры не выходили?

— Один раз проснулся, но никуда не выходил, покурил только. — И вдруг глазки его забегали, что-то его встревожило. — С кровати не слезал, вот те крест!

— Через сколько времени вы снова уснули?

— Минут через сорок. Нет, через двадцать!

— Что делали в течение этих двадцати минут, все курили?

— Не могу сказать!

— Почему?

— Интимный вопрос!

Но глазки продолжали бегать, и страх был написан на лице Митрофанова.

— Ну хорошо, — сказал Брянцев. — Вернемся к восьмому числу. В котором часу вы пришли с Ольгой к Полуниным?

— Часов в шесть.

— И никакой ссоры между вами и Полуниным в этот вечер не случилось?

— Да что вы! Ни в жизнь мы не ссорились с Лешкой!

— А Щеглов уже был там, когда вы пришли?

— Вроде как не был… — вопросительный взгляд на следователя. — Или был?

— Он за столом сидел, когда вы вошли?

— Ну да, за столом!

— Рядом с Надеждой Васильевной?

— Через угол от нее!

— А Щеглов с Алексеем ссорились?

— Ни в каком разе!

— Тогда еще вот что скажите: кто из вас первым ушел от Полуниных?

— Мы с Ольгой!

— В котором часу?

— Восьми не было, — Митрофанов что-то прикинул про себя и вдруг испуганно вскрикнул: — Гера! Гера ведь первым ушел, будь он неладен! Господи, совсем памяти не стало!

— Свидетель Митрофанов! — Брянцев постучал костяшками пальцев по столу. — Напоминаю еще раз, что за ложные показания…

Митрофанов суматошно замахал руками:

— Ну остался, остался он с Надей! А мы ушли. И пока Брянцев писал протокол, Митрофанов, бормоча себе под нос, все сокрушался по поводу никудышной памяти.

Загрузка...