«… Митрофанов по характеру неагрессивен, бесхитростен, несамолюбив, не лидер. В его характере — открыто услужить, уступить, по возможности сгладить острые углы в конфликтной ситуации. Однако под влиянием алкогольного опьянения в его поведении могут иметь место вспышки слепого гнева с потерей контроля над собой».
Судя по неуверенным, медлительным шагам, можно было подумать, что в следственную часть забрел слепой, где-то потерявший свою палочку. Вот он, как будто наугад, ткнулся в дверь кабинета и на короткое время притих. А чуть погодя возник настойчивый скребущий звук.
Наконец дверь отворилась, и в ее проеме закачалась сухопарая фигура в сером пиджаке, с благодушной улыбкой на помятом багровоносом лице.
— М…не к след….телю, — промычал-объяснился пришелец.
К этому времени Брянцев уже сообразил, кто его осчастливил своим посещением.
— Давайте повестку.
Первые полчаса Митрофанов корчил из себя шута горохового, представляясь, будто не помнит ни года, ни места рождения, ни своего домашнего адреса.
Наконец с анкетными данными было покончено.
— Когда и при каких обстоятельствам вы познакомились с Алексеем Полуниным? — спросил у него Брянцев.
Митрофанов горестно всплеснул руками.
— С Лешкой-то? Да Господи, всю жизнь мы с им!.. Хороший мужик был, царствие ему небесное!.. Как братья… — тут лицо Митрофанова совсем сморщилось, он прикрыл его длиннопалыми ладонями и затрясся, захлюпал, закашлялся.
А успокоившись, с виноватой, заискивающей улыбкой спросил у следователя:
— Ста грамм не найдется?
Брянцев уже подумывал о том, чтоб отправить свидетеля домой отсыпаться.
— Что, пьян? — Митрофанов, казалось, был удивлен, когда получил отказ. — Неуж перебрал? Только для храбрости… — сконфуженно помаргивая, он с минуту что-то соображал, а затем осведомился: — У вас, извиняюсь, где туалет?
Брянцев показал ему дверь в дальнем углу вестибюля. Немного погодя в кабинет заглянул следователь из-за стенки:
— Не твой там…. освежается?
Такого Брянцев еще не видал: воткнувшись головой в унитаз, его подследственный спускал из бачка воду и, отфыркиваясь с утробным рычаньем, одной рукой держался за край унитаза, а другой умывал лицо в низвергающихся ревущих потоках воды.
— С легким паром! — крикнул ему Брянцев.
Митрофанов вынул голову из унитаза, поднялся с колен, затем отжал руками волосы и вытер лицо подолом рубашки, после чего заправил мокрый подол в брюки и надел предусмотрительно повешенный на дверь кабинки совсем еще новый пиджак.
Когда он опять уселся на стул перед следователем, вид у него был достаточно трезвый, и в настороженно-выжидательном взгляде маленьких острых глазок отражалась мучительная работа пробудившейся мысли.
— Нынче были в отпуске? — поинтересовался Брянцев, сцепив пальцы на столе перед собою и давая свидетелю понять, что протокол писать он пока не намерен.
Митрофанов смахнул тыльной стороной ладони стекавшие по лбу капли воды.
— В июне отдыхал, — он всматривался в лицо следователя с таким видом, словно ожидал подвоха. — Не считая марта, апреля и мая. Ну, там вкалывали без отдыха. Садовые дома строили.
— С основной работы отпускают?
— Хорошо попросишь, так отпустят.
— И в июле вы тоже не работали. И в начале августа.
— Я ж лечился!
— Который уже раз?
— Второй только! В восемьдесят восьмом эту вшивали…
— Поди вы и посоветовали Полунину полечиться за компанию?
— Нет, он сам надумал! — энергично возразил Митрофанов. — Решил завязать.
— Что же ему помешало это сделать?
— Чего?.. — округлив рот, Митрофанов смотрел на следователя непонимающими глазами.
Брянцев повторил вопрос:
— Почему Полунин так неожиданно отказался от лечения?
— Уж не знаю… — ответил Митрофанов, пряча глаза.
— А ведь знаете! — смеясь, погрозил ему пальцем следователь. — Наверняка были у вас разговоры с ним!
— Когда это?.. — испуганно спросил как бы у самого себя Митрофанов, и рот его снова округлился морщинистым колечком. — Ага, как-то говорил он: боюсь, мол, от этой спирали один только вред здоровью будет да неудобства…
— Как он мог наперед это знать? Может, вы его просветили? Вам, говорите, раньше вшивали эту штуку?
— Не отказываюсь, было дело!
— И решились опять на это. Значит, на здоровье не сказалось?
— Жив покуда!
— И вы не пытались убеждать Полунина продолжить лечение?
Митрофанов ощерился.
— Какой я убеждальщик! На другой день сам оттуда рванул. И Ольгу с собой прихватил.
— А вы-то почему сбежали?
— А надоело! — Митрофанов досадливо отмахнулся. — Там ведь как в тюрьме. Со своей бабой врозь спишь, какое тут будет здоровье! Одно расстройство, прости Господи!..
— И что же будет дальше? Насколько вас хватит при таком образе жизни?
— А сколь проживем! Естественным ходом, — Митрофанов с осуждением посмотрел на плотно занавешенные окна. — Вы-то вон тоже света белого не видите!
— Самое бы время сейчас завязать, а? — продолжил свою мысль Брянцев. — Подруга-то ваша, говорят, еще совсем молодая. Женились бы, детей завели. Неужели не хочется пожить по-человечески?
Митрофанов засмеялся щербатым ртом:
— Ну уж нет!
— Да почему?
— Не гожусь-я в отцы-мужья. Да и Ольга… Какая она жена-мать, шибче моего хлещет… Мало, что ли, на свете сирот? Нет уж, помирать так с музыкой. А это лечение — да ну его к Богу! Никому мы с Ольгой не мешаем, живем дружно, как голубочки. Сыты, пьяны — что еще нам нужно?
— Гостей принимаете?
— Принимаем! — не без гордости подтвердил Митрофанов. — И сами по гостям хаживаем. Я ж говорю: живем по-человечески!
— Щеглов-то Гера заглядывает?
— Давно не бывал! — проговорив это, Митрофанов пугливо хлопнул себя по губам ладонью.
— Что так? — словно бы по инерции, не выказывая интереса, спросил Брянцев, безуспешно пытаясь отыскать в ящике стола какую-то вдруг понадобившуюся ему бумагу, и весь ушел в это занятие. — Черт-черт, поиграй да отдай!..
— Уехал, должно, куда, — сказал Митрофанов.
— Интересно, куда это он…
— Не сказался.
— И Надежда Васильевна уехала, — вспомнил Брянцев.
— Тоже давненько не видать, — подтвердил Митрофанов.
Брянцев прекратил поиски затерявшейся бумаги.
— Они разве не вместе уехали? — спросил он, в упор поглядев Митрофанову в глаза.
— Неуж вместе? — осторожно удивился Митрофанов, уводя взгляд в сторону. — И когда успели…
— Алик, зачем вы мне лапшу на уши вешаете? — строго спросил Брянцев.
— Как вы сказали?.. — Митрофанов смотрел непонимающе.
— Вот так и сказал: Полунина и Щеглов вместе улетели на юг. А вы будто не знаете?
Митрофанов смущенно залепетал:
— Ну, улетели… А я что? Бог им судья, могли бы, конечно, и погодить маленько…
— Нехорошо врать, Алик! — наставительным тоном продолжал Брянцев. — Ведь не кого-нибудь, а вашего друга-приятеля убили. Идет расследование обстоятельств убийства. А вы как себя ведете? Вы вводите следствие в заблуждение! Интересно бы узнать: с какой целью?
Митрофанов беспокойно засопел.
— С испугу, видать, — пробормотал он. — Без никакой цели…
— Кстати, почему вы не пришли на похороны Алексея?
— С горя! — ответил Митрофанов. — Вусмерть упился, — и он ударил себя в грудь кулаком. — Спросите хоть Ольгу, она не даст соврать. И поминки мы с ней тоже проспали. Надя потом сильно серчала…
— Поймите, — продолжал наставлять его Брянцев. — Вы — свидетель и обязаны давать показания обо всех известных вам фактах, которые касаются убийства Полунина. В Уголовном кодексе имеется статья, которая обязывает свидетеля не уклоняться от дачи показаний и не врать следователю. А иначе…
— Сколько? — озабоченно поинтересовался Митрофанов.
— До шести месяцев исправительных работ.
— Ну-у?
— Вот так-то! — Брянцев со значением посмотрел ему в глаза и тут же подсластил пилюлю: — Собственно говоря, вы достаточно много сообщили в своем объяснении от пятнадцатого августа…
— Все подчистую выложил! — поспешил Митрофанов заверить следователя.
Брянцев кивнул, соглашаясь.
— Поэтому нам с вами остается лишь уточнить некоторые детали, — сказал он. — Ну, например… — последовала небольшая пауза. — Например, незадолго до убийства Алексея вы с Ольгой Квасовой зашли к Полуниным в гости…
— Это когда? — быстро и тревожно спросил Митрофанов.
— А когда Алексей разбил красивую чашку! — подсказал Брянцев.
— А..! — вспомнил Митрофанов. — Ну, было такое! Девятого, кажется. Мы с Ольгой в аккурат выписались из наркологии.
— Не припомните, из-за чего это случилось?
Митрофанов погладил слипшиеся волосы.
— Что-то запамятовал.
— Неспроста же Алексей хватил чашкой об пол и сразу убежал на кухню! — размышлял вслух Брянцев. — Щеглов определенно что-то сказал. Или сделал… Или не он, а вы!.. Совсем, что ли, ничего не помните?
— Не так, чтоб совсем уж ничего… — смущенно забормотал Митрофанов. — Но вот из-за чего он в тот раз… То ли он руку ей на плечо…
— Кто — он? И кому — ей?
— Да Гера Наде… Не я же. Гера! — и тут же спохватился: — Что это я? Геры-то не было там! Ну точно, не было! — И хлопнул себя по лбу: — Ведь и правда, совсем памяти не стало!
— Кто же, в таком случае, Полуниной руку на плечо положил?
— Да никто! Показалось ему, видно, Алексею, что кто-то положил. Галлюцинация у него была! А Геры там не было!
— Был! — Брянцев пристукнул кулаком по столу. — Был он там. А теперь скажите: давно Щеглов познакомился с Надеждой Васильевной?
— Да не так давно. Чтобы не соврать… — и Митрофанов задумался, но быстро нашелся: — А мне откуда это знать? Я что, следил за ними?
— А с Алексеем?
— Тоже не скажу. Может, в наркологии.
— Что, Герман тоже там лечился?
— Нет, просто захаживал. Нас с Ольгой навещал.
— Часто?
— Раза два, может. За все время.
— С Ястребковым-то они когда заходили?
— Может, за неделю до нашей выписки.
— А Надежда Васильевна в это время пришла мужа навестить?
— Ну конечно. Она Лешу частенько навещала. Может, и в тот день тоже.
— И с Германом они тогда случайно встретились.
— Вот уж не помню!
— Коньячок еще Надежда Васильевна с собой принесла…
— Может, и приносила, да мне не показывала. Я тогда соблюдал режим, Ольга не даст соврать.
— Что же они, втроем весь коньяк выпили: Надежда Васильевна, Щеглов и Ястребков?
— Не знаю, не знаю! — замотал Митрофанов головой и даже зажмурился. — Не видел я, как они пили!
— Просто сидели на скамеечке и разговаривали?
— Ну да, сидели и разговаривали.
— Надежда Васильевна и Герман? Или с ними еще Ястребков сидел?
— Ну да, сидел с ними!
— А вы сами-то когда познакомились с Германом?
— Я-то?
— Вы, Митрофанов, вы, — устало проговорил Брянцев, чувствуя после внезапного спада напряжения ватную слабость во всем теле.
— Ой, давно уж!
— А именно?
— Он тогда в милиции служил.
— Там и познакомились? При каких обстоятельствах?
Митрофанов смущенно отвернул лицо.
— Известно, при каких: доставили меня туда. А все баба моя, будь она неладна!..
— Жена?
— Кто ж еще. Да мы и не жили с ней в ту пору. Решили разводиться, и отношения потому были сложные. Черт меня попутал!..
— Поди, подрались?
— Зачем! Я отродясь с ней не дрался. Она это… Заперлась в квартире, а я выпивши был, спать хотел. Ну, и стекла побил…
— Разбудили соседей, а они вызвали милицию?
— Кабы соседи! — с чувством проговорил Митрофанов — Теща!
— В чем выразилось ваше знакомство со Щегловым?
— Ну, в чем… Я, значит, в КВСе[2] находился, а он наблюдал.
— Обращались к нему с просьбами?
— Покурить просил. А так — нет.
— Он угощал вас?
— Зачем? Оставлял бычка, и на том спасибо.
— После этого встречались?
— Долго не виделись. Пока он из заключения не вернулся.
— Он сам вас разыскал?
— Нет, случайно встретились.
— Число не вспомните?
— В июле. Числа двадцатого.
— Кто кого первый узнал?
— Он меня.
— А после этого вы в наркологию легли, и он вас там стал навещать?
— Так точно!
— А после того, как вы с Ольгой выписались, он часто бывал у вас дома?
— Ни разу!
— И опять врете: был он у вас вместе с пьяным Алексеем. Еще Надежда Васильевна приходила, чтобы забрать мужа домой.
— А… Одиннадцатого числа, что ли? Ну так Лешка у нас спать улегся. А Надя пришла и стала ругаться.
Митрофанов примолк, посчитав, видимо, что дал исчерпывающие ответы. Но Брянцев думал иначе.
— И что дальше? — спросил он.
— Что дальше? — Митрофанов развел руками. — Увела его домой и дело с концом.
— Кто-нибудь помог ей?
— Ну, а как? Гера… — и Митрофанов запоздало хлопнул себя по губам. Вот зараза! Болтаю, сам не знаю, что! Я ж пьяный тогда был, будто сквозь сон слышал, как Надя на Ольгу ругалась. Потом дверь хлопнула, гляжу: никого нет! Ни Нади с Лешкой, ни Геры. А вместе они ушли или как — лучше спросите Ольгу. Хотя она тоже…
Брянцев смотрел на него с насмешливым прищуром. Митрофанов перекрестился:
— Ей-богу!
— Не боитесь, что Бог накажет? — спросил Брянцев.
— За что? — простодушно поинтересовался Митрофанов.
— А за вранье!
Митрофанов конфузливо осклабился:
— Это верно: вру! С детства такой. Отец-покойничек, бывало, лупцевал за это, а не помогло. Правда, и сам он враньем грешил. Потому, думаю, все от генов. С гнильцой они, видать, у меня…
— Ну хорошо, — остановил его Брянцев. — Если вы считаете, что виноваты гены, я в протоколе все же напишу, как оно было на самом деле: «Пьяного Алексея Полунина увели из моей квартиры его жена Надежда вместе со Щегловым».
Митрофанов обреченно развел руками:
— Куда денешься!.. Что было, то было.
— В этот день Щеглов больше в вашу квартиру не возвращался?
Митрофанов вытер ладонью взмокшее лицо.
— Где тут все упомнишь? Знать наперед — записывал бы…
— Ну, какие-то вещи и без записи при всем желании трудно забыть, — доверительно поделился Брянцев. — Взять вашу последнюю встречу с Алексеем. Не могли же вы, в самом деле, забыть, как оказались у него на кухне вечером десятого августа? Сами, что ли, без приглашения, пришли-заявились?
Митрофанов энергично возразил:
— Зачем это сам? Леша позвал. Как на аркане затянул. А я сперва сопротивлялся…
— Даже сопротивлялись? — Брянцев изобразил на лице неподдельное изумление.
— Вот те крест!
— Расскажите-ка подробнее, как это вышло!
— А что рассказывать? — Митрофанов молитвенно возвел очи к потолку и стал вспоминать: — Ну, вышел я во двор. В домино, значит, хотел поиграть. А Лешка возле стола толокся. Вроде как недовольный чем. Гера меня увидел… Нет, не Гера! Его там не было вовсе! Это Коля Ястребков ему, значит, говорит: «Иди вон с ним выпей!». Со мной, значит. Я спросил у Лешки: «А что у тебя есть?». — «Найдем, говорит, чего-нибудь». — «А Надя не будет ругаться?». — «На работе, говорит, она. Раньше полпервого с работы никак не вернется». Я тогда успокоился и больше не сопротивлялся. У него две чекушки было припрятано, и мы, значит, не заметили, как время прошло, а тут Надя как снег на голову…
— От Полуниных вы сразу пошли домой?
— Сразу!
— Ольга видела, как вы пришли?
— Сама открыла мне дверь!
— Спать в котором часу легли?
— Моментально!
— Уснули через минуту, через полчаса?
Митрофанов поморгал, вспоминая.
— Может, и минуты не прошло. Я скоро засыпаю, когда выпивши.
— Ночью не вставали, из квартиры не выходили?
— Один раз проснулся, но никуда не выходил, покурил только. — И вдруг глазки его забегали, что-то его встревожило. — С кровати не слезал, вот те крест!
— Через сколько времени вы снова уснули?
— Минут через сорок. Нет, через двадцать!
— Что делали в течение этих двадцати минут, все курили?
— Не могу сказать!
— Почему?
— Интимный вопрос!
Но глазки продолжали бегать, и страх был написан на лице Митрофанова.
— Ну хорошо, — сказал Брянцев. — Вернемся к восьмому числу. В котором часу вы пришли с Ольгой к Полуниным?
— Часов в шесть.
— И никакой ссоры между вами и Полуниным в этот вечер не случилось?
— Да что вы! Ни в жизнь мы не ссорились с Лешкой!
— А Щеглов уже был там, когда вы пришли?
— Вроде как не был… — вопросительный взгляд на следователя. — Или был?
— Он за столом сидел, когда вы вошли?
— Ну да, за столом!
— Рядом с Надеждой Васильевной?
— Через угол от нее!
— А Щеглов с Алексеем ссорились?
— Ни в каком разе!
— Тогда еще вот что скажите: кто из вас первым ушел от Полуниных?
— Мы с Ольгой!
— В котором часу?
— Восьми не было, — Митрофанов что-то прикинул про себя и вдруг испуганно вскрикнул: — Гера! Гера ведь первым ушел, будь он неладен! Господи, совсем памяти не стало!
— Свидетель Митрофанов! — Брянцев постучал костяшками пальцев по столу. — Напоминаю еще раз, что за ложные показания…
Митрофанов суматошно замахал руками:
— Ну остался, остался он с Надей! А мы ушли. И пока Брянцев писал протокол, Митрофанов, бормоча себе под нос, все сокрушался по поводу никудышной памяти.