Проба на киллера

Ольга Квасова

«Опойка» — так отозвался о ней Первушин, вручавший Квасовой повестку от следователя и видевший ее непричесанной, в нестиранном халате, сквозь прорехи в котором виднелась комбинация. Держа сигарету в зубах и жмурясь от табачного дыма, она долго вглядывалась в повестку. В конце концов, расписавшись, прокуренным голосом обронила два слова: «Ладно, приду». Была она пьяна. В прихожей, где происходил разговор, стоял густой запах винного перегара.

Брянцев предполагал, что Митрофанов и его сожительница заранее условились, как надо вести себя на допросе. Митрофанов явно не из тех людей, которые способны, оказавшись наедине со следователем, упрямо держаться определенной линии. Судя по всему, он не должен был ничего рассказывать о Щеглове. Почему? Одно из двух: либо ему было известно о Щеглове что-то такое, о чем нельзя было упоминать, либо Щеглов о нем самом знал что-то компрометирующее. Этот страх у него в глазах, когда он проговорился о том, что вставал ночью… Не выходил ли он в три часа утра из квартиры?

Брянцев был готов к тому, что Квасова попытается внести поправки в показания своего незадачливого сожителя.

Возвращаясь после обеда в следственную часть, некурящий Брянцев купил по пути сигарет, вовремя вспомнив, как Митрофанов попросил закурить, а он, следователь, вынужден был продемонстрировать ему пустую коробочку. Эти наглецы, Горелов и Усков, беззастенчиво запускают лапы в ящик его стола и за короткое время выгребли весь неприкосновенный запас курева, предназначенного исключительно для служебных целей.

— Можно?

Увидев вошедшую в кабинет женщину, Брянцев опешил:

— Вы?..

Квасова тоже удивилась:

— Что ли знаете меня? Вроде судимостей не имею.

Брянцев доброжелательно улыбнулся:

— Тем не менее, мы встречались. Присаживайтесь!

Именно Квасову он видел в тот день, когда впервые взял в руки дело Полунина. Во дворе дома, где проживал потерпевший.

Сейчас она, причесанная, накрашенная, в фирменной ветровке апельсинового цвета, нисколько не походила на «опойку». В подведенных тушью глазах сквозь напускную браваду виделись смятение и настороженность.

— Митрофанов, конечно, рассказывал о нашей беседе? — поинтересовался Брянцев.

Квасова погладила обшлаг ветровки красной, как с мороза, рукой с коротко обрезанными белесо-голубыми ногтями. Опустив глаза, молча кивнула.

— Как вы считаете: он все показывал правильно?

Хмуря брови, Квасова продолжала смотреть под ноги. Затем бросила на следователя быстрый, исподлобья, оценивающий взгляд.

— Крутил, крутил, только запутал вас, — проговорила с усмешкой.

— Теперь вам распутывать?

— Придется, ничего не поделаешь, — и, поджав губы, задумалась.

Выждав немного, Брянцев напомнил ей о себе:

— С чего мы с вами начнем?

— Сейчас… — тихо, почти шепотом, обронила она и приложила к груди обе ладони. — Сердце что-то закувыркалось… Вы будете записывать?

— Потом. Вместе запишем. Хотите закурить? — он достал из ящика стола нераспечатанную пачку, раскрыл ее и протянул Квасовой.

Трясущимися пальцами она вытянула сигарету, достала из кармана юбки зажигалку, закурила и сделала несколько глубоких затяжек.

— В общем, не девятого это было, а десятого.

— Что именно?

— Десятого Леша эту чашку разбил.

— Как его угораздило, интересно?

— Пьяный был, ухватился неловко. Мне кажется, Герман не подавал повода… Леша нечаянно ее разбил. Чашку.

— А почему убежал на кухню?

— С пьяного что взять? Надя, значит, ругать его стала за чашку, больно уж красивая была, от дорогого сервиза. А Леша, видно, обиделся и убежал.

— А что Надежда Васильевна?

— Она… Герман спросил: «Чего это твой?». А она отмахнулась и — на три буквы. Весь день, сказала, бесится, только настроение всем портит. Потом слышим: наружная дверь хлопнула. Алик вышел посмотреть, вернулся и сказал, что Леши нигде в квартире нет. Надя опять: «А пошел он на… Совсем бы куда-нибудь провалился!». Но все же попросила Алика посмотреть во дворе. Он сходил, но нигде Лешу не увидел. Мы еще немного посидели, посмотрели телевизор и ушли. Вместе с Германом.

— Вы ничего не путаете? — спросил Брянцев. — Нам известно, что Герман тогда задержался у Полуниных.

— Нет, он вместе с нами вышел, — повторила Квасова, полуприкрыв глаза, но тут же открыла их и поискала, куда бросить дымящийся окурок. — Можно, еще одну возьму?

Брянцев принес с другого стола пепельницу, вырезанную из пивной баночки.

— Еще что ваш Алик напутал?

— В ту ночь, когда Лешу убили, он не просыпался, — Квасова прикурила от окурка и бросила его в пепельницу. — То, о чем он вам говорил, было в предыдущую ночь, — она смущенно хихикнула. — Взял и разбудил меня…

— А в ту ночь не просыпался?

— Нет.

— И никуда не выходил из квартиры?

— Нет.

— И не курил у окна, под форточкой?

— Нет.

Но пальцы ее, в которых была зажата сигарета, ходили ходуном, и она не сразу сумела поймать мундштук трясущимися губами.

Брянцев достал из кармана пиджака алюминиевый цилиндрик, вытряхнул на ладонь таблетку и предложил свидетельнице:

— Валидол. Успокаивает.

Квасова бросила таблетку в рот, разжевала и проглотила.

— Где и когда вы познакомились с Германом Щегловым? — спросил Брянцев.

— В самом начале августа. В наркологии, — сразу ответила Квасова, словно давно ждала этого вопроса. — Мы с Аликом сидели на скамеечке возле отделения, а тут Коля Ястребков подошел с каким-то незнакомым мужчиной. Я даже немного загляделась на этого мужчину: симпатичный, думаю, какой. Похож на американского киноартиста Майкла Дугласа. Они с Колей подсели к нам и попросили взаймы три рубля. Алик дам им. В это время подошла Надя. Спросила про Лешу. Мы не знали, где он. Последнее время он часто убегал из отделения и где-то напивался.

В общем, Надя сильно расстроилась и сказала: «Видать, никакое лечение ему уже не поможет!». И меня тут же уколола: дескать, такая молодая, а уже лечишься!

— Еще о чем говорили?

— Да так, обо всем помаленьку. Надя сказала, что у нее скоро отпуск. Собиралась, дескать, вместе с мужем поехать на юг, а теперь все так оборачивается, что одной, видно, придется ехать. И предложила нам с Аликом составить ей компанию. Ну, мы только посмеялись.

— Щеглову не предлагала поехать вместе с ней на юг?

— Нет. Они вообще не разговаривали друг с другом.

— И коньяк не пили, который Надежда Васильевна принесла с собой? — Брянцев сделал удивленное лицо.

— Не видала я у нее никакого коньяка! — ответила Квасова, глядя следователю в глаза. — Да мы почти тут же с Аликом и ушли в корпус. Хотели вдвоем побыть. Не знаю, может, без нас они там что-то и пили… Когда мы опять вышли на улицу, никого из них уже не было. Уж не знаю, вместе они все ушли или врозь… А после обеда появился Леша. Пьяный сильно. Мы с Аликом подумали-подумали и решили отвести его домой. Пусть дома проспится. Только отошли от наркологии — навстречу Герман. Взвалил Лешу на загорбок и понес. А мы вернулись в наркологию.

Немного помолчали.

— Ольга Михайловна, а в самом деле: как вы, такая молодая и красивая, оказались в наркологии? — спросил Брянцев.

Брови у Квасовой грустно преломились, а губы изобразили жалкую улыбку.

— Все еще красивая? Скажите еще, что никогда не видали таких.

— Видал, — с сожалением признался Брянцев.

— Тогда ничего нового от меня не услышите — все наши биографии одинаковые.

— А вот людей с одинаковыми биографиями я и правда не видывал, — возразил Брянцев. — В каждой биографии свои нюансы. Вы были замужем?

— Была.

— Кто был ваш муж?

— Когда поженились, он учился на четвертом курсе горного института. А я кончала медучилище.

— И дети были?

— Девочка. Полтора годика только и прожила. А потом… Сама чуть не подохла… — Квасова закрыла лицо ладонями.

— Ваш муж…

— Там остался, в Прокопьевске… — глухо, не отнимая ладоней от лица, выдавила Квасова. — Все, хватит! — она опустила руки. Слез не было, глаза блестели сухо и лихорадочно. — Вас, наверное, интересует последнее место моей работы?

— Да, пожалуй, — кивнул Брянцев.

— Дворником я работала, на Красных командиров. Можете поинтересоваться в жилуправлении.

— Верю, — снова кивнул Брянцев.

— Значит, не совсем еще пропащая, — жалко улыбнулась Квасова. — Если два человека мне верят…

— Хотел бы верить каждому вашему слову, — улыбнулся Брянцев. — А вы сами этого хотите?

— Конечно, хочу.

— Но что-то мешает вам быть правдивой, правда? Или кто-то.

— Я стараюсь, — сказала Квасова и покраснела. — Но ведь никто никогда не говорит всей правды.

— Тем не менее, мне хотелось бы еще спросить вас о том, как вы провели день одиннадцатого августа. С утра до вечера.

— Надо вспомнить, — сказала Квасова и, уже не спрашивая разрешения, взяла еще одну сигарету. — Может, чего не так скажу…

— Ну, постарайтесь.

— Одиннадцатого? — переспросила Квасова, затягиваясь и отгоняя рукой дым. — Ага, утром мы с Аликом решили сходить к Полуниным, справиться насчет Леши: пришел он домой или нет. Прихватили с собой бутылку портвейна. Надя уже уехала на работу, а Леша спал на кушетке одетый. Надина мать на кухне что-то стряпала.

Мы уже хотели уходить, как вдруг Леша проснулся. Сидит на кушетке и вроде как ничего спросонок понять не может. За горло руками держится. А лицо в свежих ссадинах. «Где же ты так?» — спрашиваю. А он только головой помотал. Алик налил ему в стакан портвейна. Леша сделал глоток и поморщился. Сказал, что ему больно глотать. Я запрокинула ему голову, посмотрела, а на шее у него тоже… Такая вот, шириной в палец, свежая ссадина. Я спросила, откуда это у него. Он сказал, что какие-то парни ночью его били и даже хотели задушить.

— Он не сказал, где это случилось?

— Сказал.

— И где?

— Во дворе школы.

Брянцев решил, что ослышался.

— Там же, где его на другое утро нашли?

— Там, — подтвердила Квасова. — Ну, Леша так сказал! Сама я не видела.

Невероятно. Брянцев с сомнением покачал головой.

— Вы, что ли, не верите мне? — с обидой в голосе спросила Квасова.

— Но почему Надежда Васильевна ничего об этом не сказала? — вместо ответа задал Брянцев следующий вопрос.

— А я за нее не ответчица! — проговорила все так же с обидой Квасова, но, подумав, все же попыталась ответить: — Может, привыкла уже. В первый раз, что ли?.. Алик рассказывал…

— Но ведь и Алик не упомянул об этом случае!

— Разве? — удивилась Квасова. И снова Брянцеву показалось, что в глазах у нее отразился страх. — Не знаю… Вообще-то у нас с ним, кажется, не было разговора об этом: в тот день мы с ним много пили. А потом, когда нам сказали, что с Алешей случилось… Что его удавили… Мы с Аликом сразу на парней и подумали… Алик ведь говорил вам про парней?

— Говорил, — кивнул Брянцев. — Но почему-то он вспомнил другой случай, а про этот ни словом не обмолвился.

— Уж не знаю, почему так, — пробормотала Квасова и опять потянулась за сигаретами. И опять ее пальцы затряслись, заходили ходуном.

— Итак, вы втроем пришли к Митрофанову домой.

— Пришли, посидели за столом на кухне, и Леше полегчало. Ну, он больше не жаловался, что ему больно глотать. Даже немного поел. Потом спать улегся. Потом Герман притащился, водки принес. Я почистила картошку, стала жарить, а тут Надя прибежала и разоралась на нас. Разбудила Лешу. Герман помог ей отвести его домой и вскоре опять к нам вернулся…

— Как скоро он вернулся?

— Ну, примерно, через полчаса. Немного посидел и опять смотал куда-то. А нам с Аликом надо было ехать на вокзал. Алик должен был отправить сына в турпоход. Четырнадцать лет парнишке, живет с матерью… — Квасова тяжело вздохнула.

— И что дальше?

— Когда с вокзала вернулись, Алик поел и прилег отдохнуть, а я телевизор села смотреть. Не заметила, как время прошло: глядь, а уже половина первого! Я, конечно, забеспокоилась, хотела уж идти искать его, и тут он стучит в дверь. Сердитый, разобиженный. «Где, спрашиваю, был?». — «У Леши». — «Поссорились, что ли?». — «Нет, отвечает, не ссорились мы». — «А что тогда?». — «Так, ничего!». Посидел, посидел и сказал: «Надя выгнала». После этого лег и уснул. Я тоже уснула.

— И до утра не просыпалась?

— Нет…

Опять занервничала и потянулась дрожащими пальцами к сигаретам. В пепельнице уже полно окурков.

— И Алик не просыпался?

— Нет. Я бы услышала. Я чутко сплю.

— А почему вас опять заколотило? — прямо спросил Брянцев.

Квасова торопливо приложила руку к груди.

— Сердце что-то закувыркалось… Принять, видно, пора…

Валидол на этот раз не помог. Пришлось прекратить допрос.