Проба на киллера

Неожиданный посетитель

После семи вечера в следственной части не осталось ни души. Кроме Брянцева, у которого, помимо дела об убийстве Полунина, находилось в производстве еще два уголовных дела, и он остался, чтобы поработать с ними.

Негромко клацнула уличная дверь. Кто-то стал спускаться по ступенькам. Брянцев встал изо стола и пошел посмотреть, кого принесла нелегкая в неурочный час. В дверях кабинета он нос к носу столкнулся с Германом Щегловым.

— Здравствуйте, Сергей Алексеич! — Щеглов простецки-добродушно пожал следователю руку. — Не ждали?

Сдержанно ответив на приветствие, Брянцев вернулся к столу и убрал в сейф папки с уголовными делами.

— Что-нибудь новенькое хотите сообщить?

— Хочу, да… — Щеглов присел сбоку стола. — Решил дополнить прежние свои показания. В связи, так сказать, с новыми обстоятельствами, — и он скорбно покачал головой.

— И кое-что исправить?

— Ну, конечно!

— Сразу под протокол будете говорить?

— Это как вам удобнее. Мне теперь скрывать нечего.

И вот что он рассказал.

После того, как Алла Петровна отказалась возобновить с ним прежние отношения, он завел знакомство с Надей и стал бывать в ресторане в ее смену. Герман чувствовал, что он ей нравится. Это выражалось хотя бы в том, что она приносила ему коньяк и хорошую рыбку и не вносила их стоимость в счет.

Но кто-то настучал про него Алексею, и тот примчался в ресторан на своем «Москвиче», хотя находился в это время на лечении. Разговор был мужской, в крепких выражениях. Щеглов пытался убедить Алексея, что между ним и Надей ничего нет, но Алексей не верил ему и все грозился набить ему морду. Морду не набил, но с этого дня крепко запил. Надя не велела Щеглову больше появляться в ресторане, и с неделю они не встречались.

А второго августа неожиданно для обоих оказались в одно время у наркологии. Случилось так, что они с Ястребковым, решив промочить горло, не набрали даже на самопалку. Ястребков и предложил сходить в наркологию, благо до нее рукой подать, и одолжить у Митрофанова пару-тройку тысчонок. Но и у Алика в кармане ветер гулял. Пока обсуждали финансовый вопрос, Полунина и подошла. Оба виду не подали, что узнали друг друга, но Щеглов по ее глазам понял, что она рада встрече. Правда, когда ей сказали, что ее муж шляется неизвестно где, Надя не на шутку расстроилась и, достав из сумки коньяк, предложила выпить. Никакого разговора между ним и Надей о совместной поездке в южный пансионат не было и в помине. Разве что с Аликом и Ольгой — в порядке шутки. Потом она ушла домой, а вскоре и Щеглов с Ястребковым отправились играть в домино. Во дворе дома Полуниных.

О том, как он принес пьяного Алексея домой, Щеглов уже рассказывал. А второй раз в этот день он к Наде не приходил — видать, соседке это поблазнилось. Или нарочно придумала, со зла.

О том, как был в гостях у Полуниных десятого августа, и как Алексей убежал тогда из дому, тоже рассказывал. Не упомянул лишь о том, как часов в одиннадцать вечера по просьбе Нади (играл в домино, а она вышла во двор) отправился на поиски Алексея. Даже, между прочим, заглянул на школьный двор. Алексей как в воду канул. Не найдя его нигде, заглянул к Наде — спросить, может, ее муж уже дома. Посидели на кухне, поговорили. Надя несколько раз принималась плакать. Ушел Герман где-то в полпервого. Провожая его, Надя обронила сквозь слезы: «Не могу больше так, подам на развод!..».

Утром, часу в одиннадцатом, он зашел к Митрофанову и предложил вместе наведаться к Полуниным. Надя к тому времени уже уехала на работу. Ее мать собрала на кухне закуску, Митрофанов разбудил Алексея.

— Теперь я вспомнил: он и правда жаловался, что ему больно глотать. И какой-то сон рассказывал…

— Это был не сон, — сказал Брянцев. — На него и в самом деле напали тогда парни. И пытались его душить. Это установлено.

— Во дворе школы?

— Да, во дворе школы.

— Что же выходит? — в голосе Щеглова послышались осуждающие нотки. — Значит, все-таки парни? А мы на Алика грешим… Но тогда я ничего не понимаю: зачем он это?.. И Ольгу, и себя?..

— Видите ли, парни напали на Полунина ночью одиннадцатого, а убит он был под утро двенадцатого, — пояснил Брянцев, не сводя глаз с собеседника.

— Вон оно как! — с преувеличенным удивлением воскликнул Щеглов, однако в его глазах Брянцеву увиделась плохо скрытая досада. — Это точно?

— Совершенно точно, — покивал Брянцев. — Скажите, а что заставило вас заподозрить Митрофанова в убийстве Алексея?

— Да не то чтоб заподозрил… — Щеглов прихмурил брови, — я ведь, кажется, рассказывал, как мы встретились с ним… Ну, в тот день, когда его первый раз допрашивали в милиции. Он был как по башке трахнутый. Но у меня тогда и в мыслях ничего такого не было. Да и кто мог подумать на Алика! Я таких смирных в жизни не встречал. Если честно, я и сейчас не верю, что он Лешку грохнул!..

— А если не он, тогда кто, по-вашему, мог это сделать? — спросил Брянцев. — У вас есть на этот счет какие-нибудь догадки, предположения?

— Дьявол! — потряс кулаками Щеглов, а глаза его налились кровью. Однако он тут же притих, смущенно поморгал. — Извините… Мы ведь с Аликом не так давно подружились, и я не сразу в нем оборотня разглядел…

— Кого, кого? — не понял Брянцев. — Как вы сказали?

— Оборотня. А может, и самого дьявола, — устало проговорил Щеглов.

— И когда же вы в нем это… разглядели?

— Первый-то раз еще… Ну да, Лешка еще жив был. В тот день Алик с Ольгой выписались домой. Сидели мы у них на кухне, разговаривали. Ну, и выпивали, конечно. В наркологии-то Алик воздерживался, а тут, видать, на радостях, что снова дома, хватил лишку. Переступил черту. Я только так могу объяснить…

— Что же случилось? — спросил Брянцев.

— Ну, сидим, разговариваем, с чего-то заговорили про политику. Про перестройку эту самую. Горбачева поматерили, а потом Алик вспомнил Сталина, начал его всяко хвалить. Я спросил: «Откуда тебе знать, как было при Сталине, ты ведь тогда пешком под стол ходил?». — «Хорошо, говорит, было: порядок был и цены снижались». Я ему тогда: «А сколь народу он погубил — не слыхал, что ли?». «Все, говорит, правильно Сталин делал, никого зря не сажал». Мне надоело спорить, и я возьми и скажи: «А ну его, говорю, в задницу твоего Сталина!». Он тут как вскочил, глаза дикошарые — и за нож! И на меня: «Счас порешу к такой-то матери!..» Вы его таким не видели и можете не поверить. Ну, будто кто взял и подменил его на другого человека похожей наружности, а внутри…

— И чем же все кончилось? — спросил Брянцев.

— Да Ольга отобрала у него нож. А минут через пять он успокоился, опять стал нормальным человеком. Это как припадок был, потом ничего и вспомнить не мог.

— А второй раз когда такое случилось?

— Это когда Алексея хоронили. Я за ними зашел, чтобы вместе на кладбище ехать. Два автобуса пришли, провожающие уже расселись по местам, а их с Ольгой нет. Захожу в квартиру — Алик сидит на кухне и уже хорош. А Ольга и вовсе дрыхла. Говорю: «Давай скорее буди ее, а то опоздаем!». Он бормочет что-то непонятное. Я опять: «Буди Ольгу, иди!». Он трах по столу кулаком! Спрашиваю: «Ты это чего разбушевался, смотри-ка?». Он опять кулаком по столу, как-то странно поглядел на меня, будто не узнавал, потом вскочил и ушмыгнул в комнаты.

Я подождал-подождал и пошел поглядеть, чего он там делает. Сперва-то ничего не понял. Ольга все спит на кровати в маленькой комнате, а он с изголовья над ней наклоняется. Я поближе подошел и увидел у него в руках веревку. Перебирая ее пальцами, чего-то бормочет, будто ворожит. Я опять спросил: «Ты чего делаешь, Алик?». Он тогда глянул на меня дикими глазами и сказал: «Она меня продаст!». Я уже совсем ничего не понимал. Только и мог ему сказать: «Совсем сдурел?». — «Она все знает», — сказал Алик и уже, гляжу, прицеливается веревкой, чтобы Ольге на шею накинуть. Я отобрал у него веревку. Он и не сопротивлялся, сразу улегся на кровать рядом с Ольгой и уснул. А Ольга даже не просыпалась. Ну, я махнул на них рукой и ушел. Автобусов уже не было, пришлось добираться до кладбища на троллейбусе.

— Думаете, подобное в конце концов и случилось? — спросил Брянцев.

— А что еще могло быть? — ответил Щеглов. — Уже потом до меня дошло, что с Алешкой он также… Ну, мог так же…

— Он не рассказывал, как это произошло?

— Нет, да он сам ничего не помнил. Он мне только что говорил? Гуляли, дескать, ночью. И разговор был серьезный. Завернули на школьный двор. Была, говорит, у них с собой бутылка, а у Лешки в траве возле голубятен стакан был припрятан. Ну, как только Алик выхлебал свою долю, тут же и отключился. Ничего, говорит, больше не мог вспомнить. Уже дома пришел в себя. Ольга, ясное дело, сразу догадалась, кто Лешку грохнул. Я так думаю: меж ними мог быть разговор. Ольга посоветовала пойти в милицию и во всем признаться. Экспертиза могла подтвердить, что он в момент убийства был в затемнении рассудка, и на суде вышло бы смягчение. А он струсил. И стал Ольгу бояться.

— Струсил… — раздумчиво повторил Брянцев и вдруг спросил: Что вам мешало сразу дать правдивые показания?

У Щеглова на скулах заиграли желваки, лицо стала заливать краска.

— Так ведь они, правдивые, могли обернуться против нас с Надей! Вы ж меня подозревали…

— Полагаете, что сейчас вы оказались вне всяких подозрений? — Брянцев улыбнулся краем рта.

— А вы… по-другому думаете? — спросил Щеглов, и глаза его полыхнули бешенством. — Выходит, зря я к вам пришел, только навредил себе!

— Мне пока что неясны мотивы, по которым Митрофанов мог убить Полунина, — сказал Брянцев.

— Я ж вам говорю: не он убил Лешку, а дьявол! — сердито выпалил Щеглов. — Дьявола об этом и надо спрашивать.

— Что-то должно было этому предшествовать, — продолжал Брянцев рассуждать вслух. — Пока что нет никаких зацепок. Вроде бы они не ссорились. И тут разберись, какая кошка могла между ними пробежать?

— Ну, а сами-то вы, как думаете: если б ничего не было, зачем бы Алик стал будить Лешку среди ночи, а Лешка — выходить к нему на улицу? Надя до сих пор не может себе простить, что прогнала тогда Алика. Может, и разошлись бы по-хорошему, если бы она дала им договорить. Но кто ж знал… — Щеглов болезненно поморщился. — Я пытал Алика. Спрашивал, чего они такого не поделили. Алик сказал мне, что они с Лешкой сами разберутся. Ну сами, так сами. Разобрались…

— Когда у вас был такой разговор? — быстро спросил Брянцев.

Щеглов слегка растерялся.

— Как то есть когда? На другой день утром! Никто ж ничего еще не знал!

— И Митрофанов тоже не знал?

— Ну, и он тоже… Он же ничего не помнил!

— В какое время вы с ним в то утро встретились и где?

— Я часов в одиннадцать к ним во двор пришел поиграть в домино. Он уже сидел за столом. Ну, может, еще минут сорок прошло…

— Полунину вы к тому времени еще не видели?

— Как не видел! Подходила она к нам, спрашивала про мужа. Сказала, что ушел куда-то ночью и до сих пор его нет. Ну, мы ее успокоили: дескать, никуда не денется, придет. В первый раз, что ли?

— И после этого Митрофанов вам сказал: «Сами разберемся?».

— Ну да. Он же ничего не помнил.

Брянцев дал ему подписать протокол. Щеглов долго разбирал мелкий витиеватый почерк следователя, но все-таки дочитал до конца и только тогда поставил свою подпись.

— Все правильно! — со вздохом заключил он. — Что сам знаю, то и рассказал. А вы, мне так кажется, все еще не верите, что Алик мог задушить Лешку?

— Скорее, нет, чем да, — ответил Брянцев.

Щеглов сокрушенно помотал головой:

— Скажи, какой дурень! Взял и повесился. А приди он к вам с повинной — может, и ему вы тоже бы не поверили, что это именно он убил Лешку. Ведь доказательств-то нет никаких?

Брянцев предпочел отмолчаться. А когда Щеглов ушел, достал из сейфа папки с материалами по делу об убийстве Полунина и стал перечитывать протоколы допросов. Все подряд.

И особенно долго, обдумывая, обнюхивая чуть ли не каждую фразу, вчитывался он в характеристику, поступившую на днях из колонии, где Щеглов отбывал наказание:

«…По прибытии Щеглова Г.И. в исправительно-трудовую колонию с ним была проведена беседа, во время которой он сообщил, что ранее служил в органах внутренних дел и имел звание старшего лейтенанта. На вопрос, не боится ли он отбывать наказание в данной колонии, ответил, что обладает большой физической силой и неплохо владеет приемами рукопашного боя…

…Был определен в бригаду по изготовлению одежных щеток. К работе относился в целом удовлетворительно. С первых же дней стал приобретать авторитет в отряде — с позиции физической силы и различных интриг. Неоднократно демонстрировал осужденным владение приемами самбо. Возле его койки постоянно находился черенок от швабры. Как он объяснял — для самозащиты.

…По характеру неуравновешенный, вспыльчивый, Щеглов всегда болезненно реагировал на замечания со стороны персонала администрации. Неоднократно допускал нарушения режима, за что водворялся в штрафной изолятор. Установки на честный трудовой образ жизни у Щеглова Г.И. не выработалось…».

Из электрического чайника потянуло гарью. Брянцев выдернул шнур и, убедившись в том, что ничего страшного не случилось (вода еще не вся выкипела, и оголилась лишь небольшая часть металлической трубки со спиралью), налил в кружку кипятка, кинул туда две ложки кофе и начал набрасывать план экстренных мер, к которым необходимо было приступить прямо с утра.

От этого занятия его оторвал телефонный звонок. В трубке прошелестел печальный голос жены:

— Ты еще жив там?

— Сейчас выхожу! — пообещал он.

И посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать.