Проба на киллера

Полночные «ковбои»

В этот день Игорь побывал в домоуправлении и, предъявив паспортистке служебные карточки, выяснил, что Танюшка все еще прописана в квартире у своих родителей. И никакой шнурок поблизости не мельтешит.

А вечером, когда Горелов сломя голову умчался за дочкой в садик, Игорь, волнуясь до того, что самому было противно, набрал номер, который, оказывается, он все еще помнил. С замиранием сердца вслушивался в протяжные гудки. Когда же знакомый-презнакомый голосок приветливо, почти ласково «алекнул» в трубке, сердце заколотилось гулко и отчаянно, а указательный палец поспешно надавил на рычаг.

Подождав, пока пульс пришел в норму, Игорь заглянул к Горелову в стол. В правом верхнем ящике матово блеснули браслеты и цепочка наручников. Преодолев нерешительность, он сунул наручники в свой карман.

Вот уже седьмой месяц коротал Игорь одиночество в небольшой комнатке на втором этаже дома по улице XXII партсъезда. Еще две комнаты в этой квартире занимала чета бездетных инженеров. У них был телефон, которым Игорю разрешалось пользоваться в экстренных случаях. Раз в неделю, согласно графику, вывешенному соседкой в санузле, он драил полы в местах общего пользования.

В этот вечер, поджарив на газовой плите глазунью с острым венгерским шпигом, нарезав толстыми ломтями батон, Игорь откупорил купленную по дороге банку пива, поел и прилег с книжкой на диван. Телевизора у него не было: расставаясь, Танюшка забрала телевизор себе, оставив ему холодильник. Так что волей-неволей приходилось читать детективы, чтобы не умереть от скуки.

… Непредсказуемый лейтенант Уиллер на этот раз соблазняет обворожительную брюнетку-адвоката, успевая тут же, на кушетке, допросить ее в качестве свидетельницы кровавого преступления. Ну, а под занавес — как всегда:

«Придется писать объяснительную, — устало подумал я. — Ведь в конечном итоге за первым трупом последовали еще четыре, и я даже боялся представить себе, как к этому отнесется шериф Лаверс…. Часов в восемь я услышал звонок в дверь. Я забеспокоился — от шерифа можно было ожидать чего угодно, особенно когда он в ярости… Но оказалось, что это ОНА! На ней был светлый костюм с черной окантовкой, и выглядела она в нем чрезвычайно аппетитно.

— Я сказала, что позвоню тебе, но потом передумала. Телефонный разговор обезличивает отношения…».

Засыпая, Игорь успел помечтать: вот бы Танюшка пришла и неожиданно позвонила в дверь. «Только, пожалуйста, не воображай. Я просто подумала, что телефонный разговор обезличивает отношения». Пускай бы сказала она так своим манерным капризно-строгим голоском. «Я просто подумала, что…». И неважно, что бы она там подумала. Неважно, что.

Сон был коротким и тяжелым. Танюшка стояла в дверях, в разорванной от плеча наискось белой крепдешиновой кофточке, зажимая в прорехе своей маленькой красивой ручкой («аристократической», как она говорила) не то синяк, не то рану. И ее прекрасные шелковистые, натурально вьющиеся белокурые волосы были коротко и неровно обрезаны.

«Что с тобой?» — в ужасе закричал и не услышал своего голоса Игорь.

В ответ Танюшка торопливо проговорила: «Спрячь меня! Скорей!»

«Да что такое?!» — снова в отчаянии закричал Игорь, по-прежнему не слыша своего голоса.

«Я сбежала!» — ответила Танюшка, кусая распухшие синюшные губы.

«Откуда?» — спросил Игорь. И тут она отвела свою маленькую, невыносимо красивую ладошку от плеча. Увидев на нежной шелковой коже безобразную, аляповатую наколку, Игорь почувствовал, что ему нечем дышать…

Проснувшись, он долго не мог сообразить, где он сам и где Танюшка.

Стрелки часов показывали без пяти одиннадцать вечера. Пора было собираться. Он встал, натянул на себя старые, сильно потертые и продранные в нескольких местах вельветовые джинсы, надел такой же старый мятый пиджак, а ноги сунул в совсем еще новые белые адидасовские кроссовки, которым назначено было послужить приманкой для налетчиков.

Когда он выходил из дому, в одном боковом кармане его пиджака лежали газовый баллончик и смятая в комок курортная кепчонка из когда-то белой хлопчатобумажной ткани, с поломанным козырьком — память о медовом месяце, который они прошлым летом провели с Танюшкой в Гурзуфе.

От своего дома на улице XXII партсъезда он направился было прямиком в сторону Кировградской-Орджоникидзе, но какая-то неодолимая сила вдруг заставила его повернуть к кинотеатру «Темп».

Он вполголоса забористо выругался, увидев, что у телефона-автомата нет трубки, и оттуда дворами, напрямик, устремился к «Детскому миру».

Там телефон-автомат оказался в полном порядке. Игорь непослушной рукой снял трубку, однако номер набрал не сразу. Сердце билось так, что не хватало дыхания.

— Да-а?.. — приветливый, даже ласковый, пугающе чужой и такой знакомый голосок.

— Танюшк?

Гробовое молчание.

— Это я.

Молчание. И затем:

— Чего надо?

— Поговорить, — звук на излете, в легких совсем нет воздуха.

— О чем?

— Давай кончим!

Молчание, молчание, долгое, невыносимое. И затем:

— Поезд ушел.

— У тебя кто-нибудь есть?

— Не твое дело!

— Я не могу без тебя.

— Разбитую вазу не склеить.

— Можно попытаться.

— Только лишние травмы.

— Атак, что ли, их нет? — и ужаснулся, услышав свой надсадный, отозвавшийся эхом в ночи вопль.

И снова в трубке повисло тягостное молчание.

— Танюш, давай встретимся и поговорим!

Молчание.

— А, Танюш? — и тут он брякнул: — Ты знаешь, какая у меня беда? Зрение…

— Что такое? — спросила Танюшка.

— В упор не вижу… женщин! — и голос у него сорвался от волнения, а Танюшка, видно, по-своему поняла.

— Не терзай меня! — крикнула истерично и бросила трубку.

Слишком поздно он понял, что сморозил глупость. Тут же опять набрал снова ее номер. Набрал не сразу, потому что палец прыгал по диску как в пляске святого Витта. А потом долго, бесконечно долго слушал протяжные заунывные гудки.

Он увидал эту троицу на следующую ночь, приблизительно в начале второго. Почти перед самым его носом парни вывернули на Кировградскую улицу. Игорь последовал за ними по другой, притемненной стороне.

Парни о чем-то переговаривались между собой. Игорь пытался прислушиваться, однако так ничего и не сумел разобрать, кроме матюгов, которыми они щедро пересыпали свою речь.

Их внешний вид соответствовал тем немногим приметам, которые смогли припомнить очевидцы ночных налетов. По правую руку от Белоголового враскачку поспешал квадратный Коротышка. О третьем парне можно было сказать, что у него не имелось каких-то особых примет, которые бросались бы в глаза ночью и притом на расстоянии.

Они свернули на улицу Орджоникидзе и остановились на углу возле парикмахерской. Как раз напротив дома, в котором жили Полунины и Митрофанов. Притаившись в его тени, Игорь представил, как Полунин нетвердой походкой вышел со двора на тротуар, пересек проезжую часть и оказался в непосредственной близости от «ковбоев», которые в ту ночь наверняка так же вот толклись возле парикмахерской…

По улице 40-летия Октября парни прошли еще квартал и свернули на улицу Уральских рабочих. Остановились перед универсамом. А Игорь, обогнув универсам дворами (заодно и сигаретку выкурил), вышел на ту же улицу чуть подальше. Теперь, если «ковбои» продолжат путь в прежнем направлении, ему придется пропустить их, нырнув опять во двор. Но те, похоже, никуда пока не собирались идти. Присев на корточки, они изредка перебрасывались короткими репликами-матюгами. Похоже, у них не было сигарет, а то давно бы уж закурили.

Игорь нащупал в кармане пачку «Кэмела» — и в голову пришла шальная мысль: а что если попросить у «ковбоев» огонька и угостить их сигаретами? Маленько пообщаться, рассмотреть их лица вблизи… Но тут же отказался от своего намерения: если парни вздумают напасть, момент внезапности может оказаться на их стороне, а это чревато непредсказуемостью исхода схватки. Как-никак трое против одного. И хотя он неплохо владел приемами самообороны, ситуация была такова, что он не мог пойти даже на самый малый риск. Чтобы не засветиться.

С другой стороны, жаль будет, если парни, не дождавшись очередного «колдыря», на этот раз мирно разойдутся по домам. А похоже было на то: улицы будто вымерли. Уже десять минут третьего. Сколько еще они проторчат тут в засаде? Нет, нельзя упускать такой случай!.. Он лихорадочно просчитывал возможные варианты и, мало-помалу смирившись с фатальной неизбежностью риска, остановился на том, который позволял бы ему владеть инициативой до самого последнего момента. Ну, а там уж как Бог даст…

… Он достал из кармана кепчонку, надвинул ее на глаза и вышел из темного проезда на середину тротуара. Оказавшись на виду у «ковбоев», закурил сигаретку и несколько раз хорошо затянулся, чтобы огонек разгорелся поярче. После этого он сделал несколько неверных шагов в сторону универсама, остановился, побалансировал руками, стараясь удержать равновесие, однако не удержал и, чтобы не упасть, отбежал, сильно кренясь и помогая себе руками, на край тротуара. При этом старался звонче шлепать подошвами по асфальту.

Заметив, что парни начали подыматься с корточек, он не спеша заковылял обратно к проезду, который вел во двор жилого дома, обращенного торцом к универсаму. Пройдя немного в сторону двора, Игорь приостановился, подождал, пока парни не свернули с тротуара в проезд, а затем двинулся дальше, вдоль подъездов, выписывая ногами замысловатые вензеля. Через несколько шагов снова остановился и погрозил пальцем в одно из темных окон на первом этаже. Скосив глаза, увидел, что парни, выйдя из проезда, топчутся на углу и смотрят в его сторону. Он продолжил путь и через некоторое время увидел, что парни кучно следуют за ним. Тогда он прибавил шагу, и парни тоже прибавили.

Он достал из кармана газовый баллончик и зажал его в левой руке. Уже приближался к четвертому подъезду, когда до слуха донеслось:

— Давай!..

И почти тотчас шаги позади зачастили, а затем перешли на все ускоряющийся бег. Предельно собравшись и стараясь ступать бесшумно, Игорь считал мгновения, стремительно приближавшие удар. Потом он сам поражался тому, как счастливо сумел поймать момент, когда надо было отскочить в сторону.

В глазах — как промельк в видеоклипе — на миг запечатлелась пролетающая мимо распяленная фигура Белоголового с выброшенной вперед — для сокрушительного удара — ногой в черной кроссовке. А затем этот парень, суматошно хватаясь руками за воздух, с утробным воплем шмякнулся на асфальт. Тем временем Коротышка уже подбегал, замахиваясь кулаком.

— Уголовный розыск! — заорал Игорь, стремительно развертываясь и выпуская струю из баллончика в лицо Коротышке.

Но тут по закону подлости — ни раньше, ни позже — порывом шального ветра, залетевшего во двор дома, часть ядовитого облака отнесло назад, прямо на Игоря. Резануло по носоглотке и глазам. На какое-то время он совсем ослеп, захватило дыхание. Слезы, сопли… Рядом кто-то из парней, по-щенячьи взвывая, тоже сморкался и откашливался.

Протерев глаза платком и проморгавшись, Игорь увидел вяло шевелящегося на асфальте Белоголового. Откуда-то из темноты доносился топот его убегавших дружков.

Игорь защелкнул на запястьях парня браслеты наручников.

— Подымайся!

Морщась и постанывая, тот принял сидячую позу, помотал как после глубокого похмелья головой и медленно, в несколько приемов, встал на ноги.

— Как фамилия? — хрипло спросил Игорь.

— А чё я? — захныкал Белоголовый. — Упал. Зашибся.

Игорь откашлялся и высморкался.

— Фамилия?! — гаркнул он и снова закашлялся до слез.

— Ну, Попов… А чё я сделал? Ну, побежал, споткнулся…

— Лет-то сколько?

— Кому, мне?

— Пушкину!

— Семнадцать недавно исполнилось…

— Ну, пошли в отделение. Потолкуем.

— О чем толковать-то, о чем толковать? — залопотал скороговоркой парень. — Чё я сделал, скажи!

— Где живешь?

— Там, — парень кивком указал направление.

— Мать с отцом дома?

— В отпуске.

— Один, что ли, живешь?

— Один пока.

— Ну что ж, можно и у тебя дома потолковать, — сказал Игорь и распорядился: — Веди!

… Прежде чем переходить через освещенную улицу, он освободил одну руку парня от браслета, и дальше пошли бок о бок, словно закадычные дружки: короткая цепочка, за которую Игорь вел парня, зажав в кулаке второй браслет, вряд ли могла кому-нибудь броситься в глаза. Впрочем, на улицах по-прежнему не было ни души.

— Давно грабежами занимаетесь? — спросил Игорь.

— Какими грабежами, ты чё! — запротестовал парень. — Приснилось, да?

— Это тебе, видать, пьяный мужик только что приснился, — усмехнулся Игорь. — Слушай, кончай целку из себя строить, сам знаешь, чем со своими дружками занимался по ночам.

— Гуляли, чем еще?

— Да штё ты говоришь!

В просторной родительской квартире у Белоголового была своя комната, побольше той, в которой жил Игорь. Из мебели, кроме дивана, здесь были письменный стол, книжный шкаф с собраниями сочинений классиков, тумбочка с телевизором и видеомагнитофоном, два мягких стула с вытертыми сиденьями и табуретка, на которой стояла магнитола «Шарп». На одной стене комнаты висел большой календарь за прошлый год с портретом Шварценеггера, на другой — календарь поменьше, за этот год, с которого хмуровато поглядывала «мисс Азия» в маленькой, украшенной жемчугом короне. Левый глаз «мисс Азии» слегка косил вовнутрь, а расширенные зрачки наводили на мысль о ее пристрастии к наркотикам.

На столе были разбросаны кассеты. Обычный набор: боевики, рок-музыка, эротика.

— Где учишься? — спросил Игорь.

— Девятый класс кончил, — ответил Белоголовый.

— Покажи тетради.

Белоголовый достал из ящика стола несколько мятых и грязных ученических тетрадок по разным предметам. Некоторые были без обложек. Игоря интересовали обложки с фамилией владельца: Евгений Ушаков — так, оказывается, звали Белоголового.

— Слушай внимательно, что я скажу, — хмуря брови, негромко обратился к нему Игорь, сняв с его руки второй браслет и сунув наручники себе в карман. — Нам в милиции известны пять фактов разбойств твоей группы. Есть свидетели. Есть потерпевшие. И я не случайно оказался сегодня возле универсама: операция была спланирована заранее, — Игорь перевел дух. — Одним словом, все вы у нас под колпаком. Возбуждено уголовное дело. Дальнейшее будет зависеть от вас самих: либо тюрьма, либо…

При этих словах Ушаков встрепенулся, раскрыл рот, но Игорь не дал ему говорить:

— Ты слушай, слушай! Я говорю: от вас самих все будет зависеть. Если добровольно явитесь в милицию, чистосердечно во всем признаетесь — отпустим вас по домам. До суда, конечно, под расписку. А как начнете лажу пороть — рассадим по разным камерам в интересах следствия, и тут уж другой пойдет разговор… Ты меня понял?

Ушаков тяжело дышал полураскрытым ртом, в горле у него что-то булькало, а глаза затравленно бегали по разбросанным на столе кассетам, словно искали в них спасение.

— Ты меня понял, Женя?

Лицо Ушакова горестно сморщилось. Он едва заметно кивнул.

— Значит так, — Игорь поглядел на часы. — Все случаи ваших разбойств, как я сказал, разбирать пока не будем. Но по одному эпизоду уточнения требуются безотлагательно. Потерпевший находится в реанимации, в очень тяжелом состоянии, и врачам, чтобы его спасти, надо знать, что такое вы с ним сделали. Ты хорошо помнишь, что было в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа?

Ушаков вздохнул-всхлипнул и сглотнул комок. Поморгал.

— Я по числам плохо ориентируюсь…

— Столько народу побили, что уже не помнишь, кого и когда? Во дворе школы.

— Во дворе школы? — Ушаков уперся кулаком в лоб и стал вспоминать: — Что-то было такое… Кого-то, кажется… Может, и…

— «Кажется», «может» — так, старик, у нас с тобой дело не пойдет! — сердито оборвал его Игорь. — Отвечай быстро и четко: было такое?

Ушаков со всхлипом втянул воздух в легкие.

— Ну было.

— Глянь сюда! — Игорь показал ему паспортное фото Полунина. — Узнаешь?

Ушаков опасливо покосился на фотокарточку, затем подался вперед и всмотрелся в лицо замершего перед аппаратом человека с длинными, до плеч, густыми волнистыми волосами.

— Может, и наш, — признался Ушаков без особой, впрочем, уверенности.

— «Может» или точно ваш? — потребовал Игорь полной определенности.

— Ну, был такой… — подумав, ответил с глубоким вздохом Ушаков.

— Ладно, мы вот что сделаем, — сказал Игорь. — Школа недалеко, давай-ка сходим туда. На месте ты скорее вспомнишь, что и как было.

— Ну, и как вы оказались во дворе школы? — спросил он, когда с Уральских рабочих свернули на улицу Индустрии.

— Вон там арка, — показал Ушаков пальцем.

Прошли через арку, затем пересекли двор жилого дома. Неширокая тропинка вывела их к спортивной площадке, за которой виднелось длинное одноэтажное здание школьных мастерских с высоким крыльцом.

У торцовой стены мастерских Ушаков нерешительно остановился.

Справа, на некотором отдалении, высилась темная молчаливая махина школы, впереди едва просматривалась какая-то хозяйственная постройка, угадывался забор, подле которого вырисовывался силуэт частного гаража, а перед ним — та самая яблоня.

Еще совсем недавно ярко светившая луна спряталась за грозовыми тучами, которые набежали внезапно и уже закрыли все небо. Где-то на западе посверкивали молнии.

Взгляд Ушакова зацепился за силуэт ближней яблони.

— Уже горячо, — поощрительно кивнул Игорь.

— Нет, — засомневался Ушаков и прошел вперед. Оглядел асфальтовую полосу между боковой стеной мастерских и линией яблонь. — Тут вот он стоял, на асфальте. И… Ну, как будто не знал, куда ему надо.

— А вы подскочили к нему и стали избивать?

Ушаков помотал головой.

— Не сразу. Сперва Никола к нему подошел, Северцев. И… Ну, сперва он попросил закурить, а потом уж ударил.

— А дядька, что, не дал ему закурить?

— Нет. Вообще-то я не слыхал, что он сказал. Я далеко стоял.

— Начинал кто, Северцев или ты?

— Никола! — сказал Ушаков. — Он всю дорогу лез вперед!

— Не скажи! На меня, например, первым кинулся кто-то другой.

Ушаков смущенно засопел. Немного подумав, объяснил:

— Потому что в этот раз его не было. Еще в то воскресенье уехал.

— Сразу после субботнего налета? И куда, интересно?

— На Кубу, что ли.

— Куда-а?!

— У него там бабушка умерла. Он на похороны поехал.

— Ладно, — Игорь махнул рукой. — Теперь этот, который метр с кепкой… Как его фамилия?

— Паклин. Ваня Паклин.

— А четвертый?

— Рудик Худобин.

— Значит, мужчина упал на колени, — продолжил Игорь разговор. — Кто накинул ему на шею удавку?

Ушаков дольше обычного разглядывал свои кроссовки.

— Ну… Никола зашел сзади… — он опять надолго замолчал, затем все же попытался закончить начатую фразу: — И это… Это… — однако дальше никак не выговаривалось.

— Накинул ему на шею удавку и стал душить, — подсказал Игорь. Чем же душил Северцев мужчину?

— Руками… Нет, этим… Этим… и наконец разродился: — Бинтом!

— Так, все верно, — поспешил согласиться Игорь. — Одно только неясно: откуда у него взялся бинт?

— Ну, он… Это…

— Кончай мямлить! Говори понятно!

— Ну, он еще дома руку себе перебинтовал. А тут бинт размотался, он и…

— Что у него было с рукой?

— Ничего. Просто перебинтовал. Ну… Иногда можно повредить руку. Когда бьешь. Если по чему-нибудь твердому.

— Понятно, — сказал Игорь. — А потом куда бинт девался?

— Ну, Никола его бросил.

— Куда? Может, на яблоню закинул?

— Ну, может. Наверное.

— Так, бинт Северцев закинул на яблоню. А что мужчина?

— Он лежал. Ну, не совсем, мы его посадили.

— Куда посадили? Покажи место.

Ушаков покрутил головой и, наконец, остановил взгляд на крыльце мастерских.

— Тут, кажется…

Такой ответ Игоря не удовлетворил.

— Точно помнишь, что у крыльца? А может, вы его под яблоню посадили?

Подумав, Ушаков согласился:

— Может, под яблоню.

— И он что, хрипел?

— Ну, сперва хрипел. Потом стал получше дышать.

— Когда уходили, он сидел? Или как?

— Сидел. Может, потом лег.

Светало. Игорь переписал адреса остальных подростков и напоследок строго-настрого наказал Ушакову: чтоб в девять утра, как штык, был в милиции.

— Спросишь Горелова.

По дороге к дому его стали одолевать сомнения: надо ли было отпускать парня? Может, следовало позвонить Горелову, поднять с постели и доложить о задержании «ковбоя»? Скромненько так: дескать, случайно все вышло.

Но что сделано, то сделано. Придет Ушаков, никуда не денется. Может, и Коротышку с собой приведет. Ведь они не знают, что у ментов против них ни свидетелей нет надежных, ни улик, а их жертва тоже ничего уже не сможет сказать.

Самое умное, что сейчас мог сделать Игорь — это прийти домой и минут сто двадцать покемарить. А будет день — будет и пища.