Продажная шкура

Глава 14

Олаф воспользовался своим новым навороченным сотовым, чтобы связаться он-лайн с ближайшим университетом или колледжем, который мог дать нам необходимую информацию. Университет Техаса в Остине оказался абсолютным лидером как по части изучения персидского и иранского, так и того минимума, что имелся по Ближневосточной мифологии. У других было либо первое, либо второе, но нигде не встречалось еще и третье. Он оставил сообщение для отдела исследований Ближнего Востока, пока мы искали место для стоянки возле коронёрской службы округа Кларк Лас-Вегас.

Здание было непримечательным, расположенным посреди промышленного района строением, но был один ориентир, сообщивший, что мы на правильном пути. Небольшое скопление белых автомобилей и грузовичков на противоположной стороне стоянки, на которых было написано Коронер Графства Кларк по бокам, добавило нам уверенности. Мы вышли, и Эдуард повел нас к маленькой двери возле ворот гаража. Он нажал на кнопу, чтобы позвонить.

— Держу пари, ты тут уже бывал, — сказала я.

— Да.

Я говорила тихо.

— Это был Эдуард или Тэд в прошлый твой визит в город?

Он выдал мне улыбку, говорившую, что он знает нечто такое, чего не знаю я.

— Оба, — ответил он.

Я сощурилась на него.

— Хочешь сказать, что был тут, как маршал и у…

Дверь открылась, и вопросы отошли на второй план. Бернардо наклонился вперед и прошептал прямо мне в ухо.

— Он никогда ни на чьи вопросы не отвечает, кроме твоих.

Я бросила через плечо, пока мы шли за Эдуардом от двустворчатой двери к лестничной площадке.

— Ревнуешь?

Бернардо нахмурился. Нет, я не должна была над ним смеяться, но я была на нервах, и травить его было куда веселее той забавы, которая нам предстояла.

По телевизору нам показывают секции-ящики. В действительности их нет, или, по крайней мере, не было ни в одном морге, где бывала я. Я уверена, что где-то они есть, но вы не замечали, что по телевизору ряды секций идут настолько высоко, что вам пришлось бы подставлять лестницу, чтобы добраться до тел? Как такое возможно?

Мы были в облачены в небольшие распашонки-халаты с завязками на спине, Олаф и патологоанатом надели по две пары перчаток: первая пара — латекс, вторая — синий нитрил. Двойная защита стала стандартной для большинства моргов, чтобы защитить от инфекций, передающихся с кровью. Благодаря меткам Жан-Клода я, вероятно, вообще не могла ничем заразиться, даже полезь я туда голыми руками, поэтому я выбрала только нитрил. Во-первых: руки меньше потеют; во-вторых: если мне нужно было чего-то коснуться или поднять, с одним слоем перчаток это было сподручнее. Никогда не будет мне удобно работать в перчатках. Я предпочла нитрил латексу, потому что он более стойкий к прокалыванию.

Морги никогда не бывают мрачными и темными, какими их нам показывают по телевизору. Морг Графства Кларк не был исключением; он был ярким и жизнерадостным. Там пахло чистотой, с легким привкусом дезинфицирующего средства и чего-то еще. Я не имела понятия что за «что-то еще» это было, но оно никогда не вызывало у меня желания начать дышать глубже. Подозреваю, что этот «запах» был воображаемым, и на самом деле его не было вовсе. Морги обычно ничем не пахнут. У этого морга был второй холодильный зал для тел, потому там и пахло чем-то еще. И мне это действительно нравилось.

Олаф и я были в первом зале аутопсии, который переливался красными столиками, сияющими серебристыми раковинами, и стенами, выложенными коричневой и красной плиткой. Набор цветов напоминал чью-то веселенькую кухню. За исключением того, что в большинстве кухонь нет трупов в пластиковых мешках на каталках возле раковин и столиков. Я не могла выгнать кухонную аналогию из головы, так что тело выглядело не призрачным, завёрнутое в пластиковую оболочку, а неуместно, как что-то, что вы только что извлекли из холодильника.

Когда-то тела меня беспокоили, но это было давно. А вот что беспокоит меня в моргах сейчас, так это горстка вампиров, которые бодрствовали, когда мне пришлось выполнять свою работу. Живые и прикованные цепью к столам. Те, что просто плевали мне в лицо или пытались цапнуть посильней, меня абсолютно не беспокоили. Кто меня действительно волновал, так это те, кто плакал. Те, кто молил оставить им жизнь. Те, что не дают покоя.

Морги заставляют меня думать о слезах, и не о моих. В этом морге была маленькая комнатка сбоку возле гаража, предназначенная только для умерщвления вампиров. Рядом с этой комнатой была комната донорских органов. Они были похожи, как две капли воды, только одна помогала людям выживать, а другая лишала их жизни. О, в комнате для вампиров были цепи и освященные предметы, этим она и отличалась. Но, к счастью, сегодня я не буду ею пользоваться.

Доктор Т. Мемфис — без шуток, это имя было написано на его бейдже — стоял возле первого тела. Мемфис был ростом в пять футов шесть дюймов (примерно 171 см) и немного кругловат в талии, так что его белый халат не сходился на нем, но он все равно умудрился застегнуть верх. Из-под халата выглядывал воротничок белой классической рубашки и галстук. Это должно было быть чертовски жарко в местном пустынном аду, но он большую часть своего времени проводил в прохладных местах. Его вьющиеся волосы местами начали сдаваться в битве за стремление покрыть всю голову целиком, и в некоторых местах седых было уже больше, чем коричневых, бывших прежде. Маленькие круглые очки довершали картину.

Он выглядел безобидным и профессиональным, пока не посмотришь ему в глаза. Его глаза были холодными и серыми, и злыми. Слово «сердитый» было бы неверным; он был разозлен и не беспокоился о том, что мы это видим.

Конечно, мне вовсе не обязательно было заглядывать ему в глаза, чтобы узнать о том, что он не был счастлив нас видеть. Все, что он делал, было переполнено яростью. Он рывком натянул свои перчатки. Он постукивал по краю стола. Он резким движением сорвал пластиковый пакет с лица трупа, приоткрыв только лицо. Он позаботился, чтобы всё остальное осталось прикрытым.

Олаф наблюдал за всем этим бесстрастно, будто этот мужчина для него ничего не значил. Возможно, так оно и было. Может Олаф всю свою жизнь ждал кого-то, кто мог бы его заинтересовать, а до тех пор люди для него просто не существовали. Была ли это миролюбивая сторона личности Олафа или его одиночество? Или, возможно, безмолвие.

Эдуард и Бернардо осматривали тело, на которое у них не хватило времени раньше. Они были в другой комнате, так что тут были только я, Олаф и доктор Мемфис. С ними в ту комнату пошла женщина-доктор, чьё имя я не уловила. Я доверяла Эдварду в поиске любой необходимой нам информации, и я доверяла Бернардо в получении всех сведений от привлекательной женщины после всего нескольких минут общения. Так или иначе, мы прикрыли тыл.

Мне не предоставили выбор по части осмотра тел, Эдуард пропагандировал разделение труда. Он попытался забрать Олафа в свою команду, а меня с Бернардо определить в другую, но Олаф уперся. Лучшее, что удалось Эдуарду, это дать нам тело мужчины, которое будет менее интересным большому парню.

В конечном счете, мы должны были осмотреть и другие тела, но мы могли пока отложить ту часть, которая нам с Эдуардом казалась наиболее взрывоопасной для Олафа. Иногда лучшее, что вы можете сделать, это задержать приближение худшего, пусть и немного.

У мужчины, скрытого под пластиком, были короткие темные волосы. Цвет лица был сероватый, с тенями по краям, будто он был загорелым, но истёк кровью до бледности. Только от взгляда на его лицо и шею, я уже узнала, что он истек кровью до смерти или же потерял большую часть крови прежде, чем умереть. Официальная причина смерти могла звучать иначе, но он жил ровно столько, чтобы успеть потерять всю или большую часть крови.

— Официальная причина смерти — кровопотеря? — спросила я.

Доктор Мемфис посмотрел на меня чуть менее враждебно.

— В этом случае; почему вы спрашиваете?

— Я — охотник на вампиров; я видела много обескровленных трупов.

— Вы сказали, что в этом случае. А причина смерти остальных? — спросил Олаф.

Он посмотрел на большого парня, и снова взгляд был недружелюбным. Возможно, ему просто не нравились мужчины, которые были его более чем на фут выше. Беда всех невысоких людей — поведение.

— Убедитесь лично, — буркнул Мемфис и отогнул пластиковый пакет, чтобы показать тело до талии.

Я знала, отчего он истёк кровью — порезы. Множество порезов. Я узнала работу лезвием, когда увидела это. Но множество ран, как злобные рты повсюду, безгубые, но разинутые достаточно широко, чтобы показать бледную плоть внутри.

— Это было какое-то лезвие.

Олаф кивнул и потянулся к ранам своими руками, упакованными в перчатки. Я остановила его, просто коснувшись его тела, своей упакованной в перчатку рукой. Олаф впился в меня взглядом своих глубокопосаженных глаз, выражение которых напоминало ту первоначальную враждебность, которая была у него до того, как он начал меня «любить».

— Сначала спросил, — сказала я, — мы ведь на территории доктора, а не у себя дома.

Он продолжал хмуриться, потом его лицо изменилось — не смягчилось, просто изменилось. Он положил свободную руку на мою, так, чтобы прижать мою ладонь к своей руке. Теперь была моя очередь держать себя в руках. Но от этого мой пульс взлетел, отнюдь не по тем обычным причинам, по которым ускоряется пульс от прикосновения мужчины. Страх загнал пульс в глотку, будто я вот-вот задохнусь, подавившись леденцом. Я всеми силами старалась не выдать свой страх никак иначе. Не в угоду Олафу, а чтобы доктор не понял, что что-то не так.

Мой голос был ровным, когда я спросила у доктора:

— Не возражаете, если мы осмотрим тело?

— Я собрал все улики, что были на этом… теле, так что да.

Он заколебался на слове «тело», что у большинства патологоанатомов трудностей не вызывает. Тогда я поняла, что я торможу. Он знал этих людей, по крайней мере, некоторых из них. Проблема была в том, что последние несколько часов он вынужден был работать с телами людей, которых знал. Это трудно.

Я попыталась снять свою руку с руки Олафа, но он удержал ее своей второй рукой, прижав сверху. Мгновение мне казалось, что драки не избежать, но потом он убрал свою руку.

Я боролась с собой, чтобы не отойти подальше от него. Я прилагала все силы, что у меня были, чтобы не убежать в ужасе прочь. Рассматривание трупа, порезанного как этот, было для Олафа романтикой. Дерьмо, чертово дерьмо.

— Ты выглядишь бледной, Анита, — прошептал он.

Я облизнула пересохшие губы и сказала единственную вещь, о которой могла думать:

— Не прикасайся больше ко мне.

— Ты дотронулась до меня первая.

— Ты прав, моя ошибка. Этого больше не повторится.

— Надеюсь, что повторится, — прошептал он, наклонившись ко мне.

Это было последней каплей; я отошла подальше. Он заставил меня сдаться первой, что мало кому удавалось; но я просто не могла стоять рядом с порезанным трупом того мужчины, офицера полиции, зная, что Олаф воспринял моё прикосновение над трупом как прелюдию. О Боже мой, я не могла работать с этим человеком. Я ведь не могу, да?

— Проблемы? — Спросил доктор Мемфис, любопытно наблюдая то за одним, то за другим из нас. Он больше не злился, он был заинтригован. Я не была уверена, что это к лучшему.

— Никаких проблем, — сказала я.

— Никаких проблем, — повторил Олаф.

Мы вернулись к осмотру трупа, и тот факт, что созерцание разделанного трупа беспокоило меня гораздо меньше, чем созерцание живых глаз Олафа, говорило многое как об Олафе, так и обо мне. Я не была уверена, что именно, но что-то это значило. Что-то пугающее.