Продажная шкура

Глава 65

До рассвета оставалось меньше двух часов. Я устала до боли, но все вампиры были еще живы. Они были прикованы к каталкам в морге, а так как комната в морге была предназначена только для одного вампира, следователь и все его люди были не слишком рады видеть целых десять, но Гремс задействовал своих собственных людей в качестве дополнительной охраны. Караул был исключительно добровольным, но его люди смотрели на него, как на сумасшедшего; если он сказал, что это хорошо, так и было. Кроме того, он объяснил это так:

— Никто не умер сегодня ночью, если мы сделаем это — и завтра никто не умрет.

Эдуард не был не в восторге от меня. Бернарду было весело. Олаф оставил меня в покое, захваченный своими мыслями, которые я не хотела бы разделить. Вообще-то, я позволила сержанту Рокко подбросить меня к отелю, поскольку Эдвард не предлагал. Как правило, это задело бы мои чувства, но не после всего, что случилось.

— Я никогда раньше не пробовал свои таланты на настоящих вампирах, — сказал он в тишине машины.

— Насколько это отличалось? — Спросила я, по-прежнему глядя на затемненные здания на улице. Как и большинство улиц в большинстве городов, на этой улице все было закрыто. Перед рассветом, даже стриптизеры отправляются домой.

— Они все еще люди, но их мысли текут медленнее. Нет, — сказал он, и то, как он это произнес, заставило меня взглянуть на него. Его профиль в свете и тени фонарей был очень серьезным. — Они как замороженные в янтаре насекомые, словно для них самые ясные воспоминания — старые, а то, что произошло сегодня с нашим убийцей, для них размыто.

— Бьюсь об заклад, что это верно только для Генри Джефферсона и Сары, — сказала я.

Он отвернулся от дороги и посмотрел на меня.

— Да, как ты догадалась?

— Они были старейшими. Ты знаешь, как с некоторыми людьми, когда они становятся старыми, прошлое для них более ясное, чем настоящее.

Он кивнул.

— Я думаю, для некоторых вампиров, это также. Для тех, кто не преуспел, но только выжил. Я думаю, что они оглядываются на дни их славы.

— С твоим бой-френдом вампиром та же история?

Я удержалась, чтобы не спросить, с которым? но сдержалась.

— Нет, но он Принц своего города.

— Ты имеешь в виду, что он счастлив сейчас.

— Да.

— Генри носит часы, которые стоят больше, чем этот грузовик. У него неплохо идут дела, тогда почему его самое яркое воспоминание было о времени, когда женщины носили длинные платья и локоны, и он был в жилете и костюме с карманными часами, и цилиндре?

— Он любил женщину? — спросила я.

Рокко задумался, затем сказал:

— Да. — Он посмотрел на меня. — Я никогда раньше не мог поймать картины любви, Анита. Я хорош в насилии, ненависти, темном материале, но сегодня я получил приятные картины, и мне пришлось работать в суровых условиях. Ты что-то сделала со мной, когда я читал тебя?

— Не нарочно, — сказала я, — но я, как правило, оказываю влияние на вампирские силы.

— Я не вампир, — сказал он.

— Мы одни, Рокко, и ты хотел поговорить со мной наедине, поэтому больше никакой лжи. Ты знаешь, и я знаю, и твои люди знают, что ты кормишься воспоминаниями, которые собираешь.

— Они не знают.

— Твой позывной Каннибал. Они знают; на определенном уровне, они знают. — Я откинулась на сиденье, и мы свернули на Стрип, и вдруг я поняла, куда все подевались, они были здесь. Улица за часы до рассвета выглядела так же, как и ближе к полуночи. — Я думала, что город, который никогда не спит — это Нью-Йорк, — сказала я.

Рокко засмеялся.

— Я там никогда не был, но Стрип не спит долго. — Он взглянул на меня снова, а затем обратно на яркие огни и анимационные рекламные щиты. — Ты тоже кормилась моим воспоминанием.

— Ты показал мне, как.

— По тому, как я кормился одним воспоминанием, ты поняла, как обернуть эту способность против меня, вот так просто?

— Видимо, — сказала я.

— Где ты живешь?

— Новый Тадж, — ответила я.

— Заведение Макса. — Он сказал так, словно это было плохо.

— Макс знает, что если он допустит, чтобы с нами что-нибудь случилось, это может плохо закончиться. Он будет охранять нашу безопасность для поддержания мира.

— Твой бой-френд настолько большая шишка в мире вампиров?

— Просто с нами все будет в порядке, — сказала я.

— Это не ответ на вопрос.

— Нет, не ответ.

— Хорошо.

Мы были на светофоре перед Белладжио, рядом с поддельным силуэтом Нью-Йорка и Эйфелевой башней неподалеку. Мир словно был урезан и сплющен до одной улицы.

— Задавай вопрос, который ты хотел спросить, Рокко. — Я отчасти ожидала, что он возразит, но он не стал, наконец, он спросил:

— Ты такая же, как я. Ты кормишься своей силой.

— Поднятием мертвых? Не думаю.

— Это что-то, связанное с сексом или любовью. Я кормлюсь на насилии, памяти о нем, но ты кормишься на более приятных эмоциях, не так ли?

Я размышляла, как ответить; может быть, я просто устала, потому что сказала правду.

— Да.

— Я по-прежнему буду видеть более приятные эмоции?

— Я не знаю. Мы словно бы обменялись небольшим количеством силы. — Я посмотрела на пиратский корабль, огонь, он был сюрреалистическим, нереальным, как и некоторые мечты, в которых нет никакого смысла.

— Ты когда-нибудь раньше делилась силой таким образом?

— Я могу служить фокусом психических способностей для поднятия мертвых.

— Что это значит?

— Я могу поделиться силой с другими аниматорами, и, объединившись, мы можем поднять больше, или более старых, мертвых.

— На самом деле? — Сказал он.

— Да, я описывала это в журнале «Аниматор» несколько лет назад.

— Отправь мне по почте прошлый номер, и я прочту. Может быть, местные профессионалы могут сделать нечто подобное.

— Твои способности не очень похожи.

— Не были похожи.

— Мы оба живые вампиры, Каннибал; достаточно сходства.

Он взглянул на меня, и это был долгий взгляд.

— Закон не распространяется пока на психических вампиров.

— Они не хотят в этом разбираться настолько, чтобы быть в состоянии урегулировать этот вопрос.

Он улыбнулся.

— Слишком много политиков было бы по ту сторону его.

— Возможно, — сказала я.

Он снова выдал мне этот взгляд.

— Ты знаешь кого-нибудь?

— Нет, просто я — циник.

— У тебя хорошо получается.

— Почему благодарность — всегда высокая похвала от копа. — У меня было чувство, что он еще не задал все свои вопросы. Я ждала в яркой неоновой тишине, прерываемой темнотой между огнями, словно ночь становилась толще там, где не светил свет. Мое настроение отражалось в моей голове.

Он подъехал к большому круговому паркингу Нового Таджа. Я поняла, что мне следовало позвонить заранее, чтобы кто-то из наших людей нас встретил. Я рассчитывала, что меня высадит Эдвард и парни, и я была бы в достаточной безопасности. Теперь я была сама.

— Хочешь, я провожу тебя?

Я улыбнулась ему, положив руку на дверь.

— Я большая девочка.

— У этого вампира на тебя серьезные виды, Анита.

— Ты задал все вопросы, которые хотел задать наедине? — Спросила я.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты прямолинейна?

— Все это чертово время.

Он снова засмеялся, но c оттенком нервозности.

— У тебя когда-нибудь был соблазн кормиться больше, чем нужно?

Швейцар, или слуга, или кто-то еще, вышел на крыльцо. Я помахала, чтобы они удалились.

— Что ты имеешь в виду, Рокко?

— Я могу забрать воспоминание, Анита. Я могу забрать его и удалить из их ума. Я несколько раз сделал это случайно. Оно будто становится моим воспоминанием, а не их, и это предел. Это пик. Я думаю, если я позволю себе, я могу забрать их все, каждое плохое воспоминание, которое у них когда-либо было. Может быть, больше. Может быть, я мог бы забрать все и оставить их пустыми. Я думаю о том, каково это — забрать все.

— Соблазнительно, да? — Сказала я.

Он кивнул и не стал смотреть на меня.

— Ты когда-нибудь делал такое?

Он посмотрел на меня в шоке, в ужасе.

— Нет, конечно нет. Это было бы зло.

Я кивнула.

— Речь не о способности сделать что-то, Рокко. Речь даже не о размышлении о том, чтобы это сделать. Речь даже не о том, что соблазн может завести слишком далеко.

— Тогда о чем? — Спросил он.

Я посмотрела в это очень взрослое, очень сведущее лицо, и наблюдала за сомнением в его глазах. Я знала, что это сомнение.

— Речь идет о решении не делать этого. Речь идет о том, чтобы не поддаться искушению. Наши способности не делают нас злом, сержант, они уступают ему. Психические способности ничем не отличаются от пистолета. Просто потому, что ты мог бы войти в толпу и убрать половину из них, не означает, что ты это сделаешь.

— Я могу запереть свой пистолет, Анита. Но я не могу вынуть это из себя и положить в надежном месте.

— Нет, мы не можем, поэтому каждый день, каждую ночь, мы делаем выбор быть хорошими, а не плохими парнями.

Он посмотрел на меня, его руки все еще сжимали руль.

— И это твой ответ: мы хорошие ребята, потому что мы не делаем плохих вещей?

— Разве хорошие парни не такие? — спросила я.

— Нет, хорошие парни делают хорошие вещи.

— Разве ты не творишь добро каждый день?

Он нахмурился.

— Я стараюсь.

— Рокко, это все, что мы можем сделать. Мы стараемся. Мы делаем все возможное. Мы противостоим искушению. Мы продолжаем двигаться.

— Я старше тебя лет на десять, почему я спрашиваю у тебя совета?

— Во-первых, я думаю, что я старше, чем выгляжу. Во-вторых, я первая, кого ты встретил, и у кого, как ты думаешь, такие же соблазны. Трудно, когда ты думаешь, что ты единственный, сколько бы тебе ни было лет.

— Звучит, словно твой собственный опыт, — сказал он.

Я кивнула.

— Иногда у меня так много компании, что я не знаю, что с этим делать.

— Вроде этого, — и он кивнул в сторону окна. Истина и Нечестивец терпеливо ожидали, пока мы закончим нашу беседу. Следили ли они за мной, или просто знали, что я здесь? Хотела ли я спрашивать? Нет, пока не была готова к ответу.

— Да, вроде этого. — Я повернулась к нему и протянула ему руку. — Спасибо, что подбросил.

— Спасибо за разговор.

Мы пожали друг другу руки, и сейчас между нами не было никакой магии. Мы оба устали, наш пыл потускнел от использования и эмоций. Он вышел и помог нам разгрузить машину. Настойчивому дворецкому не было позволено трогать ничего, кроме моего чемодана. Большинство моих действительно опасных вещей было все еще заперто в спецназе, но и здесь было достаточно такого, что не стоило нести персоналу. Нечестивец и Истина взяли дополнительные мешки. Сержант Рокко протянул им руку. Они были удивлены предложением, хотя он, вероятно, ничего не заметил. Они пожали друг другу руки. Он пожелал мне спокойной ночи, и сказал «Увидимся завтра».

— Мы начнем с района, где он нашел всех своих вампирских жертв сегодня ночью.

— Да, может быть, его логово в этом районе. — Он сел в грузовик. Мы пошли к дверям. Я бы чувствовала себя в большей безопасности, если бы Витторио охотился только вблизи своего логова. Это было бы слишком очевидной ошибкой, а он не произвел на меня впечатления того, кто допускает подобные.

Нечестивец и Истина не много говорили, пока мы не добрались до лифта и не остались наедине.

— Ты, кажется, устала, — сказал Истина.

— Да.

— Ты кормилась на нас обоих, и уже устала, — произнес Нечестивец. — Должны ли мы чувствовать себя оскорбленными?

Я улыбнулась и покачала головой.

— Это была напряженная ночь, и нет, это не имеет никакого отношения ни к одному из вас. Вы знаете, насколько вы оба хороши.

— Сомнительный комплимент, но я приму его, — сказал Нечестивец.

— Я не занимался выяснениями, а только сказал, что ты, кажется, устала.

— Прости, Истина, прости, просто чертовски длинная ночь.

Они обменялись взглядами, которые мне не понравились.

— Что это был за взгляд?

Нечестивец сказал,

— Реквием ждет тебя в твоей комнате.

— Я знаю, что в моей комнате будут гробы, или в соседней комнате.

— Он не это имеет в виду. — Сказал Истина.

— Послушай, я устала, просто скажи мне.

— Он ждет, чтобы кормить тебя, — сказал Нечестивец.

— Я кормилась на вас обоих меньше, чем, — я покосилась на часы, — меньше, чем шесть часов назад. Мне не нужно кормить ardeur.

— Жан-Клод дал указания, что тебе необходимо чаще иметь в распоряжении еду, на случай, если она тебе понадобится.

— Дал указания сейчас?

Двери лифта открылись.

— Он беспокоился, что ты забудешь о еде и окажешься с полицией в качестве единственной твоей еды, Анита, — сказал Нечестивец.

Я задумалась и не могла утверждать, что это не было бы очень плохо.

— Я не чувствую себя в настроении, ребята.

— Мы просто даем тебе выбор, Анита, — сказал Нечестивец.

— Ребята, вы говорили ему, что я кормилась на вас обоих?

Они снова обменялись взглядом.

— Что?

— Мы вошли в дверь, и он сказал: «Она кормилась на вас. Она кормилась на вас обоих.»

— Как он узнал? — Спросила я.

Они пожали плечами, и это было похоже на зеркальный жест.

— Он сказал, что чувствует твой запах на нашей коже.

— Он вампир, не оборотень.

— Послушай, — сказал Нечестивец, — не стреляй в посыльного. Но он ждет в твоей постели, и если ты откажешь ему, я не знаю, как он это воспримет.

Я прислонилась спиной к стене между двумя чужими дверями.

— Вы хотите сказать, он ревнует, что я кормилась на вас, ребята?

— Ревнует может быть слишком сильное слово, — сказал Нечестивец.

— Да, он ревновал, — произнес Истина.

Нечестивец нахмурился на брата.

— Ты не обязан все время оправдывать свое имя.

Истина снова пожал плечами.

— Так вот почему Жан-Клод поставил вас в ночную смену, а не Реквиема, — сказала я.

— Потому что он угрюмый ублюдок — сказал Истина.

Я кивнула.

— Да. — Я оттолкнулась от стены и посмотрела на часы.

— У нас час до рассвета. Дерьмо. — Я остановилась, потому что была впереди.

— Господа, я не знаю, в какой комнате мы остановились.

Нечестивец пошел впереди, а Истина замыкал, со мной в середине. Мы подошли к комнате. Нечестивец воспользовался маленькой карточкой-ключом, толкнул дверь, и придержал ее для меня.

Это была прекрасная комната. Большая, немного чересчур красная и сочная на мой вкус, но это был приятный сьют. Когда мы вернемся домой, у нас не будет ни одной жалобы насчет гостеприимства Макса в отношении номеров. Внешняя комната была настоящей гостиной со столом на четверых возле окна, выходившего на яркую Стрип. Рядом с дверью стоял гроб, но только один.

— Где вы спите?

— Наши гробы сегодня в другой комнате. У вас меньше чем час; наслаждайтесь.

— Они поставили мои чемоданы у закрытой двери, которая должна была вести в спальню, а затем ушли.

— Трусы. — Прошипела я.

Нечестивец просунул голову в дверь.

— Ему не нравятся парни, и нам тоже.

— Вы раньше не возражали против публики, — сказала я.

— Мы не возражаем, или я не возражаю, но Реквием возражает. Спокойной ночи. — Он закрыл дверь, после того, как забрал с собой табличку «не беспокоить». Я поняла, что Жан-Клод поручил Нечестивцу не только вампиров сегодня ночью, но и меня. Я думала, честно говоря, что Реквием был не единственным угрюмым ублюдком в комнате.

Но именно такого рода вещи опускали Реквиема для меня вниз по цепи питания. Он был как один из тех бой-френдов, с которыми чем больше пытаешься порвать, тем сильнее они держатся. Кроме того, после подобного, мне хотелось вернуться в свой собственный дом и забыть обо все остальном.

Я просто хотела немного поспать, перед тем как мне придется вернуться и снова идти охотиться на Витторио.

Дверь в спальню открылась, ровно настолько, чтобы показать линию его тела, одну руку, предплечье, россыпь длинных, густых, темных волос. В полутьме комнаты, с подсветкой, его волосы до талии выглядели очень черными. Трудно было сказать, где заканчивались черная одежда, которую он носил, и начинались волосы. Кожа, видневшаяся на груди, шее и лице, была бледной, как первый свет зари, красота холодная, как снег. Бородка клином и усы были черными, темнее, чем волосы. Они обрамляли его рот, как произведение искусства, так что притягивали взгляд.

Я позволила моим глазам подняться выше, потому что это был настоящий мой недостаток. Я воспринимала глазами. Симпатичная пара глаз на самом деле могла сделать со мной все, что угодно, и всегда делала. Глаза у него были зелено-голубые, как карибская морская вода на солнце, один из наиболее поразительных оттенков голубого, который я видела за исключением контактных линз, и он был естественным. Белль была помешана на голубоглазых мужчинах, и она попыталась заполучить его, как получила Ашера и Жан-Клода, так что у нее был бы темно-голубой, бледно-голубой, и зеленый голубой, который все еще относился к голубому. Реквием бежал с европейского континента, поэтому он не стал ее очередным владением.

Минуту назад я хотела сказать:

— Я весь день охотилась за серийным убийцей, дорогой, могу я взять отгул? — Теперь все, что я могла делать, — это смотреть на него, и знать, что мне ничего не остается, кроме как любоваться этим произведением искусства.

Я бросила сумку и пошла к нему. Я скользнула руками внутрь полуоткрытой одежды, чтобы ласкать совершенство этой гладкой кожи. Я поцеловала его грудь и была вознаграждена звуком его дыхания, вырвавшимся наружу.

— Ты сердилась на меня, когда только зашла в комнату.

Я смотрела на его шестифутовое тело, свои руки на его груди. На мне все еще было слишком много вооружения, чтобы упасть ему в объятия.

— Потом я увидела тебя, стоящим здесь, и поняла, что ты волновался всю ночь. Ты гадал, где я, и что происходит, а я не позвонила. Когда наступил бы рассвет, тебе оставалось бы только гадать, и ты все равно не знал бы, в безопасности ли я.

Он кивнул, молча.

— Я плохой муж, Реквием, каждый это знает.

Его руки нашли мои плечи, прослеживая линию моих предплечий, и тогда он произнес:

— … слова из сердца, горестные фразы, рожденные и зревшие в скорбях, и горче нет последнего страданья. Не помнит разум, знала ль я когда в превратностях судьбы просвет единый.

— Я не знаю этого стихотворения, но звучит оно гнетуще.

Он слегка улыбнулся.

— Это очень старое стихотворение; оригинал был англо-саксонским. Оно называется «Сетования Жены».

Я покачала головой.

— Я пытаюсь извиниться и не знаю, за что. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так, словно я сделала что-то неправильно, и я устала от этого.

Он опустил руки.

— Теперь я рассердил тебя.

Я кивнула, и пошла мимо него в спальню. Никто не был достаточно хорош, чтобы удовлетворить его потребности. Я просто не знала, как поступить. Я повернулась к нему спиной, пока снимала жилет, оружие, и все остальные дневные атрибуты. На моей стороне кровати образовалась целая куча. На этой стороне я обычно спала, когда в постели была только я и один мужчина. В последнее время, такое не часто случалось. Я ничего не имела против того, чтобы быть посередине, Бог свидетель, но в некоторые ночи был явный перебор, и это была одна из тех ночей, когда кто-то еще означал слишком много.

Я слышала, как халат упал на ковер, шелк имеет такой характерный звук. Я почувствовала, что он позади меня, почувствовала, как он коснулся меня.

— Не надо.

Я почувствовала, как он очень тихо двигается за мной.

— Я знаю, что ты меня не любишь, моя вечерняя звезда.

— В моей жизни слишком много людей, которых я люблю, Реквием, почему мы не можем быть просто любовниками? Почему ты постоянно должен напоминать мне, что ты меня любишь, а я тебя нет? Твое разочарование, как постоянное давление, а это не моя вина. Я никогда не предлагала любви, никогда ее не обещала.

— Я буду служить моей даме так, как она пожелает, ибо во всем, что касается ее, у меня нет гордости.

— Я даже не хочу знать, что ты цитируешь, просто уйди.

— Посмотри на меня, и скажи мне уйти, и я уйду.

Я упрямо помотала головой.

— Нет, потому что, если я увижу тебя, я не смогу. Ты красивый. Ты прекрасен в постели. Но, кроме всего прочего, ты еще та боль в заднице, а я устала, Реквием. Я так устала.

— Я даже не спросил тебя, как прошла твоя ночь. Я думал только о моих собственных чувствах, моих собственных нуждах. Я не настоящий любовник, я думаю только о себе.

— Мне сказали, что ты здесь, чтобы кормить ardeur.

— Мы оба знаем, что это ложь, — произнес он мягким и близким голосом. — Я здесь, потому что новость о том, что ты спала с Нечестивой Истиной, разбила мне сердце.

Я начала говорить что-то сердитое. Он сказал:

— Тише, я не могу избавиться от своих чувств, моя вечерняя звезда. Я попросил Жан-Клода найти для меня новый город, такой, где бы я мог быть чьим-то вторым человеком в команде, а не далеким третьим.

Тогда я повернулась и всмотрелась в его лицо.

— Ты говоришь правду.

Он слабо улыбнулся.

— Да.

Тогда я обняла его, соединяя наши тела вместе, как бывает с кем-то, с кем вы столько раз были вместе, что уже сбились со счета. Вы знаете тела друг друга. Вы знаете музыку их дыхания, когда секс наполняет воздух. Я прижала его к себе, и поняла, что буду скучать по нему. Но знала, что он прав.

Он погладил меня по волосам.

— Приятно знать, что тебе будет не хватать меня.

Я подняла лицо, чтобы заглянуть в эти голубые глаза с проблеском зеленого вокруг зрачков.

— Ты знаешь, что я нахожу тебя прекрасным и удивительным в постели.

Он кивнул и снова выдал эту печальную улыбку.

— Но все твои мужчины красивы, и все они хороши в постели. Я хочу поехать куда-нибудь, где у меня будет шанс блистать. Шанс быть с женщиной, которая любит меня, Анита, только меня. Ты никогда не будешь любить только меня.

— Я не уверена, что когда-либо любила кого-то одного, — сказала я.

Он улыбнулся немного шире.

— Это что-то, знать, что ты соврала и Жан-Клоду тоже. Я никогда не думал встретить кого-то, кто мог бы противостоять ему.

Я нахмурилась.

— Я вообще-то не сопротивлялась.

— Ты его любовница, его человек-слуга, но ты не принадлежишь ему.

Я хотела сделать шаг назад, но он обнял меня крепче.

— Он сказал почти то же самое по телефону. Следует ли мне поблагодарить тебя за этот небольшой разговор?

— Я сказал ему, почему я должен уйти, и он согласился. Вот почему я нахожусь здесь, в Лас-Вегасе, чтобы посмотреть, понравится ли мне тут.

— Я не думаю, что это твой город.

— Я тоже, но это только начало. Я посмотрю их шоу, и буду танцевать, и женщины сочтут меня красивым, они захотят меня, и в итоге я захочу их.

— Меня не хватит встречаться со всеми вами, Реквием. Я могу заниматься сексом с таким количеством мужчин, но я не могу быть возлюбленной каждого; одна женщина не способна.

Он кивнул.

— Я знаю. Теперь, поцелуй меня, поцелуй меня, как умеешь. Поцелуй меня так, как будешь скучать по мне. Поцелуй меня скорее до рассвета, потому что когда ты закончишь охотиться на своего убийцу, я не вернусь с тобой. Если мне не понравится Вегас, Мастер Филадельфии ищет второго, и она ищет мужчину линии Белль, если получится.

Я посмотрела ему в лицо и поняла, что он на самом деле собирается так поступить. Он говорил серьезно. Я поднялась на цыпочки, и он опустил лицо к моему. Я поцеловала эти губы, сначала нежно, словно касалась произведения искусства, боясь повредить его, а потом отпустила руки и поцеловала его, как он хотел. Поцеловала его так, словно прикосновение к его устам, тяжесть его рук, высота его тела были пищей и водой для меня. Я не могла отдать ему свое сердце, но я дала ему, что могла, и это не было ложью. Я любила его тело, и его печальную поэзию, я просто не любила его. Бог свидетель, я пыталась любить их всех, но мое сердце не могло вместить так много.

Он отодвинулся первым, смеясь, глаза горели.

— Слишком близко к рассвету, чтобы я мог отдать дань такому поцелую. Я знаю, что ты не позволяешь спать в твоей постели даже нашему Мастеру, когда он умирает на день, поэтому я пойду в свой ящик. Я отправлю к тебе в кровать более теплых партнеров, чтобы тебе не было одиноко, и ты могла покормиться, когда проснешься.

— Реквием, — начала я, но он прикоснулся пальцами к моим губам.

— Она исполнена красотой, как ночь / в безоблачном краю и звездное небо, / И все, что есть прекрасного во тьме и свете / встречается во взгляде и глазах ее.

Я не знаю почему, но я почувствовала, как первая скупая горячая слеза скатывается вниз по моему лицу. Он убрал пальцы с моих уст, чтобы поймать мои слезы. Он поцеловал их на его коже, а потом поцеловал их на моем лице.

— Для меня много значит, что ты плачешь из-за расставания со мной.

Потом он ушел, мягко закрыв за собой дверь.

Я пошла в ванную комнату и начала готовиться ко сну. Нужно было смыть слезы. Я даже не знала, почему плакала. Я просто устала. Я услышала шум и выключила воду, когда Криспин прокричал:

— Это мы, Анита.

На минуту я задумалась, кто такие были эти «мы», потому что Криспин не знал никого из оборотней, приехавших из Сент-Луиса, или недостаточно хорошо знал, чтобы привести их в постель. Я обнаружила, что гетеросексуальные мужчины очень требователены к тому, кого они приводят в постель, умники. Скорее это была дружба, чем секс. Больше доверие, чем похоть. Я думала о том, чтобы выглянуть и посмотреть, но это казалось слишком проблематичным. Я была такой уставшей. Криспин и кто бы там ни был по-прежнему будут там, когда я закончу. Я вышла из ванной, надевая халат с двери, который скрыл меня от плечей и до пальцев ног. Двое мужчин в моей постели были одеты только в простыню на талии. Двое обнаженных мужчины в моей постели, оба достаточно привлекательные. Проблема была в том, что одного из них я никогда не видела голым.