Продажная шкура

Глава 41

Я позвонила Жан-Клоду из машины, пока Эдуард был за рулем. Я не заботилась о том, что Олаф и Бернардо могут услышать разговор. Мать Всея Тьмы поджидала меня за моими щитами, чтобы сожрать. Я все еще ощущала ее отдельные эмоции. Первобытный страх среди них преобладал. Чего, черт возьми, она могла бояться?

Жан-Клод ответил с придыханием.

— Ma petite, я почувствовал, как что-то коснулось тебя. Что-то темное и ужасное. Если это Витторио, ты должна уехать из Лас-Вегаса немедленно, до наступления темноты.

— Это был не он, — ответила я.

— Тогда кто же? — спросил он.

Я вцепилась в сотовый телефон и звук его голоса был для меня спасательным кругом. До сих пор я была так напугана, что могла ощущать металлический привкус на своем языке

— Мамочка Тьма.

— То, что я почувствовал, непохоже ни на что из того, что было раньше. Оно стало меньше, более… — он, казалось, подыскивал нужное слово. — Человеком.

Я кивнула, даже зная, что он этого не увидит.

— Она была крошечной, как в той церкви в Сент-Луисе. На ней были те треклятые тапочки с жемчугом.

— Вероятно, именно они надеты на ее настоящем теле там, наверху, где она спит.

— Она была не в той комнате, Жан-Клод. Ты должен связаться с Бель Морте или еще с кем-то и рассказать им, что она расхаживала по нижнему помещению своей пещеры. В том помещении, что виднеется за окнами ее убежища. Она была там.

Он выругался длинно и витиевато по-французски. На английском же он сказал:

— Я свяжусь с остальными. Я перезвоню тебе, как только смогу. Я бы посоветовал тебе укрыться в церкви среди освященных предметов, пока я не позвоню.

— Мне тут серийного убийцу поймать надо.

— Ma petite, прошу.

— Я подумаю об этом, — сказала я. — Хорошо?

— Это уже кое-что. Я люблю тебя, Анита, не дай ей отобрать тебя у меня.

— Я тоже люблю тебя и я не позволю ей этого сделать. Я укрываюсь щитами, как последний сукин сын. Она проберется сквозь них, только если я их сброшу.

— Ma petite, Анита… Черт, я перезвоню тебе, как только достучусь до кого-нибудь в Европе. — Он положил трубку, что-то говоря на французском, но слишком быстро, чтобы я смогла уловить суть.

Внедорожник вырулил из-за угла немного резко, не отставая от патрульной машины перед нами. Они не включали сирен и мигалок, но мы явно несколько раз нарушили скоростной режим. Очевидно, мы были не единственными, кого напугало произошедшее в том доме. Я задавалась вопросом, что Санчез им сказал. Мне было интересно, что рассказали остальным полицейские, которые были свидетелями случившегося? Может, они, как Жан-Клод, подумали на Витторио? Подстегнет ли их это действовать быстрее, чтобы успеть до того, как поднимутся вампиры Лас-Вегаса?

— Что сказал граф Дракула? — спросил Эдуард.

— Не называй его так, Эдуард.

— Прости, так что он сказал?

— Он собирается вызвонить некоторых вампиров из Европы.

Олаф подключился к разговору с заднего сиденья:

— Ты хочешь сказать, что Королева Всех Вампиров, которую мы видели в виде призрака в Сент-Луисе, где-то разгуливает теперь во плоти?

— Я видела ее в видении. Это может быть просто видение, но у меня бывали видения о ней и прежде, и она всегда была в той комнате, где пребывает взаперти. Я никогда не видела, чтобы она была снаружи.

— Зашибись, — буркнул Эдуард.

Я посмотрела на него, потому что он не так уж часто выражался. Обычно это было моей работой.

— Что? — переспросила я его.

— Ко мне обращались по поводу исполнения заказа на нее.

Я повернулась на сидении и уставилась на него. Я изучала его профиль, но за темными очками и его обычным, лишенным всяких эмоций выражением лица ничего нельзя было разглядеть. На моем же лице отразилось неподдельное удивление, «с отвисшей челюстью», что называется.

— Ты хочешь сказать, что кто-то предложил тебе убить Королеву Всех Вампиров?!

Он кивнул.

Олаф и Бернардо оба подались вперед на своих местах, что означало, что они не пристегнулись, но, что удивительно, впервые мне не хотелось заставлять их это делать.

— Ты получил контракт на Мамочку Тьму и ничего мне не сказал?!

— Я сказал, что мне предложили контракт. Я не говорил, что принял его.

Это заставило меня повернуться, насколько позволял ремень безопасности.

— Ты отказался? Мало денег дали?

— Деньги были хорошими, — сказал он, его руки все еще покоились на руле, лицо было по-прежнему невыразительным и непроницаемым. По его виду ни за что не скажешь, что мы болтаем о чем-то хоть отдаленно интересном. Зато все остальные проявляли неподдельный интерес.

— Тогда почему ты не взялся за этот контракт? — спросила я.

Он окинул меня коротким взглядом, заворачивая за угол, едва не пройдя поворот на двух колесах. Мы все были вынуждены ухватиться за различные выступы в салоне, хотя Олафу и Бернардо пришлось сложнее, поскольку они были не пристегнуты. Мы неслись вслед за патрульными машинами. Они врубили мигалки, но сирены пока не включали.

— Ты знаешь, почему, — отозвался он.

Я хотела было сказать, что не знаю, но остановилась. Я лишь крепче ухватилась за приборную панель и сиденье, задумавшись над этим.

— Ты испугался, что Мамочка Тьма убьет тебя. Ты испугался, что это дело в конечном счете окажется тебе не по зубам, — сказала я, наконец.

Он ничего не сказал, но это молчание было тем ответом «да», которым он меня удостоил.

— Все те годы, что я знаю тебя, Эдуард, ты стремился опробовать свои силы на самых больших и пугающих монстрах. Ты стремился проверить себя. Это стало бы окончательной проверкой, — сказал Олаф.

— Возможно, — согласился он тихим, острожным голосом.

— Я никогда не думал, что доживу до того дня, когда услышу такое, — не сдержал издевки Бернардо. — Хваленая выдержка Эдуарда наконец-то дала трещину.

Олаф и я одновременно уставились на него, но именно верзила высказал общее мнение:

— Это не нервы его подвели.

— Тогда в чем дело? — не унимался Бернардо.

— Он не хочет рисковать жизнью из-за Донны и детей, — объяснила я.

— Что? — не понял Бернардо.

— Они делают нас осмотрительными, — спокойно заметил Олаф.

— Я же сказал, что тут все дело в нервах, а вы наорали на меня почем зря, — возмутился Бернардо.

Олаф выдал ему полную версию своего тяжелого, хмурого взгляда. Бернардо заерзал на сидении, будто боролся с желанием отодвинуться от этого взгляда подальше, но ему удалось усидеть на месте. Очко в его пользу.

— Выдержка Эдуарда никогда его не подведет. Но ведь можно чего-то бояться все равно.

Бернардо обратился ко мне:

— Ты что-нибудь поняла из того, что он сказал?

Я обдумала его вопрос, повертев его в голове.

— Вообще-то, да, поняла.

— Тогда объясни мне.

— Если Мамочка Тьма объявится здесь и нападет на нас, Эдуард будет драться. Он не станет убегать. Он не сдастся. Он будет бороться, даже если это означает смерть. Но он предпочел не гоняться больше за самыми большими и страшными монстрами, потому что они, вероятнее всего, убьют его, а он не хочет бросать свою семью на милость судьбы. Он прекратил заигрывать со смертью, но если она сама придет за ним, он будет сражаться.

— Если ты ничего не боишься, — начал Олаф, — то ты не храбрец; ты просто слишком глуп, чтобы бояться.

Бернардо и я посмотрели на верзилу. Даже Эдуард обернулся посмотреть на него.

— А что пугает тебя, верзила? — спросил Бернардо.

Олаф покачал головой:

— Страхи не предназначены для того, чтобы ими делиться; они нужны для того, чтобы их преодолевать.

Часть меня хотела узнать, что может напугать одного из самых страшных людей, которых мне доводилось встречать. Другой части совсем не хотелось это выяснять. Я боялась, что его ответ либо станет для меня очередным кошмаром, либо заставит сочувствовать Олафу. Я не могла позволить себе испытывать к нему жалость. Жалость заставляет вас колебаться, и однажды мне нужно будет отбросить эти колебания рядом с ним. У многих серийных убийц за плечами душераздирающее детство, отвратительные истории, в которых они являются жертвами, — и большинство из этих историй даже подлинные. Но не в этом дело. Не важно, насколько ужасным было их детство, и были ли они сами жертвами. Это не имеет значения, когда ты оказываешься в руках одного из них, уповая на его милосердие, потому что есть одна вещь, которая объединяет всех серийных убийц — для их жертв не существует милосердия.

Когда вы неосмотрительно забываете об этом, они вас убивают.