Двое из моих возлюбленных были мертвы в постели, которую все мы делили. Они снова оживут чуть позднее днем или ранним вечером, но пока Жан-Клод и Ашер были по-настоящему мертвы. Я касалась достаточного количества трупов, чтобы точно знать, чем сон отличается от смерти. Эта расслабленность, опустошенность, мертвенность не похожа даже на кому.
Я рассматривала их. Они лежали в ворохе белых шелковых простыней. Жан-Клод — сплошные чёрные завитки вокруг прекрасного лица; еще чуть более плавные линии, и он выглядел бы слишком женственно, но глядя на его лицо никогда нельзя было подумать, что это девушка. Нет, он все равно выглядел мужественным, несмотря на свою привлекательность. Эффекта добавляла нагота его лежащего поверх простыней тела. Нагота, безоговорочно свидетельствовавшая о его мужественности.
Золотые волны волос Ашера прикрывали его лицо, скрывая один из самых прекрасных профилей, которые когда-либо существовали. Я видела некоторые воспоминания вампирши, которая его создала: Бель Морте, Красивая Смерть. Ей больше двух тысяч дет, и она все еще считает левую часть его лица самой прекрасной из тех, что она когда-либо видела у мужчин. Правая сторона его лица, испорченная на её взгляд, была покрыта шрамами, будто от кислоты, оставленными святой водой, которой церковники имели обыкновение пытаться изгонять из вампиров дьявола. Шрамы затронули не слишком большую часть его лица, только часть от виска до подбородка с одной стороны. Его рот был все таким же манящим для поцелуев, в его лице все еще была та душераздирающая красота, но не для Бель, которой казалось, что шрамы покрывают всё.
Его шея была нетронутой, но от груди до паха и частично по бедру с правой стороны его тела все было в шрамах от святой воды. Выглядело это так, будто плоть оплавилась и частично деформировалась, как воск. Кожа была рельефной вплоть до нетронутой половины, но не поврежденной. Он мог все так же чувствовать прикосновения, ласки, поцелуи или укусы. Просто кожа ощущалась по-другому. Это был все тот же Ашер, и я любила его.
Не так, как я любила Жан-Клода, но я узнала, что любовь может принимать самые разные формы и значения, и независимо от того, как схоже с чем-то она выглядит со стороны, внутри она ощущается совершенно иначе. Так же сильно, но все же иначе.
Я упаковалась, хоть и собиралась заставить охрану поднять мои чемоданы с оружием по лестнице. Я должна была добраться до аэропорта и самолета, заправленного и дожидающегося меня. Я хотела оказаться в Лас-Вегасе, пока еще светло. Если Витторио намерен вытащить меня из Сент-Луиса прежде, чем Жан-Клод проснется и настоит, чтобы я взяла с собой охрану, то так тому и быть, я буду в Вегасе, когда Витторио все еще будет мертв для мира, как и остальные. Было в высшей степени справедливо, что вампиры были беспомощны днём. Я выжму из этого максимум преимуществ. Конечно, Витторио знал все обо мне, если следил за мной. Мысль о том, что у него, вероятнее всего, есть дневные глаза и уши, шпионящие за мной в Лас-Вегасе, не радовала.
Я всмотрелась в этих двух вампиров и пожалела, что не смогу попрощаться.
Дверь ванной открылась, и вышел Джейсон, облачённый халат, который он не потрудился завязать потуже; когда я только вошла, он лежал полностью обнаженным между вампирами. К тому же, я и раньше видела его обнажённым. Он был pomme de sang Жан-Клода, его яблоком крови, чем-то среднем между любовницей и утренней закуской. Большинство мужчин не трахались со своими pomme de sang, Жан-Клод не был исключением, но репутация Джейсона пострадала из-за необходимости показать нашего общего мастера более могущественным в глазах всего вампирского сообщетсва. Ему еще дали забавное поручение следить за тем, что я делаю и где бываю, пока вампиры спят.
Джейсон с меня ростом, может, на дюйм выше, невысок для мужчины, да и для женщин тоже, полагаю, невысок. Его светлые волосы теперь уже отрасли до плеч. Он опустил их, хотя, по правде сказать, он был одним из немногих мужчин, на ком короткая стрижка мне нравилась. Но я была всего лишь его другом и любовницей, а не его девушкой, так что длина его волос была его личным делом.
Он улыбнулся мне, его по-весеннему голубые глаза сияли какой-то невысказанной шуткой, известной только ему. Внезапно его взгляд изменился, от шутливого до серьезного и до… Я вдруг осознала, что он голый, и халат прикрывает совсем немного и…
— Прекрати, Джейсон, — попросила я тихо. Я не знаю, почему мы всегда шепчем рядом со спящими вампирами, будто они вправду спят, но это так; если не задумываться, начинаешь грести всех под одну гребенку, будто они нас слышат, и мы можем им помешать.
— Прекратить что? — спросил он голосом, чуть более низким, чем должен был бы. Я не могу сказать точно, что изменилось вдруг в его походке, но он внезапно напомнил мне, что днём он трудился стриптизером.
— Что мы говорили по поводу серьёзного флирта, Джейсон? Ты ведь знаешь, что у меня на это нет времени.
Он подошел к краю кровати, и мне оставалось либо отступить, либо попытаться устоять на ногах, пока он продолжал флиртовать. Отступить было бы трусостью, да и раньше я вполне могла противостоять вниманию Джейсона, но с тех пор, как я случайно сделала его волком своего зова, он, похоже, получил намного больше власти над моими желаниями. Обычно он не пользовался этим в своих интересах, но почему же решил распалить меня сейчас?
Я не двинулась с места, но почти изнывала от его близости ко мне.
— Ты знаешь, что Жан-Клод взбесится, когда проснется, — проговорил он.
— Жан-Клод никогда не бесится.
— Витторио расставил для тебя ловушку, Анита. И ты в нее идешь, — он встал позади меня, настолько близко, что его халат касался моей спины.
— Джейсон, пожалуйста, мне надо идти, — на этот раз я шептала не потому, что боялась разбудить вампиров. Я шептала, потому что это было единственное, что у меня получилось. Одна из неприятных сторон переезда в Цирк и жизни со всеми этими мужчинами, которые связаны со мной метафизически, была в том, что все они будто бы имели власть надо мной. Жан-Клода я еще могу понять; он Мастер города. Ашер тоже, поскольку он вампир в ранге мастера. Но Джейсон всего лишь вервольф, оборотень-донор и мой собственный волк зова. Я должна была быть его мастером, но не была.
Он обошёл вокруг меня, так близко, что не прикоснуться к его телу было сложнее, чем сократить расстояние между нами. Я держалась одной рукой за столбик кровати, как за якорь, удерживающий меня в реальности. Он стоял передо мной, его глаза были немного ниже моих, потому что я все еще была на каблуках.
— Тогда иди, — прошептал он.
Я тяжело сглотнула, но не отошла. У меня было мгновение, чтобы спросить себя, могу ли я отойти, и этой мысли оказалось достаточно. Я закрыла глаза и отошла. Я смогла это сделать. Это был Джейсон, не Жан-Клод, и я смогла это сделать.
Джейсон поймал меня за руки.
— Не уходи.
— Я должна идти, — необходимость держать глаза закрытыми не добавляла убедительности моим словам.
Он приложил мои ладони к своему телу, так, чтобы я могла ощутить гладкость мышц его живота. Он положил одну мою руку себе на пах, и был счастлив близости моего тела больше, чем в последний раз, когда я на него взглянула. Он наполнил мою ладонь и снова был большим и прекрасным. Два месяца назад очень плохие люди схватили нас обоих. Они тушили об него сигареты, жгли огнем, единственным, от чего оборотни не могут вылечиться. Они измывались над этим прекрасным телом и чуть не убили его.
Мои руки скользнули по нему, под халатом, так что я держала его, чувствуя, насколько он гол в моих руках. Я держала его, и он удерживал меня. Я держала его и вспоминала, как обнимала его, пока он истекал кровью. Обнимала тогда, когда считала, что он умирает.
Его голос стал нормальным, без ноток соблазна, когда он проговорил.
— Прости, Анита.
Я отстранилась достаточно, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Извиняешься за то, что пытался использовать свои новые силы, чтобы заставить меня остаться дома?
Он усмехнулся.
— Да, но мне действительно нравится, как ты восхищаешься моим новым излечившимся телом.
— Я рада, что доктор Лиллиан догадалась, что если срезать обожженные участки, ты сможешь сам себя вылечить.
— Я рад, что они смогли найти анестетик, который действует при нашем ускоренном метаболизме. Я бы не хотел, чтобы с меня срезали кожу по живому.
— Согласна.
— Ты знаешь, они обсуждают возможность сделать нечто подобное со шрамами Ашера и посмотреть, не заживут ли они сами собой.
— Он — вампир, не оборотень, Джейсон. Плоть вампиров зарастает не совсем так.
— Ты лечишь свежие раны на любой мертвой плоти, в том числе и на вампирах.
— То свежие раны, Джейсон, а не ожоги.
— Вероятно, если доктор срежет шрамы, они станут свежей раной, тогда ты сможешь его вылечить.
— А если не сработает? Что, если доктор Лиллиан срежет часть кожи Ашера, а я не смогу его вылечить, и она не станет сама заживать? Он будет ходить с огромной раной, или как?
— Ты понимаешь, мы должны попробовать.
Я покачала головой.
— Все, что я знаю наверняка, у меня самолет, на который я должна успеть, а ещё мне нужно позвать охрану, чтобы донести мой арсенал.
— Ты знаешь, теперь охрана тебя боится.
— Да, они думают, что я суккуб и сожру их души.
— Ты питаешься сексом, Анита, и если ты не будешь питаться достаточно часто, ты умрешь. Это ведь в некотором роде и есть сущность суккуба?
Я нахмурилась, глядя на него.
— Спасибо, Джейсон, теперь мне значительно легче.
Он усмехнулся и пожал плечами.
— На ком ты будешь кормиться в Лас-Вегасе?
— Там Криспин, — напомнила я.
— Ты не можешь долго питаться одним маленьким вертигром.
— Я теперь могу питаться гневом, помнишь? — я обнаружила эту способность совсем недавно. Жан-Клод не мог питаться гневом, как и любой другой вампир его линии, что означает, что если бы я получала силы только через него, я тоже была бы не способна на это, но, тем не менее, я могу питаться гневом.
— Ты знаешь, у нас еще нет научного обоснования для этого, — заметил он.
— Нет, но оно уже работает.
— И чьим гневом ты будешь питаться в Лас-Вегасе?
— Я буду слоняться среди полицейских и подозреваемых; ради бога, мы же гремучая смесь!
— Если ты будешь кормиться без их разрешения, нарушишь закон. Думаю, что это тянет на уголовное преступление.
— Если я беру кровь, да, но закон не оговаривает питание вампиров посредством всего остального. Если бы я питалась сексом непреднамеренно, то он был бы расценен, как метафизическое изнасилование на свидании и покрывался бы законом о применении волшебства, но я питаюсь гневом, а это область пока не исследована.
— Что, если они узнают? Полицейские и так считают тебя одной из нас.
Я задумалась над этим, потом пожала плечами.
— Честно, формулировка большинства ордеров допускает использование мною любых доступных мне способностей во время преследования плохих парней.
— Я не думаю, что кормление на них предусмотрено ордером, — заметил он.
— Нет, — улыбнулась я, — но он так написан. В законе главное, как он написан, и как ты можешь его интерпретировать.
— Что случилось с той девушкой, которую я встретил несколько лет назад, которая верила в правду, правосудие и американскую мечту?
— Она выросла, — отозвалась я.
Его лицо смягчилось.
— Почему я чувствую, что должен извиниться от имени всех мужчин, что есть в твоей жизни?
— Не льсти себе; полиция помогла мне стать жестче не меньше.
— Ты питалась гневом всего несколько раз, и обычно это питание не настолько хорошо, как ardeur.
— Жан-Клод может разделить мой ardeur между вами всеми, пока меня нет. Он уже делал так прежде, когда я работала с полицией.
— Да, но это лишь временная мера и она работает лучше, если тебя перед этим вдоволь накормить.
— Ты угощаешь? — спросила я.
Он широко усмехнулся.
— Если я скажу да, что тогда?
— Это уловка, чтобы удержать меня, пока не проснется Жан-Клод, потому что ты считаешь, что если он будет в сознании, я не смогу улететь просто так.
— Я думаю, ты уже достаточно отказывала старому малому мне; а сможешь ли ты бросить вызов нашему мастеру, если он проснется и скажет «ты не полетишь»?
Я внезапно испугалась. Джейсон был прав; независимо от того, что происходило между мной и моими мужчинами, Жан-Клоду сопротивляться было сложнее всего. Как будто меня защищала от него не моя некромантия, а расстояние между нами. Как будто нахождение в непосредственной близости с ним в течение долгого времени смывает прочь моё сопротивление и независимость.
— Спасибо, Джейсон, — сказала я.
Он нахмурился.
— За что?
— Теперь я точно ухожу, потому что не знаю, смогу ли уйти, если он проснется и скажет остаться. Это неправильно. Я — маршал США и ликвидатор вампиров. Я должна быть в состоянии выполнять свою работу, или кем я буду иначе?
— Ты — Анита Блейк, человек-слуга Жан-Клода, и первый истинный некромант за тысячи лет.
— Да, его ручной некромант, — я направилась к двери, чтобы попросить охрану позвать больше охранников, чтобы перетаскать вещи.
Джейсон окликнул меня.
— Ты — один из моих лучших друзей, и я опасаюсь за тебя в Вегасе.
Я кивнула, но не повернулась, на случай если вид моего лучшего друга обнажённым заставит меня передумать.
— Я тоже боюсь, Джейсон — Лас-Вегаса и Витторио, но я начинаю бояться оставаться здесь, — я взялась за дверную ручку и добавила, — Когда он проснется, когда посмотрит на меня, мне будет еще сложнее сказать нет. Я теряю саму себя, Джейсон.
— Я — твой подвластный зверь, Анита; дотронься до меня и ты получишь силу, чтобы сопротивляться вампирам.
— Проблема в том, Джейсон, что ты — один из людей, из-за которых я себя и теряю. Дело не только в Жан-Клоде, дело во всех вас. Я могу бороться с кем-то одним или двумя из вас, но не могу бороться со всеми. Я в меньшинстве.
Я открыла дверь и сказала охранникам, что мне нужен коридорный. Я не вернулась в спальную. Я не хотела говорить с Джейсоном и не хотела вновь смотреть на двух прекрасных вампиров в постели. Если бы я не была уверена в том, что Витторио хочет меня убить и отправить мою голову кому-нибудь в посылке, я была бы куда более рада поездке в Лас-Вегас. Мне нужно было некое уединение от мужчин моей жизни.