Проклятие памяти

Глава 9

Утром в понедельник, после Дня Благодарения, погода, казалось, задалась целью опровергнуть все прогнозы о недалекой уже зиме. Обычный для первой декады сентября туман растаял без малейшего следа к половине седьмого, и когда Марш Лонсдейл высадил сына из машины перед домом Кокрэнов, солнце уже основательно припекало.

— Ты точно не хочешь, чтобы я отвез тебя с Лайзой в школу?

— Нет, я пойду пешком. Доктор Торрес говорит, что я должен чаще ходить пешком — мне это полезно.

— Доктор Торрес вообще очень много чего говорит, — Марш слегка нахмурился. — Но это вовсе не значит, что ты все это обязан делать.

Открыв дверцу и выйдя из машины, Алекс протянул было руку к трости, лежавшей на заднем сиденье, но, подумав, решил ее не брать. Подняв глаза, он увидел, что отец смотрит на него с явным неодобрением.

— Разве доктор Торрес сказал тебе, что ты ею можешь больше не пользоваться?

Алекс покачал головой.

— Нет. Я просто подумал, лучше мне научиться обходиться без нее.

Суровое выражение исчезло с лица отца, уступив место счастливой улыбке.

— Верно, сынок… Слушай, может, все-таки рановато возвращаться в школу?

Алекс снова покачал головой.

— Нет, не думаю.

— Конечно, решай сам. А может быть, взять тебе преподавателя из самого Стэнфорда, по крайней мере, на этот семестр.

— Нет, — в третий раз качнул головой Алекс. — Я хочу в школу. К тому же, оказавшись там, я могу многое вспомнить.

— Да ты и так уже вспомнил немало, — заметил Марш. — Потому я и думаю, что не стоит тебе так уж себя подстегивать. Ты… я к тому, что тебе ведь не обязательно вспоминать абсолютно все, что было до катастрофы.

— Но мне хочется вспомнить именно все, — возразил Алекс. — И придется — если я хочу действительно выздороветь. — Захлопнув дверцу машины, он развернулся и медленно пошел к парадному крыльцу Кокрэнов. Затем, обернувшись, помахал отцу. Тот помахал в ответ. Взревел двигатель, и машина тронулась с места. Лишь когда она исчезла за поворотом, Алекс равнодушно подумал — догадался ли отец, что он лгал ему.

Науку лжи со дня приезда домой Алекс освоил в совершенстве.

Нажав кнопку звонка, он чуть подождал, затем надавил ее снова. Хотя Кокрэны много раз уверяли его, что он может приходить к ним, когда только ему вздумается, и просто входить в дом, этим правом Алекс еще ни разу не воспользовался.

И абсолютно не помнил того, чтобы хоть раз входил в их дом.

Дом Кокрэнов, как и другой, в котором он провел почти всю свою жизнь, не будили ничего в его памяти. Но об этом он не говорил никому. Наоборот, когда он вошел в дом Кокрэнов в первый раз после возвращения из больницы, он очень внимательно осмотрел комнаты, стараясь до мельчайших деталей запомнить их. И затем, когда внутренность дома словно отпечаталась в его памяти, он поставил первый опыт: сказал, что вспоминает старую фотографию на стене — он и Лайза в шестилетнем возрасте.

Все вокруг были вне себя от радости. И с тех пор, выучив заново многое из того, что он должен был помнить, вызнав все, что возможно, о своей жизни до аварии, он регулярно удивлял неожиданными «воспоминаниями» родителей и знакомых.

Срабатывало это безукоризненно. Однажды в ящике отцовского письменного стола он обнаружил старый счет за ремонт машины. Он изучил его до последней буквы и вечером, когда они ехали на ужин к Кокрэнам и проезжали мимо мастерской, где чинили машину, вдруг обернулся к отцу:

— В прошлом году… здесь ремонтировали нашу машину?

— Было дело, — кивнул Марш. — А ты помнишь… слушай, а помнишь, что именно они ремонтировали?

Изобразить напряженную работу памяти Алексу не составило никакого труда.

— Сцепление?

Марш глубоко вздохнул, в зеркале Алекс увидел, как лицо отца расплылось в широкой улыбке.

— Ага. — Марш кивнул. — Значит, возвращается потихоньку?

— Вроде того, — пожал плечами Алекс. — Только медленно.

Хорошо бы, подумал он про себя.

Дверь неожиданно распахнулась — Лайза, стоя на пороге, улыбалась ему.

Алекс старательно изобразил ответную улыбку.

— Готова?

Лайза фыркнула.

— К школе, черт бы ее побрал, разве когда-нибудь подготовишься? — Она кинула быстрый взгляд в зеркало. — Как я выгляжу — по-твоему, потянет?

Внимательно осмотрев ее джинсы и белую блузку, Алекс с серьезным видом кивнул.

— А в школу… ты так всегда одеваешься?

— Да… и я, и все тоже. — Обернувшись, Лайза помахала через плечо спустившимся проводить ее родителям, и несколько секунд спустя они с Алексом уже шагали по старинной тенистой улице, ведущей к школе.

По дороге Алекс задавал Лайзе бесконечные вопросы — кто в каком доме живет, что продается в магазинах, мимо которых они проходят, расспрашивал он и о тех, кто с ними здоровался. Лайза терпеливо отвечала на каждый его вопрос, а потом, как всегда, решила проверить Алекса, хотя знала, что раз сказанное ею накрепко оседает в его памяти.

— Кто живет в голубом доме на Кэрнет-стрит?

— Джеймсоны.

— А в старом на углу Монтеррея?

— Мисс Торп. — Подумав, Алекс добавил: — Раньше она была ведьмой.

Лайза искоса бросила на него быстрый взгляд — уж не поддразнивает ли он ее, — хотя знала: с тех пор, как он вернулся из больницы, Алекс ни разу даже не пошутил с ней.

— Ну, по-настоящему-то ведьмой она не была, — заметила она. — Это мы, когда были маленькими, так думали.

Алекс в замешательстве остановился.

— Но… если они и правда не была ведьмой — почему же мы тогда так думали?

Интересно, подумала Лайза, что мне сказать ему. Ведь он забыл все, что только мог забыть, об их детстве… Как объяснить ему, с каким тайным удовольствием пугали они друг друга выдумками о том, чем занимается мисс Торп за постоянно занавешенными окнами своего ветхого домика и что может она сделать с любым из них, если он только осмелится войти к ней в калитку? Но теперь воображение у Алекса отсутствовало. Лайза заметила и то, что о чем бы он ни спрашивал — а он спрашивал ее о множестве разных вещей, — его это не интересовало. Конечно, об этом она не скажет никому.

Она поймала себя на мысли, что радуется началу учебного года: теперь она под вполне благовидным предлогом сможет уделять Алексу меньше времени — общение с ним утомляло ее.

— Не знаю, — наконец сказала она. — Нам просто казалось, что она ведьма, и все тут. Пошли побыстрее, а то мы уже опаздываем.

Удивительно, но местность, в которой располагались школьные корпуса, показалась Алексу смутно знакомой — как будто он был здесь когда-то раньше… однако и здесь все выглядело как-то не так.

Здания школьного комплекса располагались по периметру обширной квадратной площади с фонтаном в центре, и если смотреть от фонтана, часть этих зданий пробуждала в его мозгу какие-то неясные странные ассоциации…

Но картинка в памяти расплывалась; как будто в ней осталась запечатленной именно эта часть незнакомого, в общем, места.

Но ведь осталась все-таки.

Взглянув на листок с расписанием, который держал в руке, Алекс зашагал к зданию, где, по его расчетам, должен был проходить следующий урок.

Здание это, как и многие другие, было совершенно незнакомо ему, но класс он нашел без затруднений. До звонка оставалось всего несколько минут. Войдя, Алекс направился к свободному столу рядом с Лайзой Кокрэн. Но сесть не успел — подошедший учитель, которого он, быстро перебрав в памяти фотографии в школьном календаре, вспомнил как мистера Хэмлина, сказал Алексу, что его ждет в своем кабинете директор. Алекс бросил вопросительный взгляд на Лайзу, но та лишь пожала плечами и покачала головой. Алекс молча вышел из класса и направился через площадь к административному корпусу.

Едва войдя в здание, Алекс почувствовал — здесь он точно уже бывал. Да, он уже видел раньше эти ореховые панели на стенах; остановившись на мгновение, Алекс осмотрел вестибюль, чтобы запомнить его.

А слева должна быть стеклянная стена… и она была там, и через нее были видны несколько столов с пишущими машинками, за ними сидели машинистки.

Теперь прямо, направо за угол… два коридора, расходящиеся в противоположные стороны. Не раздумывая, Алекс свернул в левый. Вот он, кабинет — вторая дверь слева.

Он постучал.

Дверь открыла женщина в белом халате.

— Вы кого-нибудь ищете?

Алекс сглотнул слюну.

— Я ищу кабинет мистера Айзенберга. Но… это не здесь, наверное?

Женщина улыбнулась и покачала головой.

— Он в противоположном крыле. Первая дверь направо.

— Спасибо, — кивнул Алекс. Повернувшись, он зашагал обратно к вестибюлю.

Значит, он ошибся. Но ведь когда он вошел в здание, то сразу узнал и вестибюль, и точно помнил, где находится кабинет директора. Но, оказывается, перепутал.

Значит, вспомнить он все же не может ничего.

Но пока он шел по коридору к кабинету директора, его не покидало ощущение, что он все же вспомнил. И когда, уже в кабинете, секретарша директора поднялась, улыбаясь, навстречу Алексу, он решил, что понял, в чем дело.

— Вам нравится ваш новый кабинет… мисс Дженнингс? — спросил он.

Улыбку на лице секретарши словно выключили.

— Новый кабинет? — она растерянно обвела взглядом стены. — Что… о чем ты говоришь, Алекс?

— А разве кабинет мистера Айзенберга не находился в прошлом году там, где сейчас эта женщина в белом халате?

Поколебавшись, секретарша отрицательно покачала головой.

— Его кабинет все время был здесь, — она виновато улыбнулась. — Проходи, пожалуйста, и не бойся ничего. С тобой все будет в порядке.

Подойдя к двери, Алекс осторожно постучал — так же, как стучал он в дверь кабинета доктора Торреса.

— Войдите!

Открыв дверь, Алекс шагнул в кабинет. По фотографии в школьном календаре он сразу узнал лицо сидевшего за столом человека, вспомнил и его имя, но готов был поклясться, что раньше никогда не видел его.

Дэн Айзенберг с усилием поднял свои двести фунтов с широкого кресла с подлокотниками и, перегнувшись через стол, протянул Алексу руку.

— Алекс! Рад видеть тебя снова, мальчик мой!

— Я тоже очень рад видеть вас, сэр, — кивнул Алекс, заколебавшись лишь на какой-то неуловимый миг перед тем, как пожать руку директора. Широким жестом тот указал Алексу на стул перед своим столом.

— Прости, что пришлось потревожить тебя в самом начале семестра, — начал он. — Но, понимаешь, у нас тут возникла небольшая проблема…

Лицо Алекса оставалось абсолютно бесстрастным.

— Но мисс Дженнингс сказала, что со мной все будет в порядке, сэр.

— Безусловно, мой мальчик, — закивал Айзенберг. — Но видишь ли, на днях я имел удовольствие беседовать с доктором Торресом. И он предложил нам… вернее, мы должны предложить тебе пройти кое-какие тесты — по его рекомендации. — Он внимательно всматривался в лицо Алекса, но выражение словно стерли с него. — Эти тесты, видишь ли, могут оказаться полезными для того, чтобы…

— Выяснить, все ли я забыл, — безучастным тоном проговорил Алекс.

Дэн Айзенберг отметил про себя, что этот странный подросток в подобных вопросах разбирается гораздо лучше него.

— Верно. Я понимаю так, что доктор Торрес и с тобой успел побеседовать…

— Нет. Просто это было бы логично, ведь правда? То есть я хочу сказать — вам же трудно будет решить, в какой класс меня определить, не зная, что я помню, а что — не помню.

— Именно, именно. — Из ящика стола Дэн извлек пачку бумажных листов. — Вот… помнишь это? — Алекс взглянул на бумаги, испещренные какими-то вопросами, и покачал головой. — Это обычные анкеты для школьников — ты сам заполнял такую же прошлой осенью и должен был бы еще раз заполнить в начале лета, если бы…

— Если бы не попал в аварию, — закончил за него Алекс. — Не беспокойтесь, мистер Айзенберг, мы можем поговорить и об этом — только аварию я тоже не помню… почти. Точнее, знаю, что она произошла.

Айзенберг кивнул.

— Доктор Торрес говорил мне, что в твоей памяти еще очень много пробелов…

— Но я занимался все лето, — Алекс не сводил с директора бесстрастного взгляда. — Отец хочет, чтобы на следующий год меня перевели в класс высшей ступени, сэр.

«Вот уж это, — подумал про себя Дэн Айзенберг, — маловероятно». Судя по тому, что успел рассказать ему Торрес, парню придется начинать с курса начальной школы — по крайней мере, с самых основных дисциплин.

— Дай нам немножко подумать, хорошо? — успокаивающе кивнул он Алексу. — А тесты… не согласился бы ты заполнить анкеты сегодня?

— Хорошо, сэр.

Десять минут спустя в пустом классе секретарша мисс Дженнингс объясняла Алексу систему тестирования школьников — за определенное количество времени он должен успеть ответить на определенное количество вопросов.

— И не беспокойся, пожалуйста, если ты не сможешь ответить на все, — ободряюще улыбнулась она. — Они и не рассчитаны на это. Ну, готов? Начали!

Пододвинув к себе первый лист, Алекс галочками начал отмечать ответы, казавшиеся ему правильными.

Дэн Айзенберг с дежурной улыбкой поднял голову от стола, но улыбка разом сползла с его лица — в глазах вошедшей мисс Дженнингс читалось лишь разочарование. Взглянув на часы, он отметил про себя — с того момента, как Алекс начал работать с тестами, прошло лишь полтора часа.

— Что случилось, Мардж? Он… не справился?

Секретарша озабоченно покачала головой.

— По-моему, этого не нужно было и начинать…

— Но вы же объяснили ему, как заполнять анкеты?.. Два варианта — верный и неверный, так?

Мардж кивнула:

— И еще переспрашивала его, все ли он понял… каждый раз, когда он вручал мне заполненный листок. Но он отвечал мне, что да, понял… и вот уже все сделал…

Айзенберг перебил ее.

— Так сколько листов он успел заполнить?

Мардж потерянно вздохнула.

— Все.

— Все? — поднял брови директор. — Но… но это же невозможно. Тесты рассчитаны как минимум на целый день… и даже за это время с ними, как правило, до конца не справляются.

— Да, я знаю… Поэтому мне кажется, что он ставил галочки просто наугад, не читая вопросов… Не уверена, что эти результаты стоит даже обрабатывать… хотя… — она протянула директору пачку листов. Айзенберг взял верхний и сунул его в шаблон, который извлек из ящика.

В каждой из двух десятков квадратных прорезей шаблона, обозначавших правильные ответы, стояла аккуратная галочка. Дэн нахмурился, затем взял шаблон для второго листа… Потом, не говоря ни слова, третий, четвертый… Наконец он откинулся в кресле, полуприкрыв глаза, в уголках его рта застыла скептическая улыбка.

— Прелестно, — наконец проговорил он. — Просто-таки восхитительно. — Улыбка постепенно превратилась в мрачную усмешку. — На самом-то деле он сколько успел заполнить… листа два-три?

На сей раз недоуменно поползли вверх брови Мардж.

— Что вы имеете… о чем, ради Бога, вы говорите?

— О вас, моя милая, — с той же усмешкой ответствовал Айзенберг. — Вы же нарочно пришли раньше, чтобы заполнить анкеты за него. Должен вам сказать, что вы зашли слишком далеко. Неужели вы рассчитывали, что я куплюсь на это?

— К… купитесь?.. — У девушки перехватило дыхание. Не говоря ни слова, она подошла к директорскому столу и, взяв шаблоны, повторила процедуру, которую ее шеф произвел несколько минут назад.

Опустившись на стул, она выдохнула:

— Боже правый…

Дэн поднял на нее взгляд, уверенный, что увидит ее сияющее лицо — шутка наверняка кажется ей удавшейся.

Выражение ужаса, застывшее в глазах секретарши, убедило его — никакой шутки здесь и в помине нет.

Алекс Лонсдейл сам заполнил все анкетные листы — и результаты были близки к совершенству.

— Соедините меня с Торресом, — попросил Дэн секретаршу.

Выйдя из кабинета, Мардж Дженнингс увидела Алекса, сидевшего на диване и листавшего какой-то журнал. Подняв глаза, он равнодушно взглянул на нее, затем снова уткнулся в журнальную страницу.

— А-алекс?

— Да? — Алекс отложил журнал в сторону.

— Ты правда… скажи, а кто-нибудь показывал тебе эти анкеты раньше? Я имею в виду — с прошлой осени, когда…

— Нет, — покачал головой Алекс после секундной паузы. — Никто. По крайней мере, с тех пор, как меня выписали из больницы.

— Да, понимаю, — кивнула Мардж.

Хотя понять она не могла ничего…

Нервно взглянув на часы, Эллен в который раз пожалела о том, что согласилась на предложение Синтии прислать к ней эту Марию Торрес. Нет, домработница ей, конечно, очень нужна. И несколько месяцев назад, до аварии, наверняка наняла бы эту самую Торрес даже без предварительной беседы. Но сейчас все было по-другому, и несмотря на все уверения Синтии, она испытывала некоторую неловкость, что мать Раймонда Торреса будет пылесосить в ее доме ковры и стирать белье. Хотя всего два дня в неделю. К тому же она знала, что Марии нужна работа: со следующего месяца Синтия решила взять постоянную прислугу с проживанием.

Но сейчас Мария опаздывала, а значит, и сама Эллен опоздает на их традиционный дамский ленч, который Марш с усмешкой, всегда казавшейся Эллен подлинным проявлением мужского шовинизма, называл «девчачьим междусобойчиком». Хотя в этом, возможно, была доля и ее вины — она никак не могла привыкнуть думать и говорить о своих подругах как о дамах, большинство из них она знала с детства, и в мыслях и в разговоре они всегда оставались для нее «девочками».

Кроме, пожалуй, Марти Льюис — уж она-то давно перестала быть девочкой, так сказать, во всех отношениях. Эллен нередко думала — только ли пристрастие Алана Льюиса к выпивке стало причиной всех тех перемен, что произошли со «старушкой» Марти за последние годы.

Нет, не всех, хотя многих, наверное. Если бы Алан не превратился в алкоголика, Марти ничем не отличалась бы от других «светских дам» Ла-Паломы — сидела бы дома, растила детей, заботилась бы о муже… Но у Марти все сложилось иначе. Алан потерял работу — и Марти пришлось содержать семью, пока Алана лечили, переводя из одной клиники в другую, но без особых, впрочем, успехов. Бскоре он опять принимался пить, затем снова лечился. И в конце концов… Марти смирилась. Несколько лет назад она еще поговаривала о разводе, но семейные заботы оказались сильней. На их «междусобойчиках» Марти говорила в основном о своей работе.

— Работа — самое большое удовольствие! — эту фразу Марти произносила каждый раз с непреклонностью неофита. — Мне лично кажется просто невозможным другой способ существования. Хорошей домохозяйки из меня все равно бы не получилось, а сейчас, слава Богу, Кэйт почти выросла и я могу ей многое дать. Зато мне не нужно теперь дергаться каждый раз, когда Алана в очередной раз уволят. — Затем с неизменной усмешкой: — И уйти-то мне от него было нужно Бог знает сколько лет назад, но я ведь все еще люблю его, вот в чем дело. Так что вот так и живем — он пьет, а я все надеюсь, что он возьмет и завяжет, да куда там…

Ну и была еще, конечно, Валери Бенсон, которая три года назад развелась-таки со своим супругом.

— В общем, видать, поспешила, — резюмировала она как-то долгие размышления вслух о своем разводе. — С чего я вдруг решила, что больше выносить его не могу, убей Бог, сама не помню. Помню только, что мне показалось, что вот я его выгоню — и жизнь моя сразу станет прекрасной. Ну в итоге выгнала я его, и что же? Ничего не изменилось. Ничегошеньки. — Потом, устало протирая глаза: — Бог мой, как же достало меня все это. Надоело говорить себе, будто жизнь замечательная и сама я спокойная и добрая. Лучше бы осталась сварливой бабой — только замужем.

Снова взглянув на часы, Эллен поняла, что если Мария не появится в ближайшие пять минут, ждать ее она больше не будет. Беседа с ней не заняла бы в любом случае много времени — Мария жила в Ла-Паломе, сколько Эллен помнила себя, и Эллен собиралась только объяснить ей, что от нее, собственно, требуется, после чего оставить дом на ее попечение. Однако…

Однако ленч с подругами — это совсем другое дело. Они ведь увидятся вместе в первый раз с того дня, как Алекс попал в аварию, и — Эллен была уверена — об Алексе они будут говорить больше всего.

О нем и — о Раймонде Торресе.

И с готовностью призналась себе, что с нетерпением ждет сегодняшнего обеда — хотя бы несколько часов провести с девчонками, расслабиться, ни о чем не думать…

Долгое было лето в этом году. И когда наконец приняли решение, что Алекс должен вернуться в школу, — именно тогда, поняла Эллен — она живет ожиданием этого дня. И сегодня утром, когда Алекс и Марш уехали, она впервые смогла позволить себе целый час блаженного ничегонеделания, а потом начала готовиться к сегодняшнему «междусобойчику». На это у нее ушло добрых два часа… Нет, она решила — ни Алексом, ни Раймондом Торресом темы сегодняшних разговоров исчерпываться не будут. Лучше она заставит подружек рассказать побольше о себе — проблемы семейства Лонсдейл и так уже всем известны. Посмеются и посудачат с девчонками, как прежде, будто и не случилось ничего.

Телефон и дверной звонок зазвонили одновременно, как чаще всего и бывает в подобных случаях, и Эллен крикнула Марии, что дверь не заперта, уже снимая телефонную трубку. Машинально произнесла «алло» — и только тут узнала голос в трубке. Это был Дэн Айзенберг. Сердце Эллен упало. Жестом указав Марии Торрес на дверь в гостиную, она с силой сжала телефонную трубку.

— Что-то случилось? — спросила она, стараясь, чтобы голос раньше времени не выдал ее волнения.

— Прошу простить… но пока сам не уверен, — ответил Айзенберг. — Но если бы вы смогли сегодня днем подъехать к нам в школу…

— Днем? — переспросила Эллен. — А в чем дело? Что-нибудь с Алексом?

Секунду в трубке молчали, а когда Айзенберг заговорил вновь, голос его звучал почти просительно:

— Простите… мне следовало сразу сказать вам — Алекс в полном порядке. Просто мы сегодня утром дали ему наши тесты… и результаты я хотел бы обсудить с вами, если не возражаете. И с доктором Лонсдейлом, конечно. В два часа удобно для вас?

— Для меня — вполне, — ответила Эллен. — Я сейчас еще, конечно, позвоню мужу… но думаю, что в два устроит и его. Если это касается Алекса… поверьте, он найдет время.

— О'кей, тогда буду счастлив встретиться с вами в два, — Айзенберг уже собирался повесить трубку, но Эллен опередила его:

— Простите, мистер Айзенберг… А с этими тестами Алекс справился?

— Прекрасно справился, миссис Лонсдейл, — после небольшой паузы произнес Дэн Айзенберг. — Поверьте мне — просто прекрасно.

Минуту спустя, идя в гостиную, где ее ждала Мария Торрес, Эллен решила не думать больше и о странных словах Дэна Айзенберга, и о странном тоне, которым они были сказаны. Если она этого не сделает — ощущение близких неприятностей безнадежно испортит весь обед, а этого Эллен Лонсдейл никак не хотелось.

Мария, как всегда, в черном — длинная юбка почти подметала пол, — стояла, ожидая ее у двери, плотно запахнувшись в ветхую шаль. Удушливой сентябрьской жары она, как видно, не чувствовала. Когда Эллен вошла, Мария тихо пробормотала, не отрывая взгляда от пола:

— Прошу вас, простите меня, сеньора. Я очень, очень поздно пришла.

Темная фигура, застывшая на пороге, выглядела просто воплощением скорби — и раздражение Эллен как рукой сняло.

— Ничего страшного, — ответила она мягко. — Ведь долго говорить нам ни к чему, верно? — Не дожидаясь ответа, она приступила к распоряжениям: — Все, что тебе понадобится для мытья и стирки, найдешь в кладовке за кухней… но сегодня я бы просто попросила тебя пропылесосить — и все. А об остальном — в субботу. Так устроит тебя?

— Си, сеньора, — едва слышно проронила Мария уже на пути к кухне. Эллен поспешно натянула плащ, взяла со столика в прихожей сумочку и, помахав Марии, хлопнула дверью.

Едва только шаги Эллен затихли за окном, Мария Торрес выпрямилась; внезапно заблестевшие глаза принялись ощупывать каждый уголок дома Лонсдейлов. Словно тень, передвигалась она по комнатам, осматривая дом, принадлежавший тем самым гринго, сына которых спас ее сын — Рамон.

Конечно, было бы лучше, если бы Рамон дал ему умереть — ведь все гринго рано или поздно должны подохнуть. Только об этом Мария думала, только этой мыслью жила, эта же мысль преследовала ее и когда она убирала, мыла, чистила дома этих проклятых ladrones.

Воров.

Убийц.

Вот кто они на самом деле такие. И пусть даже Рамон не понимает этого, зато она отлично все знает.

Но она так и будет стирать их белье, убирать их дома, принадлежащие по праву ее народу, до тех пор, пока не вернется дон Алехандро, чтобы отомстить за смерть родителей и сестер, и дома на холмах не вернутся к их законным владельцам.

И это время — она знала — было недалеко. Разве обманут хозяйку ее старые кости?

Последняя комната… кажется, комната их сына. Мария вошла в нее.

И сразу почувствовала — Алехандро вернулся. Настало время возмездия.

Долгожданный обед с подругами обернулся для Эллен Лонсдейл сущим кошмаром. Все разговоры, как она и предполагала, вращались вокруг ее сына и Раймонда Торреса. Однако это продолжалось не очень долго, она торопилась на разговор с директором школы и поэтому довольно быстро покинула своих подруг, сбежав от никчемных разговоров.

И теперь, сидя в кабинете директора, она изо всех сил пыталась вникнуть в его слова, но смысл их ускользал от нее.

— Простите, — извинилась наконец Эллен. — Но, боюсь, я все-таки не совсем понимаю вас.

В кабинете Дэна Айзенберга они с Маршем сидели уже почти час, минут двадцать назад к ним присоединился Раймонд Торрес. Но на Эллен словно затмение нашло — она никак не могла уяснить смысл происходящего.

— Это значит, что Алекс начал наконец пользоваться своим мозгом, — объяснил Марш. — Это тебе и пытаются объяснить. И только что нам показывали результаты тестирования. Отличные, надо сказать, результаты!

— Но… откуда? — недоуменно посмотрела на него Эллен. — Я знаю, конечно, что он занимался все лето и что память у него прекрасная, но… вот это… — она слегка приподняла пачку листов с вопросами, — взять даже все эти вычисления — когда он успел? Ему же попросту не хватило бы времени! — Снова бросив листы на стол Айзенберга, она обернулась к Торресу. Если кто и мог объяснить ей что-то — так только он. — Расскажи мне все снова, — попросила она, и когда их глаза встретились, она почувствовала странное облегчение; к ней вдруг вернулась способность думать.

Вытянув перед собой руки, Торрес сплел пальцы так, что хрустнули суставы.

— Все, в общем, очень просто, — начал он. — Мозг Алекса сейчас функционирует несколько… в другом режиме, чем до аварии. За счет компенсации, так сказать. То есть если какое-то одно чувство у пациента притупляется, другие за счет этого становятся острее. Подобное в этом роде произошло и с Алексом: притупление эмоциональной деятельности компенсировалось обострением деятельности интеллектуальной.

— Это я понимаю, — кивнула Эллен. — То есть, по крайней мере, понимаю теоретически. Но не понимаю, что все это на самом деле значит. Я имею в виду — что это значит для Алекса.

— Не уверен, что сейчас кто-либо способен дать вам ответ, миссис Лонсдейл, — покачал головой Дэн Айзенберг.

— Да это и неважно, — поддакнул Торрес. — Все равно ни с новыми возможностями, ни с… недостатками мозга Алекса мы сейчас уже ничего не сможем поделать. Все, что можно было сделать, сделано — мной. Теперь наше дело — только наблюдать за ним…

— Как за подопытным кроликом? — гневно вскинул брови Марш Лонсдейл. Торрес бросил на него ледяной взгляд.

— Если хотите, — ответил Торрес, сопроводив свои слова ледяным взглядом.

— Бога ради, Торрес, Алекс — мой сын! — Марш резко повернулся к Эллен. — Для Алекса это значит только одно — он стал на редкость способным молодым человеком. Собственно, — он обращался уже к Дэну Айзенбергу, — я подозреваю, что школа уже вряд ли может на этом этапе существенно повысить его способности. Я прав?

Айзенберг кивнул с видимой неохотой.

— Тогда нам только остается отвезти его на будущей неделе в Стэнфорд и навести справки — может быть, мы сможем записать его на какой-нибудь специальный курс.

— С этим я бы не спешил, — отозвался Торрес. — Алекс — почти гений, спору нет. Но гениальность — это еще не главное. Если бы он был моим сыном…

— К счастью, это не так, — ядовито заметил Марш.

— К счастью, это не так, — согласился Торрес. — Я говорю — если бы он был им, я бы оставил его здесь, в Ла-Паломе, чтобы он до конца восстановил все свои связи с миром, все привычки, все нюансы поведения. Образно говоря, где-то у него в мозгу есть граница, и когда он перейдет через нее, прошлое вернется к нему…

— А его интеллект? — перебил его Марш. — Мой сын неожиданно оказался почти гением, доктор Торрес!

— Насколько я могу понять, — Торрес пожал плечами, — вы всегда хотели этого, ведь так?

— Все хотят, чтобы их дети были гениальными, — Марш в ответ тоже пожал плечами.

— И Алекс действительно гениален, доктор Лонсдейл. Но еще один год, проведенный в школе, никоим образом не повредит этому. Более того, думаю, что школа сможет разработать для него специальную программу обучения, которая будет всячески стимулировать его интеллект. Но для Алекса не менее важна и другая сторона — эмоции, и если есть хоть малейший шанс восстановить их, мы обязаны дать ему этот шанс.

— Да, разумеется, — согласилась Эллен. — Ведь Марш точно так же думает. — Она повернулась к мужу. — Правда?

Марш не ответил, погруженный в раздумье. Торрес — он прекрасно понимал, — в общем, прав. Алексу нужно остаться дома. Но вновь позволить ему распоряжаться судьбой его сына… да, если на то пошло, и его жены…

— Мне кажется, — наконец произнес он, — что лучше всего нам поговорить обо всем этом с самим Алексом.

— Согласен, — кивнул Торрес, вставая. — Но не раньше, чем через неделю, прошу вас. Я сам должен обдумать все это… и решить, что же в конце концов будет лучше для Алекса. — Взглянув на часы, он протянул Айзенбергу руку. — Боюсь, что мне придется покинуть вас. Если я вдруг вам понадоблюсь — у вас есть мой номер телефона. — Удостоив Эллен и Марша лишь коротким кивком, он вышел из кабинета.

Лежа на своей кровати, Алекс разглядывал потолок.

Что-то было не так, но он не мог понять, что же именно… и тем более — как сделать, чтобы все было «так».

Все, что удалось ему осознать — с ним происходит что-то неладное. Сейчас он не такой, каким был до катастрофы, и это обстоятельство почему-то огорчает его родителей. По крайней мере, мать. Отца, похоже, это даже радует.

Сегодня, по пути домой, они рассказали ему про результаты тестов. Но он и сам мог с уверенностью сказать, что на все вопросы ответил правильно, ведь они были такими простыми. Откровенно говоря, он подумал, что проверяют в основном его память, а не способность к мышлению, — все тесты представляли собой набор фактов и вычислений, а при хорошей памяти вспомнить нужные формулы и уравнения не составляло большого труда.

Но теперь его уверяли, что он почти гений, и отец собирался отвезти его в Пало Альто на какой-то специальный курс. Хотя судя по тому, что он слышал в машине, этого не случится. Доктор Торрес хочет, чтобы Алекс пока остался здесь.

И это, подумал он, может быть, к лучшему. Его заботило совершенно другое — он старался понять, почему сегодня днем в школе он вдруг вспомнил что-то на редкость ясно и отчетливо, что-то — будто увидел сквозь плотный туман, а многое так и осталось неузнанным.

Он знал, что подобная избирательность памяти скорее всего связана с травмами. Однако это никоим образом не проясняло происходящее с ним. Да, многие связи в мозгу нарушены, но почему то, что он вспоминает, предстает перед ним искаженным? Все должно быть иначе — либо он помнит, либо нет. Должна быть какая-то причина… этим странным воспоминаниям.

Поразмышляв еще некоторое время, он пришел к выводу — необходимо постараться как-то удержать в памяти, что и как он запомнил… и, может быть, проявится какая-то закономерность в этих странных вспышках памяти.

А если проявится, то можно будет попытаться понять, по какой причине они кажутся ему странными.

И еще эта женщина… Мария Торрес.

Когда он пришел сегодня домой, то обнаружил ее в своей комнате… и ему вдруг показалось, что он узнал ее. Лишь на сотую долю секунды — затем острая боль вдруг пронзила мозг и воспоминание исчезло. Спустя пару секунд, он понял: не лицо этой женщины показалось ему знакомым — ее глаза. Такие же черные и пронзительные, как у доктора Торреса.

Увидев его, она улыбнулась, кивнула и быстро выскользнула из комнаты.

Он почти забыл об этом случае, если бы не эта мгновенная боль в мозгу.

Она давно прошла, но память о ней почему-то осталась.