Проклятие памяти

Глава 6

Прикрыв ладонью телефонную трубку, Кэрол Кокрэн приподнялась в кресле и крикнула:

— Лайза? Это тебя. — Подождав несколько секунд и не получив ответа, она снова приподнялась и крикнула еще громче: — Лайза!

— Скажи, что меня нет дома, — голос Лайзы прозвучал глухо. Кэрол несколько секунд раздумывала, затем, покачав головой, вздохнула. — Она просила сказать, что ее нет дома, Кэйт. Прости, но мне кажется, сейчас ее нам лучше не трогать. Я попрошу ее позже перезвонить тебе — да, о'кей?

Положив трубку, Кэрол поднялась наверх, у закрытой двери в комнату Лайзы стояла ее шестилетняя дочь Ким.

— Мама, у нее заперто, и она не открывает, — обиженно протянула девочка.

— Сейчас я попрошу ее впустить меня, милая. А ты можешь пойти поискать пока папу?

— Ой, а разве он потерялся? — в широко раскрытых глазах Ким застыло то же выражение ангельской невинности, которое появлялось на лице Джима, когда он задавал ей какой-нибудь каверзный вопрос.

— Просто пойди и поищи его, ладно? — попросила Кэрол. — А с Лайзой я поговорю сама.

Склонив голову набок, Ким вопросительно поглядела на мать.

— Ты будешь говорить с ней об Алексе?

— Возможно, — кивнула Кэрол.

— А Алекс умрет?

— Не знаю, — вздохнула Кэрол; никогда не врать, даже детям — так воспитывали ее с детства. — Но об этом мы не будем говорить — ведь пока же этого не случилось, верно? И не случится, думаю. Ну, беги, солнышко, ищи папу.

Ким, хорошо понимавшая настроения матери, поскакала по лестнице вниз. Кэрол легонько постучала в дверь комнаты.

— Лайза? Можно войти к тебе?

Ответа не последовало, но несколько секунд спустя Кэрол услышала с той стороны щелчок — стало быть, дочь отперла замок. Дверь приоткрылась, и Кэрол увидела Лайзу; девушка отступила на несколько шагов назад, к кровати, тяжело опустилась на нее и легла на спину, вытянув ноги и устремив неподвижный взгляд в потолок. Войдя в комнату, Кэрол плотно закрыла дверь и подошла к дочери.

— Ты не хочешь поговорить со мной? — Не получив ответа, она присела на край кровати, пристально глядя на дочь. Лайза слегка подвинулась, чтобы освободить матери место. — Ну, тогда я хочу с тобой побеседовать, — продолжала Кэрол, не сводя взгляда с лица Лайзы. — Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, но поверь мне, не все так плохо.

Полные слез глаза Лайзы встретили наконец тревожный взгляд матери. Кэрол мягким движением убрала со лба девушки прилипший завиток белокурых волос.

— Но это же из-за меня, мама, — Лайза говорила почти шепотом. — Понимаешь, это все из-за меня.

— Ну, дорогая моя, не нужно больше об этом, — попросила Кэрол, погладив ее по руке. — Ведь все это и папа, и я уже слышали. Если тебе… ну… проще чувствовать себя виноватой — можешь винить себя в том, что уговорила Алекса поехать на ту вечеринку к Эвансам. Но больше ты не виновата ни в чем. Ведь это Алекс выпил пива, и Алекс сидел за рулем.

— Но он хотел…

— Да, но ведь он сам не сбросил скорость на повороте. В аварии виноват, к сожалению, Алекс, Лайза. Никак не ты.

— Но… но если он умрет, мама?!

Глубоко вздохнув, Кэрол закусила губу.

— Если это случится, нам всем будет очень горько, моя хорошая. Эллен и Марш оправятся от этого очень нескоро. Но даже это — не конец жизни, пойми. И если даже Алекс умрет, твоей вины в этом будет не больше, чем в этой катастрофе… и во всем, что было потом.

— А Кэролайн Эванс говорит…

— Кэролайн Эванс — испорченная и самовлюбленная девчонка, и она может говорить что ей вздумается. Кстати, вчера я говорила с Бобом Кэри и Кэйт Льюис, и они мне объяснили, что именно Кэролайн имела в виду. Она утверждает, что если бы ты не ушла с ее вечеринки, то Алекс не кинулся бы за тобой и аварии тогда могло бы и не случиться. А знаешь, что беспокоит ее больше всего? Отнюдь не Алекс — и уж не ты тем более. Ей не нравится, что эта безобразная вечеринка перестала быть ее «маленькой тайной», как она выразилась. Насколько мне известно, Кэролайн единственная из вашего класса так и не нашла время приехать в Центр — со вчерашнего вечера. Она все это время, видите ли, прибирала в доме.

— Да какая разница, что она имела в виду, — отвернувшись, Лайза уставилась в стену. — Все равно мне не легче от этого.

Несколько секунд Кэрол сидела, молча глядя на дочь, затем притянула Лайзу к себе и поцеловала в затылок.

— Я знаю, моя хорошая. И знаю еще, что ты с этим справишься — сама, ты это умеешь. Так что говорят про Алекса?

Резко поднявшись, Лайза села в кровати.

— Про Алекса?

— Шансы прийти в сознание у него есть?

— Есть, — Лайза закусила губу. — Он… он должен!

— Должен? То есть ты все еще продолжаешь винить себя? И поэтому хочешь, чтобы он очнулся? Тебе будет легче от этого?

Глаза Лайзы испуганно расширились.

— Что… что ты говоришь, мама?!

Кэрол пожала плечами.

— А что еще я могу сказать? — Она взяла в руки горячую ладонь Лайзы. — Лайза, я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня. Да, есть шанс, что Алекс переживет случившееся и что он очнется. Но даже если это случится — состояние его долго будет оставаться очень тяжелым и ему потребуется помощь. Однако усилий его родителей может оказаться недостаточно. Ему будет нужна поддержка ребят из школы, друзей… и ему будешь нужна ты, Лайза. Если ты истратишь всю себя, чтобы поддерживать это чувство вины, ты не сможешь помочь ему, понимаешь?

Глаза Лайзы оставались по-прежнему широко раскрытыми.

— Но… что я могу сделать?

— Никто из нас не знает этого — пока не наступит время. Но тебе для начала необходимо взять себя в руки. — Помолчав несколько секунд, Кэрол продолжала: — Завтра Алексу сделают операцию. — Лайза не произнесла ни слова — казалось, что ее глаза говорили больше. — Я знаю, ты захочешь туда поехать — мы с папой поедем тоже, — но это вовсе не значит, что все это время — а операция будет долгая — ты должна рыдать на кушетке в приемной госпиталя. Право на подобное поведение имеет, пожалуй, одна лишь Эллен, но уж она-то, уверяю тебя, не допустит ничего подобного. Результат операции предсказать невозможно. Но если ты поедешь с нами — и я, и отец надеемся, что ты будешь держаться так, как мы вправе ожидать от нашей старшей дочери.

Последовало долгое молчание, и наконец уголки губ Лайзы тронула слабая улыбка.

— Как это ты говоришь… нос кверху? — тихо произнесла она.

Кэрол кивнула.

— Именно. И помни, что в настоящей беде сейчас оказался Алекс, а вовсе, прости, не ты. Что бы ни случилось завтра, через неделю, еще когда — твоя жизнь все равно продолжается. А у Алекса, если он сможет пережить все это, вряд ли будут силы утешать еще и тебя. — Поднявшись, Кэрол последним усилием заставила себя улыбнуться дочери. — Все в твоих руках, моя милая. Помни об этом.

Тридцать минут спустя Лайза Кокрэн появилась в гостиной, одетая в старую рубашку отца и потертые джинсы, волосы, еще влажные после душа, были перехвачены на затылке резинкой.

— Папа, мне звонил кто-нибудь? — спросила она бодрым голосом. Отец, опустив газету, с удивлением уставился на дочь. — Разумеется, кроме принца Уэльского и Джона Траволты. Потому что с ними я уже говорила и объяснила, что им не на что надеяться.

— Посмотри на автоответчике, — послышался из кухни голос Кэрол. — Хочешь что-нибудь нам сообщить — или мы позже сможем прочесть об этом в газетах?

— Нет, ничего особенного, — пожала плечами Лайза. — Надо только обзвонить ребят. Не знаешь, в котором часу они начнут операцию?

Джим Кокрэн, отложив газету, с любопытством рассматривал свою старшую дочь.

— Да начнут, наверное, рано, — протянул он. — Около шести, я так думаю. А можно узнать, кого ты собралась обзванивать и зачем?

— Да просто все наши завтра туда собираются — только, боюсь, что всех не пустят. Вот и надо их как-то… организовать, — ответила Лайза.

— Ага, — кивнул Джим, — один раз уже пытались.

Лайза оставила шпильку отца без внимания.

— Завтра воскресенье, так что занятий ни у кого нет. Может, там потребуется наша помощь…

— Лайза, — поморщилась Кэрол, — помощи от такой толпы…

— Да нет, они туда будут приезжать по очереди. Остаться там я попрошу только Кэйт — вдруг и правда кому-то что-то понадобится.

— Лайза, милая, — покачал головой Джим, — я понимаю, что вы хотите… мм… сделать как лучше, но, право же…

— Все нормально, отец, — одернула его Кэрол. — Только знаешь что, Лайза? Могу я тебе кое-что предложить? Ты бы связалась с Эллен — может, она как раз попросит тебя проследить, чтобы их с Маршем там не тревожили — по крайней мере, пока хоть что-нибудь не прояснится.

Застонав, Лайза опустилась на диван.

— Ну почему я не подумала об этом!

— Потому что ты дурочка, — объявила появившаяся в дверях Ким. — Ведь правда она дурочка, папа?

— Дурак дурака видит издалека.

— Папка! Ты же должен защищать меня, а ты что?

— Ох, прости, я забыл, — усмехнувшись, Джим шутя шлепнул Ким, затем обернулся к Лайзе. — А насчет сестренки какие планы? Может, употребишь свои организаторские способности на то, чтобы кто-нибудь присмотрел за ней, пока нас не будет?

— Нет, я с вами поеду! — запротестовала Ким.

— Это ты говоришь сейчас, — Джим слегка прижал большим пальцем носик малышки. — А завтра рано утром тебе этого совсем-совсем не захочется. И не спорить со мной — смотри, какой я большой, вот возьму и проглочу тебя одним духом. — Ким недоверчиво хихикнула, но притихла. — Может, кто-нибудь из твоих отведет ее в парк или на мультики? И еще надо уложить ее после обеда.

Лайза встревоженно взглянула на него.

— Думаешь, к обеду… это еще не закончится?

Супруги Кокрэн переглянулись, Джим откашлялся.

— Я утром говорил с Маршем. Он сказал, что на это потребуется не меньше восемнадцати часов. Так что извини, дорогая, банкетов вечером не предвидится.

Лайза слегка побледнела, но голос ее, однако, оставался ровным.

— Я понимаю, что это не повод для банкета, папа. Я просто хочу помочь… чем могу.

— Ну, это, в общем, может и мама…

— Нет! Я могу и должна это сделать сама, и позабочусь о Ким, и прослежу, чтобы завтра не было этой оравы в клинике… Со мной будет все в порядке, папа. Только позволь мне все это сделать самой — о'кей?

Когда Лайза выскочила из комнаты — через секунду в гостиной заверещал телефон, — Джим повернулся к Кэрол.

— Так что все-таки здесь происходит, а?

— По-моему, наша дочь немного повзрослела, Джим.

Повисло молчание, которое нарушила малютка Ким. Обвив ручонками шею Джима и заглянув отцу в глаза, она капризно спросила:

— Значит, мне придется сидеть в кино с этими ее скучными подружками?

— Ну, если только согласишься на это, то обещаю: ты сама будешь выбирать, что смотреть.

— И они не будут мне мешать? Правда, папка?

— Никоим образом.

Успокоенная, Ким устроилась поудобнее на коленях Джима и уткнулась в его плечо.

— Я хочу, чтобы Алекс поскорее поправился, — пробурчала она прямо в отцовскую рубашку. — Алекс добрый. И он мне нравится.

— Он нам всем нравится, — откликнулась Кэрол. — И он, конечно, поправится, если ты будешь как следует молиться за него.

И, добавила она про себя, если этот Раймонд Торрес — действительно гений.

Пока Кэрол Кокрэн обдумывала свою мысль, сам Раймонд Торрес готовился к вечернему обходу.

Собственно, обходом в полном смысле слова назвать это было нельзя — единственным пациентом Торреса был Алекс Лонсдейл. Когда Торрес вошел в палату, где он лежал, сидевшая у кровати Алекса медсестра подняла голову от книги, лежавшей на коленях.

— Никаких изменений, доктор, — известила она, поймав взгляд Торреса, обращенный к мониторам, на которых разноцветные линии фиксировали слабую жизнь погруженного в кому организма. — Все, как и час назад.

Кивнув, Торрес перевел взгляд на юношу.

Как похож на мать. Именно эта мысль первой пришла ему в голову, и затем хлынул поток воспоминаний, обрывков прошлого, а он-то думал, что больше они ему не страшны… Лицо Эллен Лонсдейл, застыв на секунду в фокусе памяти, расплылось, исчезло, вместо него появились одно за другим три других женских лица… Раймонд Торрес почувствовал, что у него дрожат руки.

Забудь — приказал он себе. Это было давно и давно же кончилось. И сейчас — ничего не значит. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на неподвижном теле. Наклонившись, осторожно раздвинул веки на правом глазу Алекса, осмотрел зрачок. Никакой реакции на свет. Признак малоутешительный.

— Ну, хорошо, — кивнул он. — Я сегодня ночую здесь — у себя в кабинете. Если будут какие-то изменения — самые незначительные, любые, — прошу немедленно разбудить меня.

— Да, конечно, доктор, — про себя медсестра подумала, что этого Торрес мог бы не говорить. Первое и главное правило, которое твердо усваивал его персонал, гласило: «Обо всем происходящем в лаборатории доктор Торрес должен знать первым». Кивнув, он вышел из комнаты, а медсестра снова уткнулась в книгу.

Закрыв за собой дверь палаты, Торрес пересек коридор и вошел в предоперационную; обвел ее взглядом, отметив, что к завтрашней операции подготовлено уже практически все. И за ночь степень этой самой готовности проверят еще по меньшей мере дважды. Своим ассистентам Торрес денег зря не платил. В самой операционной шестеро техников в который раз гоняли на мониторе робота тестовую программу — раз за разом запуская каждую ступень, испытывая готовность всех блоков; потом работу этих шестерых перепроверят еще двое техников. Это будет продолжаться до самого утра — техники покинут операционную за пять минут до начала стерилизации, за час до того, как на стол ляжет тело Алекса Лонсдейла.

Удовлетворенный осмотром, Торрес вышел в коридор и направился в помещение лаборатории, получившему у сотрудников название репетиционной. В этой просторной комнате стояло всего несколько столов, на каждом — компьютер. Именно здесь устраивались «генеральные репетиции» всех операций, проводившихся в Институте.

Сегодня, несмотря на поздний час, все столы были заняты, светились голубые прямоугольники мониторов; очередная бригада техников изучала компьютерную модель мозга Алекса Лонсдейла, шаг за шагом повторяя на ней последовательность операции, которую через несколько часов должен осуществить хитроумный агрегат.

Заранее было известно, что никаких недостатков в модели нет — ведь программы, созданные самими компьютерами, гораздо совершеннее программ, написанных человеком.

Если только где-нибудь в глубине необъятной памяти машины вдруг не завелся «лентяй».

«Лентяем» на жаргоне техников лаборатории Торреса называлось ошибка в программе, которая не поддавалось обнаружению. Точнее, она выявлялась лишь в процессе работы программы, но последствия ее появления могли быть самыми страшными.

Если в ходе операции на мозге Алекса Лонсдейла тоже будет допущена ошибка, то неизвестно, к чему она может привести.

К чему угодно.

Может быть, вовсе ни к чему.

А может быть, к смерти Алекса.

Торрес молча пересек комнату, остановился перед одним из мониторов, сделал шаг в сторону, вгляделся в другой. Нет, ничего, кроме знакомой картинки, завтра он будет иметь удовольствие смотреть на нее весь день.

С той лишь разницей, что завтра — не репетиция. Завтра его пальцы будут управлять скальпелем робота, и тогда уже нельзя будет нажать кнопку перезагрузки. То, что он сделает, определит не только жизнь, но и судьбу Алекса Лонсдейла до конца его дней.

Если сам этот конец не наступит завтра.

Техник, сидевший за монитором, откинулся на спинку стула и шумно выдохнул.

Торрес внимательно посмотрел на него.

— Проблемы?

Техник отрицательно покачал головой.

— До сих пор — все о'кей.

— Но вы только начали, — заметил Торрес. И подумал — его бы воля, он проверял бы эту программу неделю, месяц, два… но в запасе у них всего несколько часов. А за этот срок можно ли добиться уверенности — есть или нет в программе эти «лентяи»… По словам техников, «лентяй» способен затаиться аж на несколько лет. И единственный путь обнаружить его — снова и снова прогонять законченную программу. Если в ней что-то не так — в какой-то момент это непременно проявится. Но сейчас у них просто не было времени. Придется поверить в то, что программа почти — почти? — совершенна…

Но, закрывая за собой дверь маленькой комнатки, смежной с кабинетом и служившей иногда ему спальней, Торрес понял, что уверен лишь в одном: полное совершенство недостижимо…

Всегда где-нибудь что-нибудь да не так.

Нет, отмахнулся он от предательской мысли. Только не в этот раз. Сейчас все — все должно работать как нужно. А как именно нужно — знает только он.

В Пало Альто Эллен и Марш Лонсдейлы приехали в пятом часу утра. Светало, но все окна здания Института мозга были освещены. Девушка из приемной проводила их в библиотеку, где Марш провел большую часть предыдущего дня, принесла поднос с кофе и пирожными.

— А… Алекса мы можем увидеть? — спросила Эллен.

Девушка сочувственно улыбнулась.

— Боюсь, что нет, миссис Лонсдейл. Как раз сейчас его готовят к операции. Мне правда очень-очень жаль, миссис Лонсдейл, но таковы правила, установленные доктором Торресом. Начало подготовки означает для пациента полную изоляцию. Насчет стерильности у доктора настоящий пунктик.

Дверь в библиотеку неожиданно распахнулась, и звонкий женский голос, казалось, заполнил все помещение:

— Ну скажите мне, кто это придумал устраивать операции ни свет ни заря? — вопросила Валери Бенсон, не обращаясь вроде бы ни к кому, а вернее, сразу ко всем присутствующим. — Я в жизни не вставала в такую рань — и вот нате! Что у них тут — война? — С показным возмущением тряхнув завитой гривой, она в два шага преодолела пространство от двери до стола и крепко обняла Эллен. — Все будет в порядке, моя родная, — шепнула она. — Если я все-таки поднялась в это время — значит, все пойдет, как нам хочется. Так что можешь прямо сейчас перестать волноваться. И верь мне — Алекс очень скоро поправится.

Эллен не смогла сдержать улыбки — репутацию Валери как известной любительницы поспать вполне можно было считать одной из достопримечательностей их города. Сама Валери утверждала, что развестись с мужем ее заставила его привычка требовать от нее завтрак в девять утра — что, по ее мнению, было самой отвратительной формой насилия. Сегодняшний ранний подъем, однако, внешне никак на ней не сказался — выглядела Валери всегда так, будто только что вышла от парикмахера.

— Но ведь ты же могла и не срываться в такую рань, — сконфуженно улыбнулась Эллен.

— Как же! — развела руками Валери. — Посмела бы я только сегодня проспать — разговоров нашим кумушкам хватило бы года на два. А Марти что, еще не приехала?

— Не знаю, приедет ли вообще. Еще действительно очень рано.

— Ну да! — не унималась Валери. — До полудня всего ничего осталось. — Шагнув к Маршу, она быстро поцеловала его. — Привет! Все в порядке?

— С Алексом нам даже увидеться не позволили, — хмуро сообщил Марш, не делая ни малейших попыток скрыть охватившее его раздражение. Валери понимающе кивнула.

— Я всегда говорила: этот Раймонд Торрес — тот еще тип. Гений — это понятно. Но общаться с ним — не приведи Господи.

— Если он спасет Алекса — мне совершенно все равно, кто он и что он.

— Да это понятно, дорогая моя, — Валери Бенсон энергично кивнула. — Нам всем, в общем-то, наплевать на это. И потом, за два-то десятка лет и он мог перемениться — кто может знать? А вообще — было бы у меня хоть немного мозгов, я бы точно его окрутила! Эта контора ведь вся его, так?

— Вэл, — взмолилась Эллен, — уймись немного, пожалуйста. Я понимаю, тебе хочется нас отвлечь — но ничего, мы держимся…

Улыбка мгновенно исчезла с лица Валери. Опустившись на стул, она вытащила из сумочки платок и промокнула покрасневшие веки.

— Прости, Эллен. Это не вас я хочу отвлечь — и как сама подумаю, что с Алексом вдруг что-то случится… Ох, прости еще раз, родная моя. Сама не знаю, что я несу. Я сбегаю, принесу что-нибудь? Кофе, колу?

Эллен покачала головой.

— Лучше просто посиди со мной, Вэл. Слава Богу, вы все будете здесь — и ты, и Марти Льюис, и Кэрол.

Это сейчас самое главное. — Она благодарно улыбнулась подруге сквозь подступившие слезы.

Так начался самый долгий в ее жизни день.