Проклятие памяти

Глава 15

В день, когда были назначены похороны, Эллен Лонсдейл проснулась рано. Она лежала в постели, глядя в окно на удивительно безоблачное осеннее калифорнийское небо. День, по ее мнению, мало подходил для похорон. Хотя бы туман приполз с океана и окутал окрестные холмы, как часто бывает в это время года, — ан нет, небо сияло безупречной, голубизной. Лежавший рядом с ней Марш пошевелился и нехотя открыл глаза.

— Вставать еще рано, — покосившись на мужа, сообщила Эллен. — Мне просто не спится, вот я и лежу просто так.

Марш уже окончательно пробудился и, приподнявшись на локте, вгляделся в лицо жены. Протянув руку, он нежно дотянулся до ее предплечья, однако Эллен съежилась от его прикосновения и, сбросив простыню, поднялась с постели.

— Ты все еще думаешь об этом? — спросил он, зная заранее — с ним она разговаривать об этом не будет. Раймонд Торрес — другое дело, вот желанный собеседник для нее… С каждым днем Марш все сильнее ощущал, как он, Эллен и их единственный сын постепенно отдаляются друг от друга.

Как и ожидал Марш, Эллен отрицательно покачала головой.

— Честно говоря — не знаю, сколько еще смогу выдерживать все это… — Она задумалась, затем принужденно улыбнулась. — Но я буду стараться. Буду — изо всех сил.

— Может, стараться-то как раз и не стоит, — подумал вслух Марш. — Может, нам стоит… гм… сбежать на пару недель от всего этого, а за это время мы немного придем в себя… и, может, снова начнем понимать друг друга…

Руки Эллен замерли на поясе халата, она смотрела на мужа, уверенная, что ослышалась.

— Сбежать? Как… как ты можешь предлагать такое? Оставить Алекса? Кэйт? О них, позволь тебя спросить, кто позаботится?

Марш, сев на кровати, пожал плечами, затем, поднявшись, подошел к жене.

— Заботу о Кэйт, насколько я знаю, уже взяла на себя Вэл Бенсон и, по-моему, бросать не собирается. По крайней мере, у нее будет занятие более достойное, чем публично сожалеть о своем разводе.

— Это жестоко, Марш…

— Отнюдь нет, дорогая, — это всего лишь правда, которую ты знаешь не хуже меня. Алекс же, поверь, вполне в состоянии сам о себе позаботится — пусть на себя прежнего он и не похож. Самая большая проблема — у нас с тобой, и пора уже нам в этом сознаться. — Какую-то секунду Марш сомневался — говорить ли все это сейчас, может быть, стоило бы сдержаться… Но сдерживаться он больше не мог. — Ты же не замечаешь, что больше со мной не разговариваешь. За последние три дня вообще не сказала ни слова, а до того от тебя можно было услышать только о том, как, по мнению Раймонда Торреса, должны мы жить дальше. Не только Алекс, понимаешь, но и мы.

— Не вижу никакой разницы, — пожала плечами Эллен. — Сейчас мы, хотим того или нет, живем жизнью Алекса, а Раймонд знает, поверь, что для него лучше.

— Раймонд Торрес — нейрохирург, и — надо признать — гениальный, но он все же не апостол и не всемогущий Господь Бог, хотя изо всех сил пытается строить из себя именно.

— Раймонд, — перебила его Эллен, — спас нашего Алекса.

— Неужели? — Эллен увидела, как лицо мужа искривила гримаса боли. — А мне, знаешь, все чаще кажется — не спас, а украл его. Разве ты не видишь, что происходит, Эллен? Алекс больше не принадлежит ни мне, ни тебе, и ты стала тоже чужая. Вы оба теперь — игрушки Раймонда Торреса, и кажется мне, что именно этого он и добивался.

Присев на кровать, Эллен закрыла уши руками, словно, не слыша голоса мужа, могла изгнать из памяти и произнесенные им слова.

— Марш, — в голосе ее слышалась мольба, — ты не должен так поступать со мной, слышишь? Я ведь только хочу, чтобы стало лучше… и нам, и Алексу. Разве нет?

Ока показалась Маршу такой беззащитной, такой хрупкой под грузом свалившихся на нее горестей, что он, бросившись на колени перед женой, взял в свои руки ее холодные пальцы.

— Я не знаю сам, — произнес он тихо. — Я не понимаю, что, для чего и для кого мы делаем. Знаю только одно — я люблю тебя и хочу, чтобы мы снова стали семьей, понимаешь?

Помолчав, Эллен ответила медленным кивком.

— Я знаю, — почти прошептала она, — я тоже люблю тебя. Только не знаю, что может случиться завтра.

— Ничего, — твердо ответил Марш. — Случай с Алексом и смерть Марти Льюис никак не связаны. То, что случилось с Алексом, — автокатастрофа. А Марти Льюис убили, и…

— Да, я понимаю… — медленно произнесла Эллен. — Но у меня все равно такое чувство, что здесь все же есть какая-то связь. Знаешь, иногда мне кажется, будто над нами… будто над нами висит проклятие.

— Ну, вот это уже глупости, — Марш нахмурился. — Никаких проклятий не бывает, Эллен. Это жизнь — такая, как она есть.

Нет, не такая, думала Эллен, одевшись и спускаясь вниз, чтобы приготовить завтрак. В жизни все обычно и просто: ты зарабатываешь деньги, растишь детей, принимаешь друзей… Но то, что сейчас происходит с Алексом, не назовешь обычным, как и то, что вот так, почти среди бела дня, убили старушку Марти, и то, что у нее самой из всех мыслей, похоже, осталась одна — сможет ли она выбраться живой изо всего этого…

Эллен взглянула на часы — минут через пять спустится Марш, еще через несколько минут к ним присоединится Алекс. Вот это, слава Богу, вполне обыденно — и об этом и следует думать. И вообще есть масса вещей, которые могут создать хотя бы видимость обычной, нормальной жизни… но к тому моменту, когда Марш и Алекс спустились в кухню, ни одной из них она так и не вспомнила. Налив мужу и сыну кофе, она подошла и поцеловала Алекса.

Казалось, он не заметил этого — и одновременно подступившие чувства досады и огорчения, словно щупальцами, сдавили ей горло.

Открыв банку апельсинового сока, она налила два стакана и поставила их перед мужем и Алексом. И только сейчас заметила — Алекс в серой майке и джинсах, в которых обычно ходит в школу, но на похороны Марти она приготовила ему темный костюм…

— Тебе придется пойти и переодеться, милый. В этом не ходят на похороны.

— Я и решил не ходить, — сказал Алекс и осушил залпом стакан сока.

Марш оторвал глаза от газеты.

— Нет, разумеется, ты пойдешь.

— Алекс, но… просто нужно пойти, — Эллен в растерянности смотрела на сына. — Марти была одной из моих лучших подруг, и вы с Кэйт всегда так дружили…

— Но это же глупо. Мать Кэйт я совсем не знал. Зачем тогда я должен идти на ее похороны? Для меня же это ничего не значит.

Слова, произнесенные сыном, казалось, лишили Эллен дара речи, она молча смахнула крошки со стола и последним усилием воли напомнила себе предупреждение Раймонда Торреса. Не сдаваться. Не давать волю чувствам. Помнить об одном — сам Алекс сейчас не способен чувствовать и поступать соответственно.

Надо что-то сказать ему… но что говорить сейчас, после такого…

Почему только сейчас приходит к ней полное осознание того, что отношения — и с Алексом в том числе — целиком и полностью основаны на чувствах: любви, гневе, жалости, на всех тех эмоциях, которые она всегда принимала как само собой разумеющееся, то, что всегда с ней… но у Алекса их больше не было. И вместе с ними исчезли те незаметные нити, что связывали его с миром. Что же теперь делать ей… Голос Марша прервал ее мысли. Обернувшись, она перехватила его гневный взгляд, направленный в сторону Алекса.

— А если мы хотим, чтобы ты пошел с нами — это значит для тебя что-нибудь? И если для нас это значит очень многое?

Скрестив руки на груди, Марш откинулся на стуле. Эллен поняла — больше он не произнесет ни слова, пока Алекс не ответит ему.

Алекс молча сидел за столом, обдумывая только что услышанное.

Значит, он снова совершил ошибку — как и с Лайзой вчера вечером. По выражению отцовского лица он понял, что тот рассердился на него, и ему предстояло понять, из-за чего именно.

Хотя, в принципе, он уже знал.

Он оскорбил чувства матери — вот почему отец на него рассердился.

Что такое чувства — он начал понемногу понимать, с той самой ночи, когда видел сон с миссис Льюис. Он до сих пор помнил чувства, которые испытывал во сне, хотя с тех пор ничего подобного с ним не случалось. Но, по крайней мере, у него теперь была память о чувствах. С этого можно начать.

— Простите меня, — тихо произнес он, зная, что именно это хочет услышать от него отец. — Мне кажется, я… я не подумал.

— Да уж, мне тоже кажется, — согласился отец. — А теперь я предлагаю тебе подняться, надеть костюм, и когда ты придешь с нами на похороны, ты будешь вести себя так, что ни у кого не возникнет сомнений в твоих лучших чувствах к покойной миссис Льюис. Понял меня?

— Да, сэр, — кивнув, Алекс встал из-за стола и вышел из кухни. Поднимаясь по лестнице, он услышал в кухне громкие голоса — родители о чем то спорили. И хотя слов он не мог разобрать, он знал, о чем — вернее, о ком — они спорят.

О нем, о том, каким он стал после этой аварии.

Об этом — он знал — теперь говорили многие. Алекс не раз замечал, что когда он входил в комнату, находившиеся в ней люди тотчас замолкали.

Одни начинали пристально вглядываться в него, другие поспешно отворачивались.

Разумеется, это его не трогало. Сейчас его заботило лишь одно — сон, который он видел той ночью, и чувства, испытанные им. Он размышлял — если чувства оживают в нем во сне, значит, могут рано или поздно проснуться и наяву. И когда это произойдет — он снова станет таким же, как все.

Если только он действительно не убил эту женщину.

Может, еще и поэтому ему стоит сходить на похороны. Если он увидит тело, то, может быть, вспомнит, действительно он убил ее или нет.

Сразу же за воротами небольшого кладбища Алекс понял — то, что было в Сан-Франциско, у старой миссии, произойдет сегодня снова.

Он хорошо помнил место, где сейчас находился, но выглядело оно, как и то, другое, совсем не так, как подсказывала ему память.

Стены обветшали и местами осыпались, трава — мягкая, зеленая, за которой специально ухаживали священники и их служки — уступила место твердой растрескавшейся земле, лишь кое-где покрытой редкими колючими кустиками.

И памятники были совсем другими. Их стало гораздо больше — и почти все они, как и стены, обветшали так, что почти невозможно было разобрать начертанные на них имена и даты. Он помнил цветы на могилах, но их тоже больше не было.

Алекс обвел взглядом лица стоявших вокруг него. Раньше он их никогда не видел.

Это были чужие лица. Этих людей не должно быть здесь.

И вдруг снова, как и в тот раз, мгновенная боль пронзила голову и те же голоса зашептали вкрадчиво:

«Ladrones… asesinos…»

Алексу вдруг неудержимо захотелось повернуться и бежать прочь. От этой боли, от голосов и от этих воспоминаний…

Он почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо, сделал попытку вырваться, но чужие пальцы лишь сжались плотнее, и другой голос, извне, пробился сквозь те, что шептали по-испански.

— Алекс! — позвал отец. — Алекс, что с тобой?

Мотнув головой, Алекс открыл глаза. Прямо перед ним — встревоженное лицо матери. Рядом с ней — он узнал — Лайза Кокрэн. Чуть поодаль ее родители. А дальше — Кэйт Льюис, за ее спиной виднеется убранный цветами гроб, Валери Бенсон, у самой стены застыла чета Эвансов.

— Алекс! — снова услышал он голос отца.

— Нет, нет, ничего, па, — прошептал он в ответ. — Со мной все в порядке.

— Ты уверен?

Алекс кивнул.

— Я просто… мне показалось, я опять вспомнил что-то… Но это уже прошло.

Пальцы отца на плече ослабли, и Алекс снова обвел взглядом кладбище.

Голоса в мозгу умолкли, и кладбище снова обрело свой нормальный вид.

Почему он вдруг подумал о каких-то священниках?

Он взглянул на здание сельского клуба, бывшее некогда католической миссией, и подумал: когда в последний раз могли здесь видеть священника? Наверняка к тому времени, как он родился, исчезли даже воспоминания о них.

Тогда почему он вспомнил, что за кладбищем ухаживали священники?

И почему вначале ему показались чужими лица тех, кого он хорошо знал?

В памяти снова всплыли слова, которые минуту назад голоса нашептывали ему прямо в уши:

«Убийцы… грабители…»

Эти же слова он слышал в том сне. Значит, он просто вспомнил свое вчерашнее сновидение. Но что-то в самой глубине мозга подсказывало — нет, не просто. Эти слова имели какой-то смысл, имел смысл и его сон, и вообще во всем этом было нечто большее, чем просто сны и странные воспоминания.

Все это было явью — но почему, он не мог понять. Он просто не мог думать об этом. Стоявшие вокруг — он чувствовал — все время смотрят на него, поэтому придется сосредоточиться на том, чтобы вести себя так, будто ничего не случилось…

Алекс уперся взглядом в гроб, стоявший на краю свежевыкопанной могилы.

Внезапно почти над ухом он услышал голос отца:

— Что, черт возьми, этому сукиному сыну здесь нужно?!

Проследив за взглядом отца, Алекс увидел в нескольких ярдах от них, у стены, доктора Раймонда Торреса.

Он кивнул ему, Торрес кивнул в ответ.

Он наблюдает за мной, понял вдруг Алекс. Он пришел вовсе не на похороны. Он пришел, чтобы следить за мной.

Где-то глубоко в мозгу, у самых границ сознания, словно шевельнулось что-то. Этого ощущения Алекс прежде не знал.

Это произошло так быстро, что Алекс не успел почти ничего понять. Но в следующую секунду он уже знал, в чем дело. Чувства вновь оживали в нем — по крайней мере, одно, но сильное чувство.

Страх.

— Ну, как дела, Алекс? — Раймонд Торрес протянул руку юноше. Зная, что от него ожидают именно этого, Алекс пожал ее. Похороны завершились около часа назад, и большинство присутствовавших там собрались сейчас во внутреннем дворике дома Валери Бенсон, тихо переговаривались, наперебой — так же тихо — старались утешить Кэйт. Алекс сидел один, чуть в отдалении, глядя в небольшой пруд с водопадиком, где плавали золотые рыбки. Там Торрес и нашел его.

— Хорошо, — пожал плечами Алекс, кожей ощущая взгляд пронзительных черных глаз.

— На кладбище… что-то произошло, верно?

Поколебавшись, Алекс кивнул.

— Там… со мной было что-то вроде того, что случилось во Фриско…

Торрес пристально смотрел на него.

— Понятно. И здесь, сейчас… опять было то же самое.

Алекс снова кивнул.

— Да, то же. Мне показалось, что я узнал этот дом… только он сейчас по-другому выглядит. Этот вот пруд. Внутренний двор я помню, а пруд — нет.

— Наверное, его только недавно вырыли.

— Но он не выглядит новым, — возразил Алекс. — Я еще специально спросил об этом у миссис Бенсон. Она говорит — он был здесь всегда.

Торрес кивнул.

— Думаю, лучше тебе завтра зайти ко мне — и мы поговорим об этом подробнее.

Неожиданно за спиной Алекса выросла фигура отца. Алекс почувствовал, как на плечи ему легли руки Марша, но на сей раз не сделал попытки высвободиться.

— Завтра, — с нажимом произнес Марш, — он идет в школу.

Торрес пожал плечами.

— Меня вполне устроит время после занятий.

Марш молчал. Инстинкт подсказывал ему — нужно объявить Торресу, что его сын больше к нему не приедет.

Нет, не здесь, не сейчас. Марш коротко кивнул, мысленно отдав себе распоряжение скорректировать планы на завтра — в Пало Альто Алекса он повезет сам. И завтра, хмыкнул он про себя, состоится наша с тобой последняя беседа, голубчик.

— Хорошо, доктор Торрес. Завтра во второй половине дня.

— Да, и еще… Прежде чем принимать какие-либо решения, предлагаю вам внимательно перечитать контракт, который вы подписали. — Сказав это, Торрес резко повернулся и быстрыми шагами направился к выходу со двора. Минуту спустя у ворот взревел двигатель, огни автомобиля метнулись по направлению к шоссе.

Ла-Палома осталась далеко позади, а Раймонд Торрес все спрашивал себя — не было ли ошибкой его присутствие на похоронах Марты Льюис. Он ведь не собирался туда идти. С Ла-Паломой он распрощался много лет назад и знал, что будет чувствовать себя чужим в этом городе.

Именно так, собственно, и случилось. На кладбище он узнал большинство из присутствовавших, но сами они его присутствия попросту не заметили. Об этом, вспомнил он, и говорила ему мать — он заехал к ней перед тем, как идти на похороны.

— Loco, — покачала она головой. — Пусть ты мой сын, но ты loco, психованный. Ты думаешь, что нужен им здесь? Думаешь, оттого, что у тебя черт-те какой диплом и черт-те какая больница в том городе, они тебя примут? Тогда иди! Иди — и поймешь, кем они вправду тебя считают. И считали всегда. Думаешь, они переменились? Грингос никогда не меняются. Нет, конечно, они тебе ничего такого не скажут! Они же ужас как вежливы. Может, даже пригласят тебя в дом. — Тело матери задрожало, в глазах загорелся знакомый Торресу — копившийся годами — гнев. — В дом! — выплюнула она. — В один из тех, что они отняли у наших предков!

— Несколько поколений тому назад, — напомнил ей Торрес. — Все это давно забыто. Никто из этих людей не имеет никакого отношения к тому, что случилось в те времена. А с Марти мы вместе учились.

— Учились, — презрительно протянула Мария. — Да, вы ходили с ней в одну школу, точно. Но она хоть раз заговорила с тобой? Она вообще считала тебя человеком? — Глаза Марии подозрительно сощурились. — Нет, не из-за нее идешь ты на эти похороны. Не из-за нее. Из-за чего, Рамон?

Под проницательным взглядом старухи Раймонд Торрес почувствовал, что вся его уверенность, которой он так гордился, исчезает. Как она догадалась? Откуда узнала, что он идет на похороны действительно не ради того, чтобы помолиться за упокой души бывшей одноклассницы, которую не видел с самого окончания школы? Догадалась ли она, что он хочет увидеть боль на лицах ее друзей, в глазах Синтии Эванс, в глазах всех остальных — ту самую боль, что так щедро выпала в свое время на его долю? Нет, наконец решил он, об этом матери нипочем не догадаться, да если и так, он ни за что в этом не признается.

— Из-за Алекса, — помолчав, сказал он. — Я хочу… посмотреть, как он там поведет себя. — Он рассказал матери о случае с Алексом в Сан-Франциско, и старуха кивнула понимающе.

— Знаешь, чья там была могила? — спросила она. — У дона Роберто был брат. Звали его Фернандо, он был священником.

— Думаешь, Алекс Лонсдейл увидел там привидение? — Торрес недоверчиво усмехнулся.

Глаза Марии вызывающе блеснули.

— Не торопись скалить зубы, hombre. О семье дона Роберто ходило много легенд.

— У нашего народа есть легенды о чем угодно, — сухо заметил Торрес. — Собственно говоря, это все, что осталось у нас.

— Нет, — снова сверкнула глазами Мария. — Есть кое-что еще. Наша гордость. Не для тебя, конечно. Тебе всегда было мало гордости. Ты хотел того, что имеют гринго, даже если ради этого пришлось стать одним из них. Что же, ты попробовал? Ты проиграл. Что с того, что у тебя теперь дорогие машины, и костюмы, и образование, как у них. Считают они тебя равным? Нет. И никогда не будут.

Покидая дом, где он появился на свет, Торрес думал о разговоре с матерью. В сущности, она ведь права. На похоронах он чувствовал себя чужим, одиночкой, несмотря на то, что знал всех в лицо.

Но поехал он не напрасно.

С Алексом Лонсдейлом явно что-то произошло. Он неуловимо переменился — на несколько мгновений, до того, как подошел его отец, — но переменился весь, сразу и неузнаваемо.

Его глаза… в них светилась жизнь, и он во что-то напряженно вслушивался.

Но во что?

Именно об этом думал Раймонд Торрес на обратном пути в Пало Альто. Добравшись наконец до Инстатута, он поднялся в свой кабинет и раскрыл папку с историей болезни Алекса.

Да, что-то было не так. Он проявлял все больше признаков эмоционального поведения.

Если это зайдет слишком далеко, то погубит все. И в первую очередь — самого Алекса.