Проклятие памяти

Глава 21

Ранним утром в дом Марша Лонсдейла явились двое полицейских и целый час задавали вопросы Алексу. Они разговаривали в гостиной, рассевшись возле камина, — Марш рядом с сыном, полицейские напротив; в противоположном конце комнаты, на стуле, сидела Эллен, намеренно глядя в сторону и притворяясь, будто не вслушивается в беседу мужчин.

— Нам нужно, чтобы ты рассказал нам все, — предупредил Финнерти, доставая блокнот из кармана. — Все, что ты помнишь о вчерашнем вечере, и именно так, как ты это запомнил.

Алекс заговорил, — как всегда, ровным, бесстрастным голосом, чуть ли не по минутам вспоминая, что он делал вчера — с того момента, как он отправился в пиццерию «У Джека», до своего возвращения домой. Можно было подумать, что они слушают магнитофонную запись. Алекс дословно воспроизводил разговоры, в которых принимал участие, описывал — до последнего поворота — свои передвижения на машине по Ла-Паломе. Минут через двадцать Джексон и Финнерти перестали записывать и только слушали, не скрывая удивления. Когда спустя час Алекс закончил, наступила долгая пауза, затем Финнерти встал и подошел к камину. Облокотившись почти всем своим весом на полированный дубовый брус, проходивший над каминной решеткой, он с любопытством посмотрел на Алекса.

— Ты и правда помнишь все это? — спросил он.

Алекс кивнул.

— Вот так, до мельчайших деталей? — настаивал Финнерти.

— Память у него потрясающая, — ответил за сына Марш. — Видимо, какие-то функции мозга обострились после операции. Так что если он говорит, что действительно помнит все, что рассказал вам — можете не сомневаться, это так и есть.

Финнерти кивнул.

— Да я и не сомневаюсь. Я просто… как бы сказать… восхищен, что ли, — так помнить все… — Он снова повернулся к Алексу. — Ты сейчас рассказал нам все, что происходило «У Джека», и даже слово в слово воспроизвел, кто что говорил. А вот скажи — в поведении Боба или Кэйт тебе ничего не показалось странным? Они вели себя… м-м… нормально, как и всегда?

Несколько секунд Алекс смотрел на Финнерти.

— Я не знаю, — ответил он наконец. — Понимаете, я уже давно не знаю, что вообще считают нормальным. Вы хотите, чтобы я описал, что, по моему мнению, они чувствовали — но дело в том, что сам я чувствовать не могу. Мог, как и все, до той катастрофы — по крайней мере, так все говорят, — но после операции все куда-то пропало. Но вели они себя, как раньше, как и всегда. — Неожиданно он ухмыльнулся: — Боб Кэри даже немного меня поддразнивал.

— Это мы знаем, — кивнул Том Джексон. — Твоя подружка уже рассказала нам. И жаловалась, что ты, мол, теперь не краснеешь.

— Этого я тоже больше, наверное, не могу. Думаю, что научусь со временем, но пока еще не приходилось.

— Как, то есть, «научусь»? — удивился Джексон. — Ты же, например, улыбаешься.

Алекс взглянул на отца, Марш кивнул.

— Этому я тоже учился, — ответил Алекс. — Тренировался или — как лучше сказать… Понимаете, я не такой, как другие люди. Поэтому мне приходится учиться вести себя, как они. Я знаю, что когда людей поддразнивают — в шутку, — они улыбаются, поэтому я улыбнулся Бобу.

— О'кей, — кивнул Финнерти, не сводя взгляда с Алекса и чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — А больше ты ничего не помнишь? Может быть, еще что-нибудь?

Подумав, Алекс отрицательно покачал головой. Спустя несколько минут входная дверь захлопнулась за полицейскими.

— Алекс… — начал Марш нерешительно. — Может быть, ты и правда вспомнил что-то еще о вчерашнем вечере, но не сказал им?

Алекс снова покачал головой. Нет, он рассказал им все. Ведь они же не спрашивали его, кто убил Валери Бенсон. Если бы спросили, он бы, разумеется, сказал им, хотя и не смог бы объяснить, из-за чего умерла Валери или та, другая женщина — Марти Льюис. Но когда на следующее утро Алекс открыл глаза, он знал, почему все это происходит в его мозгу, и как бы в подтверждение этому последние недостающие части головоломки заняли свои места.

А значит, он скоро в точности будет знать, что случилось. А потом — и самое главное — кто он такой.

— Алекс! — сидевшая, как всегда, за своим столом Арлетт Прингл удивленно вскинула брови. — Ты, я вижу, становишься нашим постоянным читателем!

— Мне нужно еще кое-что посмотреть, мисс Прингл. Есть у вас еще что-нибудь о нашем городе? — спросил Алекс.

— О Ла-Паломе? — в голосе Арлетт Прингл слышалось сомнение. — Если и есть, то немного. Ту книгу я тебе уже показывала… — она пожала плечами. — А больше, пожалуй, ничего. Здесь и не происходило ничего такого, о чем стоило бы писать летописи.

— Но ведь что-то же должно остаться, — тон Алекса стал почти умоляющим. — Что-нибудь о старых временах, когда эти земли принадлежали еще Мексике.

— Мексике… — повторила Арлетт. Задумчиво поджав губы, она постукивала пальцами по столу. — Боюсь, что я не вполне представляю, что именно тебе нужно. У меня есть кое-что о францисканских миссионерах, о старых миссиях… хотя о нашей миссии, по-моему, совсем мало. Приход в Ла-Паломе всегда был маленьким.

— А о том, как сюда пришли американцы?

Арлетт снова пожала плечами.

— Думаю, нет, я сама об этом мало что знаю. Кроме, конечно, старых сказок, но они никогда не интересовали меня. И не думаю, чтобы их когда-нибудь записывали.

— Каких сказок?

— Ну, разных историй, которые до сих пор рассказывают старые мексиканцы — о тех временах, когда владельцем большой гасиенды был дон Роберто де Мелендес-и-Руис, про то, что случилось с ними после договора с американцами. — Она наклонилась вперед, понизив голос почти до шепота: — Рассказывают, что они устроили здесь настоящую резню.

Алекс чуть прикрыл веки, и сразу же перед его взором снова возникли белая стена, а рядом три распростертых тела…

— Там, на гасиенде?

— Так говорят. Но истории эти переходили из поколения в поколение, и я не думаю, что теперь в них можно отличить вымысел от правды. Но если ты действительно хочешь что-нибудь об этом узнать, почему бы тебе не поговорить с миссис Торрес?

— С Марией? — спросил Алекс почти шепотом. Он чувствовал — чувствовал в первый раз после операции, как мозг, круша предохранительные барьеры, ломая все на своем пути, затопляют волны неподдельного, темного, первобытного страха. Его начала бить дрожь. Все сходится. Все полностью укладывается в ту схему, которая внезапно появилась в его сознании прошлой ночью и над которой он думал все утро…

Арлетт Прингл кивнула.

— Да, с ней. Она до сих пор живет в своем домике — за миссией, здесь неподалеку. Скажи ей, что я прислала тебя, но предупреждаю: если она начнет рассказывать, ее уже не остановить. — Написав на бумажной полоске адрес, она протянула ее Алексу. — Не стоит верить всему, что она рассказывает, — продолжала Арлетт снисходительным тоном, — ведь она уже старая и жизнь ее была нелегкой. Не могу сказать, что я совсем не верю ей, но не стоит относиться всерьез к ее рассказам. Мне кажется, что многое в них сверх всякой меры преувеличено.

Выйдя из библиотеки, Алекс взглянул на бумажку с адресом, которую держал в руке, затем, скомкав, бросил ее в ближайшую урну. Через пять мнут, пройдя полтора квартала, он остановился перед покосившимся фанерным домиком, казалось, он был готов вот-вот развалиться.

Дом. Его дом.

Слово сверкнуло у него в мозгу, словно вспышка, теснясь и опережая друг друга, хлынули образы. Он знал, что перед ним его дом. Миновав давно уже не закрывавшиеся ворота, он взошел на покосившееся крыльцо и постучал в дверь. Постучал еще раз, подождал немного. Поднял руку, чтобы постучать в третий, но в этот миг створки двери со скрипом разошлись и словно само время глянуло на него с порога. Темные глаза Марии Торрес в упор смотрели на Алекса.

Из ее горла вырвался сдавленный вздох, она шире распахнула двери.

— М… мама?

Неужели это говорит он?

После долгой паузы, не сводя с него взгляда, Мария медленно покачала головой.

— Нет, — ответила она мягко. — Ты не мой сын. Я тебя не знаю. Что тебе нужно от меня?

— М-меня прислала мисс Прингл, — Алекс почувствовал, как пересыхает горло. — Она сказала, что вы можете рассказать мне о том, что здесь давным-давно было…

Снова долгое молчание, Мария, казалось, обдумывала его слова.

— Ты хочешь знать об этом? — наконец спросила она, ее глаза сузились, превратившись в едва заметные щелки. — Но ты же и так все знаешь. Ты — Алехандро, их сын.

Алекс сглотнул, ощущая, как знакомая боль пронизывает мозг и голоса снова начинают нашептывать что-то в уши… Изо всех сил он старался не слушать их.

— …Я хочу знать, что здесь тогда случилось, — удалось наконец выговорить ему.

Мария снова замолчала, задумчиво разглядывая Алекса. Затем медленно кивнула.

— Ты — Алехандро, — повторила она. — И тебе нужно знать об этом. — Отступив на шаг, она распахнула дверь, и Алекс шагнул в полутемную — но такую знакомую — комнату, вся обстановка которой состояла из колченогой кушетки, единственного стула у стены и квадратного столика, окруженного четырьмя табуретами.

Все это он вспомнил еще до того, как вошел сюда.

Занавески были задернуты, но комнату освещал голубоватым светом маленький телевизор, стоявший в углу. Звук телевизора был выключен.

— Мой друг-приятель, — усмехнулась Мария. — Сама я плохо слышу — только смотрю. — Она медленно опустилась на стул, кивнув Алексу на кушетку. Алекс осторожно присел на край. — Так о чем же ты хочешь услышать?

— О… грабителях, — произнес Алекс неуверенно. — Расскажите мне о грабителях и… убийцах.

Глаза Марии Торрес вспыхнули.

— Для чего? — тихо спросила она. — Зачем тебе знать об этом?

— Я… вспоминаю, — ответил Алекс. — Вспоминаю то, что здесь было, и мне нужно больше об этом знать…

— Что ты вспоминаешь? — Старуха наклонилась к нему, ее горящие глаза оказались почти у самого лица Алекса.

— Фернандо, — едва слышно ответил Алекс. — Tio… дядя Фернандо… Он похоронен в Сан-Франциско, на старом кладбище…

Глаза Марии на мгновение широко раскрылись, кивнув, она откинулась на спинку, тяжело дыша.

— Su tio, — пробормотала она. — Si, es la verdad…

— Правда? — повторил Алекс. — Но… в чем же правда?

Глаза Марии снова раскрылись.

— Habla usted espanol?

— Я… я не знаю, — прошептал Алекс. — Но я понимаю вас…

Мария снова замолчала, разглядывая из-под прикрытых век согнувшуюся на кушетке фигуру Алекса. Мутный свет от телевизионного экрана не позволил ей хорошо рассмотреть черты его лица, но, по крайней мере, цвет, с удовлетворением отметила она, — цвет был правильным. Черные волосы, голубые глаза — точно такие же, по рассказам ее* деда, были у дона Роберто… и у самого деда были такие же. Мария снова — уже с сочувствием — кивнула Алексу. Она решилась.

— Si, — уже громче произнесла она. — Don Alejandro ha regresado…

— Расскажите, — попросил Алекс. — Пожалуйста, расскажите мне все.

— Они грабили, — медленно произнесла Мария, не сводя горящих глаз с лица юноши. — Они пришли и отняли нашу землю, наши дома. Они убивали. Сначала они отправились в деревни в каньонах и убили всех детей и женщин, пока мужчины были в полях. Потом они приехали на гасиенду, забрали дона Роберто, отвезли его к миссии и повесили.

Алекс поднял голову.

— Дерево, — произнес он. — Они повесили его на том большом дубе.

— Si, — кивнула Мария. — А потом они вернулись на гасиенду и убили его семью. Они убили донью Марию, и Изабеллу, и Эстелиту. И убили бы Алехандро, если бы только нашли его.

— Алехандро? — переспросил Алекс.

— El hijo, — мягко произнесла Мария. — Сына дона Роберто де Мелендес-и-Руис. Донья Мария сказала им, что отправила сына в Сонору, и они ей поверили. Но он был здесь. Он спрятался в миссии у своего дяди — тот был священником, — а потом они вдвоем бежали в Сан-Франциско. А потом, когда падре Фернандо умер, Алехандро вернулся сюда. Сюда, в Ла-Палому.

— Почему? — спросил Алекс. — Зачем он вернулся сюда?

Не отвечая, Мария Торрес долго смотрела на него. Когда она заговорила, голос ее был едва слышен, но слова, казалось, заполнили собой всю комнату.

— Venganza, — вымолвила она. — Он вернулся, чтобы отомстить грабителям и убийцам. И даже из могилы, сказал он, умирая, даже из могилы я буду мстить. Я никогда не покину эти места. Venganza.

Алекс вышел из покосившегося домика в полутора кварталах от миссии и медленно зашагал между такими же домиками. Яркое сентябрьское солнце словно подчеркивало их убогий вид. Но Алекс не видел этого, для него каждый камень этих старых домов стал теперь частью истории, которую только что рассказала Мария Торрес. Она рассказала ее раз и другой, потом заставила повторить, перебивая, придираясь к деталям. Разум твердил ему о невозможности происходившего, но рассказ Марии собрал воедино разрозненные обрывки воспоминаний. Оставалось найти лишь последнее подтверждение — и он знал, где будет искать его.

На письменном столе громко зазвонил телефон. Секунду Марш колебался, снимать ли трубку, и тут понял — звонят по его частному номеру. Лишь очень немногие знали его и пользовались только в экстренных случаях.

Марш поднял трубку.

— Похоже, вы вынуждаете меня прибегнуть к мерам, оговоренным в контракте, — сообщил бесстрастный голос Раймонда Торреса.

— Как к вам попал этот номер телефона?

— Он попал ко мне, доктор Лонсдейл, в ту самую минуту, когда я согласился заниматься вашим сыном, — голос Торреса был лишен всякой интонации. — Но не это важно сейчас. Важно только одно — сегодня ваша жена должна была привезти ко мне Алекса.

— Боюсь, это вряд ли возможно, доктор Торрес, — ответил Марш. — Мы с ней все обсудили и решили, что больше вы ничего не сможете сделать для Алекса. Так что к вам он вряд ли приедет.

Возникла долгая пауза. В голосе Торреса наконец появилось выражение — он стал жестким.

— А я боюсь, что не вам, доктор Лонсдейл, принимать подобного рода решения.

— Тем не менее, — заверил Марш, — это решение принял именно я. И я бы не советовал вам приезжать и пытаться… м-м… заполучить как-либо моего сына. Или присылать кого-либо для этого. Я отец Алекса, доктор Торрес, и, несмотря ни на какие контракты, знаю свои права.

— Это я вижу. — Маршу послышалось, что в трубке раздался вздох. — Хорошо, предлагаю вам компромисс. Приведите сегодня Алекса, и я во всех подробностях объясню вам, в чем состояли — вплоть до сегодняшнего дня — методы моего лечения. А заодно — и почему я считаю необходимым стационарно обследовать его.

— Меня это не устраивает, доктор. Пока я не получу объяснений, вы не увидите Алекса.

Раймонд Торрес устало откинулся на спинку кресла. Двое суток почти без сна сделали свое дело — голова была мутной, он плохо соображал. Тем не менее одно он понимал четко — он совершил непростительную ошибку, отпустив Алекса. Каковы бы ни были последствия, он должен получить его назад. Должен.

— Хорошо, — произнес он в трубку. — В котором часу вас ждать?

Марш взглянул на настольный календарь.

— Через пару часов вас устроит?

— Вполне. Поймите, доктор: после того, что вы от меня услышите, вы наверняка согласитесь привезти Алекса ко мне. — С этими словами Торрес повесил трубку.

Задержавшись у ворот сада, Алекс рассматривал зеленый ковер виноградных лоз, взбиравшихся по стенам, отделявшим внутренний двор от улицы. Словно что-то решив, он быстрым шагом направился к дому. Дома не было никого — именно на это он и рассчитывал. Войдя в гараж, он принялся рыться в ящиках, стоявших в ряд у задней стены. Ему не понадобилось много времени.

Садовые ножницы он обнаружил в крайнем. Вынимая их из-под груды других инструментов, Алекс в последний раз спросил себя, правильно ли он делает. Но ему необходимо было еще кое-что узнать. Виноградные лозы тоже были частью схемы — и он должен был убедиться, что выстроил ее правильно.

Может быть, ошибалась та старая книга…

Крепко сжимая рукой ножницы, он вышел из гаража во двор, затем на улицу и подошел к стене сада. Медленно, основательно он принялся подрезать лозы у самого основания, толстые стебли с трудом поддавались ему. Спустя полчаса все было кончено — зеленый ковер грудой лежал у подножия стены, на уличном тротуаре. Отойдя на несколько шагов, Алекс взглянул на результаты своих трудов.

Плитки остались — треснувшие, с отколовшимися краями, покрытые многолетней грязью и пылью, но сохранившиеся, пережившие всех хозяев этого дома.

Стена выглядела в точности так, как должна была — такой, какой он увидел ее, когда вернулся домой из Института мозга…

Вернувшись в гараж, Алекс открыл другой, дальний ящик. Да, отцовское ружье здесь, на самом верху, тщательно упакованное. Открыв футляр, Алекс принялся методично подгонять друг к другу покрытые смазкой части. Собрав ружье, он взял из коробки, находившейся в том же ящике, пять патронов и сунул их в карман джинсов. Положив ружье на согнутую левую руку, он вышел из гаража во двор, со двора — на улицу и быстро зашагал по направлению к холму, на котором белело здание гасиенды.

Начало дня выдалось для Эллен тяжелым. Пока она медленно ехала по запруженной машинами дороге на Гасиенда-драйв, она в который уже за сегодня раз задавала себе странный вопрос — удастся ли ей дожить до конца недели.

Утро она провела с Кэрол, в доме Кокрэнов, и разговор с подругой тоже оказался тяжелым. Какое-то время они просто плакали, прижавшись друг к другу, потом пытались обсуждать какие-то детали, связанные с похоронами Валери… И все это время за их спинами словно стояла тень неведомого убийцы.

А потом Кэрол задала этот странный вопрос про Алекса.

— А ему… действительно становится лучше? Потому что Лайза все время рассказывает мне о каких-то странных вещах… Нет, о чем именно, я точно не помню, — в этот момент Эллен подумала, что Кэрол пытается что-то скрыть от нее. — Но Лайза, по-моему, чем-то очень обеспокоена. Ты знаешь, мне кажется… она немножко боится Алекса.

Эллен вдруг — уже не в первый раз — показалось, что после похорон Валери Бенсон отношения между семьями Кокрэнов и Лонсдейлов станут уже не такими близкими.

Свернув в последний раз, она въехала на дорогу, ведущую к воротам дома… и тут же с силой надавила на тормоза. У стены сада, почти завалив тротуар, лежали безжизненной грудой ее любимые виноградные лозы, безжалостно срезанные кем-то с садовой стены.

— Не могу поверить… — прошептала Эллен, словно боясь, что ее услышат, хотя в машине она сидела одна. Неожиданно сзади послышался гудок автомобиля, и, опомнившись, она нажала, на газ и подала вправо, чтобы освободить проезд. Еще несколько минут она, словно лишившись способности двигаться, сидела, бессильно положив руки на руль, затем с трудом вышла из машины и подошла к тротуару, беспомощно глядя на груду вянущей зеленой листвы.

Кто мог сделать это? Это же совершенно непостижимо… потому что лишено какого бы то ни было смысла. А чтобы они снова выросли, потребуется по меньшей мере с десяток лет… Взгляд Эллен рассеянно блуждал по стене, машинально фиксируя потрескавшуюся штукатурку и побитые, местами отколовшиеся плитки, которыми некогда была выложена стена между перемычками.

Звук человеческого голоса заставил ее обернуться. Позади нее стояла женщина, жившая в одном из соседних домов, и с сочувствием взирала на распростертый у ног Эллен зеленый хаос. Эллен нахмурилась, силясь припомнить имя соседки, и наконец вспомнила. Шейла. Шейла Розенберг.

— Ш-шейла… — в растерянности вымолвила Эллен, и неожиданно вся боль, копившаяся в душе последние несколько дней, заставила ее вскрикнуть: — Посмотри на это! Только посмотри!..

Шейла покачала головой.

— Уж эти дети…

— Дети? — Эллен недоуменно прищурилась, лицо ее стало жестким. — Ты хочешь сказать — это сделали дети?

Недоумение читалось теперь и в глазах Шейлы Розенберг.

— Я имею в виду — вечно не доделают до конца. — Она смущенно улыбнулась. — Вам, безусловно, виднее… но все-таки жалко, такой чудесный виноград. Особенно летом было красиво — стену будто ковром застелили, ни дать ни взять…

— Мне виднее? — не веря, переспросила Эллен. — Шейла, объясни ради Бога, о чем ты таком говоришь?

Улыбка разом исчезла с лица соседки.

— То есть как… об Алексе, — голос ее был полон растерянности. — Разве не вы велели ему срезать ваш виноград?

Алекс? Эллен стояла пораженная. Алекс сделал это? Но… для чего? Плохо сознавая, что делает, она вновь обвела взглядом стены и наконец поняла — этих плиток она никогда раньше не видела.

— Шейла… а ты знала, что стена выложена плиткой?

Соседка отрицательно покачала головой.

— Да откуда же? Виноград был толщиной фута в два. Эту стену никто уже лет тридцать не видел. — Она тоже обвела стену взглядом. — А знаете, может быть, вы и правы. Если починить плитку, а вместо винограда пустить, например, вьюнок — очень красиво получится.

— Шейла, видишь ли, я… я не просила Алекса срезать эти лозы. Ты уверена, что это был он?

Несколько мгновений Шейла в недоумении смотрела на нее, затем, словно опомнившись, произнесла:

— Совершенно уверена. Думаете, я бы позволила кому незнакомому их срезать? Часа два назад я тут его видела, а потом ушла в дом, дела какие-то были. А когда опять вышла, гляжу — виноградные лозы все срезаны, а Алекса и след, извините, простыл. Я думала, может, в дом обедать отправился или там еще что…

Эллен перевела взгляд на дом.

— Если так, может, он еще обедает, — произнесла она вслух, хотя сама не верила в это. Почему-то она была уверена — Алекса в доме нет. — Спасибо, Шейла. Извини, я… по-моему, лучше мне немедленно во всем этом разобраться. — Кивнув на прощание соседке, Эллен быстро зашагала к воротам и спустя пару минут уже входила в дом.

— Алекс, — громко позвала она. — Алекс, ты дома?

Она все еще прислушивалась к царящему в доме молчанию, когда в холле зазвонил телефон. Метнувшись к нему, она сорвала трубку:

— Алекс? Алекс, это ты? Ты где?

Секундное молчание, затем трубка откликнулась голосом Марша:

— В чем дело, Эллен? Случилось еще что-нибудь?

«Еще? — подумала Эллен. — Двух моих лучших подруг убили, я не знаю, где сейчас мой сын и что с ним, а ты спрашиваешь меня — не случилось ли что-то еще?» В этот самый момент она поняла, что давно ненавидит мужа. Когда она ответила, голос ее, однако, был спокоен и холоден.

— В общем, нет. Просто Алекс для чего-то взял и срезал со стены нашего сада весь виноград.

В трубке повисла долгая пауза.

— Но ведь Алекс должен быть сейчас в школе… — наконец произнес Марш, но не успел закончить фразы, как его перебила Эллен.

— Я знаю. Но скорее всего там его нет. Видимо, он ушел из школы — если вообще там сегодня был, — вернулся домой и срезал все наши лозы. Дома его сейчас тоже нет. Не спрашивай меня, где он — этого я тоже не знаю.

Марш, сидевший за письменным столом в своем кабинете, больше прислушивался к тону Эллен, чем к тому, что она говорила. Несколько раз ему уже приходилось слышать этот тон. С женой вот-вот случится истерика.

— Успокойся, — сказал он в трубку. — Просто сядь на диван, отдышись, прими успокоительное. Я уже еду домой, а потом мы вместе отправимся в Пало Альто.

— В Пало Альто? — повторила Эллен. — Боже мой… а зачем?

— Торрес, видишь ли, согласился поговорить с нами. И все объяснить насчет Алекса.

Машинально Эллен кивнула.

— Но… как же сам Алекс? — спросила она мужа. — Может, нам все же попытаться найти его?

— Непременно найдем, — заверил ее Марш, — к тому же мне кажется, что когда мы вернемся от Торреса, Алекс уже будет дома.

— А если… Марш, если нет?

— Тогда мы непременно его отыщем.

Нет, сейчас, подумала Эллен. Сына нужно найти сейчас. Но она промолчала. Слишком много всего случилось за последние сутки… и все это как-то касалось ее. Она сидела на диване в ожидании приезда Марша и чувствовала, что силы покидают ее.

Но, может быть, подумала она, может быть, на этот раз Раймонду удастся убедить Марша не мешать ему.

Алекс тоже ждал — на склоне холма, в полумиле от дома. Белые стены гасиенды возвышались на соседнем холме.

Чего именно он ждал — Алекс не знал. Единственное, что понимал четко — что бы ни произошло, он к этому готов. Его время настало.

Отцовское ружье с полным магазином он крепко прижимал к груди.