Проклятие памяти

Глава 23

Стараясь унять дрожь в руках, Эллен ощупывала взглядом лицо мужа, тщетно пытаясь найти на нем ответ — говорит ли Торрес им сейчас правду или снова пытается скрыть ее… Лицо Марша, однако, сохраняло каменное выражение, которое приняло в самом начале длинного рассказа Раймонда Торреса.

— Но… что же все это значит? — Эллен наконец набралась смелости. Реакция мужа — вернее, отсутствие таковой — пугало ее.

— Совершенно ничего не значит, — ответил Марш, — поскольку абсолютно невыполнимо с медицинской точки зрения.

— Думайте что хотите, доктор Лонсдейл, — Торрес пожал плечами, — но все, что я рассказал вам — чистая правда, от первого слова до последнего. И лучшее тому доказательство — то, что сын ваш до сих пор жив. — Улыбка, которой он одарил Марша, больше напоминала гримасу ожесточения. — На следующее утро после операции, я помню, вы первый заговорили о чуде. Я полагал, что вы имеете в виду чудо медицинской науки, и потому не стал поправлять вас. Хотя сам бы назвал это скорее чудом современной технологии.

— Если то, что вы говорите, правда, — глаза Марша сузились, — тогда то, что вы сделали, не имеет никакого отношения к чудесам. Это… надругательство. Или преступление. Или и то, и другое вместе.

— Марш, но ведь он жив, — глаза Эллен наполнились слезами. — Он жив… — и съежилась на краю дивана под гневным взглядом супруга.

— Жив? А что, разреши спросить, позволяет тебе утверждать это? Допустим на минуту, что все, что говорил здесь этот маньяк — правда, и что мозг Алекса был поврежден слишком сильно для любых попыток восстановления… — его налитые яростью глаза обратились в сторону Торреса. — Ведь именно так вы сказали, да?

Торрес кивнул:

— Мозг уже не был способен ни к какой деятельности, кроме самой примитивной, конечно. То есть он еще мог заставлять биться сердце. И все. Дышать без респиратора Алекс был уже не в состоянии, стимуляция тоже оказалась напрасной.

— Иными словами, его мозг был мертв — и никаких надежд на восстановление?

Торрес снова кивнул.

— Мозг был не только мертв, он был поврежден физически, то есть от него практически ничего не осталось. Только по этой причине я позволил себе применить разработанные мной методы.

— Без нашего на то разрешения, — громыхнул Марш.

— Именно с вашего разрешения, — уточнил Торрес. — Подписанный вами контракт позволяет мне использовать любую методику, которую я сочту необходимой, независимо от того, традиционная она или новая, опробованная или нет. И мой метод сработал. — Поколебавшись, он продолжал: — Возможно, я совершил ошибку. Возможно, нужно было объявить о смерти Алекса… и обратиться за разрешением распорядиться его телом в интересах науки.

— Но ведь вы именно это и сделали! — снова вскинул на него гневный взгляд Марш. — Только не утруждали себя ни просьбой о разрешении, ни объяснениями — что же вы вытворяете с ним!

Торрес покачал головой.

— Для полного успеха операции мне было необходимо одно — чтобы никто не сомневался в том, что Алекс — по-прежнему Алекс. Если же я объявил бы о его смерти, впоследствии неизбежно возникли бы вопросы, которые… к которым я был тогда еще не готов.

Неожиданно Эллен вскочила на ноги.

— Прекратите! Немедленно прекратите! — тяжело дыша, она переводила взгляд с мужа на Торреса и обратно. — Вы оба… вы так говорите об Алексе, словно его больше нет!

— Видишь ли, Эллен, — снова покачал головой Торрес, — в некоторой степени все именно так и обстоит. Тот Алекс, которого вы знали, больше не существует. Взамен вы получили Алекса, которого я… создал.

Неожиданно наступившее молчание нарушил голос Марша — он снова говорил тихо, почти шептал.

— Создали… при помощи микропроцессоров? Я все равно не верю вам. Это же совершенно невозможно.

— Но это так, — Торрес кашлянул. — И это не так сложно, как кажется, — физически, по крайней мере. Самое сложное — это подсоединение выводов микросхем к нужным нейронам. К счастью, в этом хирургу помогает сам мозг. Сам выстраивает нейронные цепочки, исправляет ошибки, допущенные человеком…

— Но Алекс жив, — настаивала Эллен. — Ведь он живой!

— Его организм действительно жив, — согласился Торрес, — эту жизнь поддерживают семнадцать автономных микропроцессоров, каждый из которых запрограммирован на обеспечение деятельности различных биологических систем тела. Три процессора отвечают исключительно за эндокринную систему, еще четыре — за нервную… Это процессоры сложные — более простые объединяются в единую систему на одном чипе. Четыре таких чипа обеспечивают работу памяти. Это — самые простые схемы.

— Самые простые… — как эхо, повторила Эллен.

Торрес кивнул, словно подтверждая ее слова.

— Проект этот разрабатывался многие годы… собственно, с тех самых пор, как меня увлек искусственный интеллект — знаете, расхожая гипотеза о возможности создания компьютера, который будет сам думать, а не просто производить вычисления с той или иной степенью быстроты. Но проблема в том, что, как бы много мы уже не знали о мозге, сам процесс зарождения и работы мысли до сих пор — белое пятно. И мне сразу стало ясно, что пока мы не проникнем в сущность этого процесса, пытаться моделировать его машинным путем — дело совершенно безнадежное. Но тем не менее мы уже давно мечтаем создать машину, способную думать, как человек.

— И вы, значит, нашли выход, — голос Марша снова стал жестким.

Торрес сделал вид, что не заметил этого.

— Нашел. Мне показалось, что если мы не можем создать машину с мыслительными способностями человека, логично было бы попытаться создать человека со способностями компьютера.

— То есть с памятью того же объема…

— И это тоже. Десять лет назад таких технологий еще не существовало, но сейчас они уже есть. Суть в том, что в мозг вживляется мощный микропроцессор, дающий мозгу доступ к огромным массивам информации и неограниченную способность к логическим вычислениям — сам же мозг осуществляет мыслительные процессы, пока не поддающиеся расшифровыванию и моделированию.

— И вы хотите сказать, что сделали это?

Помолчав, Торрес покачал головой.

— Риск показался мне неоправданно большим, и ставки были слишком высокими. К тому же я понятия не имел, какие это может дать результаты. Вот именно тогда я и начал работать над проектом, конечный итог которого — ваш сын. — Губы его тронула едва заметная улыбка. — Институт мозга не случайно находится в самом сердце Силиконовой долины. Мой проект — высокотехнологичный и очень дорогой, но именно в этой части страны сконцентрировано количество денег, достаточное для его финансирования. Поэтому я обратился со своим проектом к руководству некоторых компаний и сумел заинтересовать их своими разработками. Они согласились дать мне нужную сумму. Поэтому все мои исследования за последние десять лет заключались, в общем-то, в исследовании возможности управления системами человеческого организма при помощи команд и переводе этих команд на язык, понятный мощному, но вполне обычному компьютеру. Потом эти команды закладывались в процессоры. Вот и все.

— Все… — повторил Марш. — Но это совершенно невероятно.

— Не столько невероятно, сколько бесполезно, — Торрес пожал плечами. — На первый взгляд это кажется едва ли не чудом, но… боюсь, случай не совсем тот. Обычно, когда какая-либо из систем в организме человека приходит в расстройство, причиной этого является инфекция, а мозг здесь совершенно ни при чем. Мои же программы, как бы хороши они ни были, могут работать только в здоровом организме. Вот что им совершенно не требуется, так это здоровый мозг. И поэтому, — Торрес понизил голос, — еще в самом начале, десять лет назад, я решил, что проводить такой эксперимент на больном, у которого есть хоть малейшие шансы на выздоровление, я не имею права. Мне годился лишь безнадежно поврежденный мозг, но тело его обладателя должно было быть совершенно здоровым. Это означало, что одних только блоков памяти и вычислительных микросхем будет явно недостаточно. Поэтому я начал разрабатывать программы для поддержания жизненных функций, на это и ушло десять лет.

Открыв ящик стола, Раймонд Торрес извлек оттуда пластиковую коробочку.

— Вот, — он протянул коробочку Маршу. — Если пожелаете, можете взглянуть. Это — родные братья тех самых процессоров, что находятся сейчас в мозге вашего сына.

Взяв коробочку из рук Торреса, Марш хмуро взглянул на нее. Под герметичной пластиковой крышкой в прозрачной жидкости плавали восемь черных зерен, каждое — размером с булавочную головку.

— Это самые мощные процессоры, имеющиеся на сегодняшний день, — продолжал Торрес. — Абсолютно новая технология, в которой я, признаться, мало что понимаю. Для работы им вполне достаточно токов, вырабатываемых человеческим организмом. Мне говорили, что они потребляют меньше энергии, чем сам мозг.

Вертя в пальцах двухдюймовый кусочек пластика, Марш спрашивал себя — неужели он начинает верить в то, что говорит ему этот безумец? Но он уже понимал, что это именно так — и когда наконец он поднял голову, в глазах его стояли слезы.

— Значит, Алекс был прав, — Марш изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. — Вчера вечером он сказал мне, что, возможно, умер еще до операции… я подумал тогда невесть что, а… значит, это правда…

После долгой паузы Торрес нехотя кивнул.

— Да. По крайней мере, с одной точки зрения. Организм Алекса жив, его интеллект стремительно развивается, но как личность он, к сожалению, умер.

— Нет! — снова вскочив на ноги, Эллен шагнула к столу, за которым сидел Торрес. — Ты же сам сказал, что он поправляется! Что он скоро станет совсем здоровым!

— Он и так здоров — большая его часть, — ответил Торрес. — Его физическое состояние и интеллект можно назвать почти совершенными.

— Но мало того, — возразила сквозь слезы Эллен. — Ты ведь сам знаешь, он начинает многое вспоминать…

— Именно поэтому я и хотел, чтобы вы привезли его ко мне, — тихо произнес Торрес. Он знал — до этого момента он мог говорить только правду, но теперь… Теперь придется солгать.

— Он вспоминает то, что на самом деле не может помнить. Многое из того, что он вспомнил, произошло — если произошло — задолго до его рождения…

— Но он вспоминает, — настаивала Эллен.

Торрес устало покачал головой.

— Нет. Он не может, — просто ответил он. — Прошу тебя, выслушай меня, Эллен. Мне очень важно, чтобы именно ты правильно поняла то, что я говорю.

Неуверенно посмотрев на Торреса, затем на мужа, Эллен шагнула назад и присела на край стула.

— Ты до сих пор не можешь принять многое из того, что случилось — но, как бы ни было трудно, тебе придется сделать это, поверь. Алекс не помнит ничего о своей жизни до катастрофы. Все его так называемые воспоминания — это данные, содержащиеся в банках памяти, которые я вживил в его мозг. Например, когда он в первый раз очнулся после операции, в его мозгу уже содержались сведения, необходимые ему на первых порах. Язык, кое-какие образы — например, вы с Маршем… С того момента он начал усваивать информацию и обрабатывать ее со скоростью мощной вычислительной машины. Именно поэтому, — продолжал он, повернувшись к Маршу, — его интеллект кажется превосходящим обычные человеческие возможности. Гениальный ребенок… Реально же он располагает способностью хранить в памяти все, что он видел и слышал после операции, способностью обрабатывать информацию с нечеловеческой скоростью и точностью, а также — вполне человеческой способностью думать. Становится ли он от этого гением — судить не мне. Но, приобретя все это, Алекс многое и потерял. — Достав — в первый раз за все это время — из ящика трубку, Торрес принялся набивать ее табаком. — И самая серьезная из этих потерь — эмоции. Знаем мы о них немало — известно даже, в каких участках мозга рождаются те или иные эмоции. Можно даже вызывать их искусственно, стимулируя те или иные участки. Однако запрограммировать их я так и не сумел — и поэтому Алекс полностью лишен каких бы то ни было эмоций. Что, — добавил он словно бы невзначай, — и подводит нас к тому, почему, собственно, я говорю вам все это. — Набив трубку, Торрес зажег ее и — тоже впервые за это время — в упор посмотрел на Марша. — Если вы до сих пор принимали все, что я говорил, то, думаю, согласитесь и с тем, что Алекс просто неспособен на убийство.

— Боюсь, что не совсем понимаю вас, — возразил Марш холодно. — Наоборот, судя по тому, что мы здесь услышали, Алекс — идеальный убийца. Ведь он лишен каких бы то ни было чувств.

— Был бы таковым, — согласился Торрес. — Но дело в том, что никаких сведений об убийстве в его программах не содержится, а делать он может только то, что в них есть. Плюс к тому убийство в большинстве случаев — продукт все тех же самых эмоций. Гнева, зависти, страха — и многих других. Но обо всех этих чувствах Алекс не имеет даже абстрактного понятия. Вернее, он знает, что люди испытывают различные чувства, но сам полностью их лишен. В том числе и жажды убийства.

— Если только, — вставил Марш, — его на это не запрограммировать.

— Верно, — согласился Торрес. — Но все равно он проанализирует команду — и если она покажется ему лишенной смысла, он откажется ее выполнять.

Марш поймал себя на том, что с трудом усваивает слова Торреса. Его собственный мозг словно превратился в клубок противоречивых возражений и доводов… Чувства же словно отключились, машинально он определил свое состояние как шоковое. Что удивительного, подумал он тускло. Он мертв. Мой сын мертв — и в то же время его нельзя назвать мертвым. Сейчас он что-то делает, думает о чем-то… а меня, сидящего здесь, убеждают в том, что его вовсе не существует, что он — не более чем… Слово, пришедшее на ум, заставило его вздрогнуть, но, поразмыслив, Марш повторил его про себя сознательно: он — не более чем автомат. Обернувшись к Эллен, он понял — она переживает сейчас то же самое. Поднявшись, он подошел к жене и опустился рядом с ней на колени.

— Он умер, Эллен, — прошептал он.

— Н-е-ет! — застонав, Эллен закрыла руками лицо, тело ее начали сотрясать рыдания. — Нет, Марш, он не должен, не может он умереть… Он не…

Присев рядом, Марш молча обнял жену и прижал к себе, нежно поглаживая ее волосы. Когда он заговорил снова, то обращался уже к Раймонду Торресу — и в голосе его не было слышно ничего, кроме печали и гнева.

— Для чего? — спросил он. — Зачем вы все это с нами сделали?

— Потому что вы сами попросили меня, — в упор глядя на Марша, ответил Торрес. — Вы просили меня спасти ему жизнь — любым доступным мне способом, и я со своей стороны сделал все, что мог. — Тяжело вздохнув, он положил на стол потухшую трубку. — Но делал это я не только для вас. И для себя тоже. Отрицать это глупо — мне нужно было проверить результаты моих трудов. — Он подался вперед, по-прежнему глядя на Марша. — Позвольте мне задать вам один вопрос. Если бы вы оказались на моем месте — что бы вы тогда сделали?

Целую минуту Марш молчал — он знал, что на вопрос Торреса у него сейчас нет ответа. Заговорив, он сам удивился тону своего голоса — в нем звучала одна лишь огромная, накопившаяся усталость.

— Не знаю. Было бы чудесно, если бы я мог сказать — «отказался бы», но я правда не знаю, доктор. — С трудом встав на ноги, он положил руку на плечо Эллен. — Ну, и что же нам делать теперь?

— Прежде всего — найти Алекса. И привезти его сюда. Вчера произошло кое-что, и я еще не знаю, как это может на нем отразиться. В лаборатории… в общем, техник ошибся и перед тестами Алексу не был дан наркоз. — Торрес кратко описал сущность тестов и возможные реакции Алекса. — Непосредственно после этого никаких перемен в нем я не обнаружил, и, в принципе, это говорит о том, что повреждений нанесено не было, но… я хочу в этом убедиться сам. Плюс еще остается нерешенной проблема этих якобы воспоминаний, которые его мучают.

Марш застыл на месте — он почувствовал, что Торрес сумел что-то утаить от него.

— Да, но их же не было в программе, — с вызовом обратился он к Торресу. — Откуда же, по-вашему, они взялись?

— Вот этого я до сих пор и не знаю, — признался Торрес. — Поэтому прошу — привезите его ко мне. Где-то в банках памяти допущена, как видно, ошибка. И эта ошибка должна быть исправлена. Сейчас же Алекс сам пытается найти источник этих воспоминаний. Но этого источника нет и не может быть. — Торрес замолчал, надеясь в душе, что Лонсдейлы запомнят последнюю фразу. — И если Алекс поймет это, не знаю, что может случиться с ним.

Марш не сводил недоверчивого взгляда с Торреса.

— Иными словами, доктор, подразумевается, что Алекс может сойти с ума. Если это возможно — стало быть, ваши выводы неправильны и в конечном итоге Алекс способен на убийство?

— Нет, — Торрес покачал головой. — Сойдет с ума — это выражение здесь неупотребимо. Компьютер не может сойти с ума. Он может просто перестать работать.

— Зависание — так, кажется, это называют? — холодно спросил Марш.

Торрес кивнул.

— А в случае с Алексом итог такого зависания, очевидно, будет фатальным?

Торрес снова кивнул, на этот раз с видимым облегчением.

— Не могу с вами спорить — это вполне возможно, вполне. — Заметив выражение ужаса на лице Эллен, он, однако, поспешил успокоить ее: — Поверь мне, Эллен, Алекс не способен ни на что дурное. И что бы ни случилось — я помогу ему. Он поправится.

— Вы же знаете, что этого не случится, — тихо произнес Марш, помогая Эллен подняться со стула. — Доктор Торрес, я попрошу вас больше не мучить мою жену бесполезными иллюзиями. Самое лучшее сейчас для нее — понять, что наш сын, Алекс, умер в начале мая. Кем является… м-м… существо, похожее на Алекса и живущее в нашем доме — я не знаю пока, но это не Алекс. — Эллен тихо всхлипывала, и Марш, обняв жену за плечи, повел ее к двери. На ходу он обернулся. — Я не знаю, что нам делать теперь, доктор Торрес, но в одном могу вас уверить — если… Алекс вернется домой, я немедленно вызову полицию и сообщу им, что он находится под вашей законной опекой. И все их вопросы поэтому должны быть адресованы вам. Он не сын нам более, доктор Торрес. Он перестал быть им в тот самый день, когда я привез его в вашу лабораторию. — Отвернувшись, он распахнул дверь. Они вышли.

До Ла-Паломы оставалась примерно половина пути, когда Эллен нарушила молчание.

— Он… действительно мертв, Марш? — спросила она. — Он говорил нам правду?

— Не знаю, — вздохнул Марш. — Да, он сказал нам правду. Я верю, что он сделал именно то, о чем только что говорил. Но насчет Алекса… хотел бы я хоть что-нибудь тебе сейчас ответить. Что вообще считать смертью… По закону Алекса можно было объявить мертвым еще до того, как мы повезли его в Пало Альто. Энцефалограмма не регистрировала никакой деятельности мозга — это и есть официальный критерий, по которому констатируется смерть.

— Но он же еще дышал.

— Нет. Не он сам, за него уже работал дыхательный аппарат, респиратор. А потом Раймонд Торрес придумал новый аппарат, и Алекс начал ходить и разговаривать. Вернее, это уже не Алекс, он говорит, действует, реагирует, но делает это все не так, как делал наш сын. Все это время меня не покидало странное чувство — что Алекса больше нет с нами, и оказалось, что я был прав. Его нет. Нам осталось только мертвое тело с дьявольской машинкой Раймонда Торреса.

— Но ведь это тело Алекса, — всхлипнула Эллен.

— Но разве этого нам достаточно? — голос Марша надломился от боли. — Разве тело не хоронят, когда отлетает душа? А душа Алекса уже давно отлетела, Эллен. Если даже нет, то она похоронена так глубоко в его изуродованном мозгу, что никто не сможет ее оттуда извлечь.

Эллен долго молчала, глядя в окно, за которым сгущались сумерки.

— Тогда почему… я все же люблю его? — спросила она едва слышно. — Почему до сих пор считаю, что он мой сын?

— Этого я тоже не знаю, — ответил Марш так же тихо. — Но… я, наверное, соврал тебе. Я здорово разозлился, мне было больно, я не мог поверить в то, что он нам рассказал… и какое-то время я, наверное, действительно хотел, чтобы Алекс оказался мертвым. Какой-то голос во мне и сейчас уверяет, что так и есть. — Он помолчал. — Но другой голос говорит совершенно определенно — пока он дышит и двигается, он жив и он мой сын. Я ведь тоже его люблю, Эллен.

— Боже мой, Марш, — сквозь слезы прошептала она. — Что же нам с тобой теперь делать?

— Пока не знаю, — признался он. — Сейчас, по крайней мере, мы мало что можем сделать — кроме как дождаться Алекса.

Он не стал говорить Эллен о своих подозрениях. Сам же Марш отнюдь не был уверен, что Алекс когда-либо вернется домой.