Проклятие памяти

Глава 16

Стоя посреди небольшой площади, Алекс ждал. Ждал знакомой уже боли, которая вот-вот должна пронзить мозг, и за ней снова хлынут странные воспоминания, не имеющие отношения к реальному миру. Он вглядывался в старые здания на противоположной стороне площади, ища знакомые детали — вернее, те, что он ожидал найти. Но все выглядело таким же, как и всегда: городской клуб, некогда бывший католической миссией, библиотека, в которой когда-то размещалась церковная школа.

Боль не приходила, а без нее не появились ни видения, ни голоса, ее сопровождавшие.

Окончательно уверившись в том, что площадь и старые здания бессильны оживить ту странную память, Алекс медленно пересек площадь и, войдя в Здание библиотеки, подошел к столу, за которым сидела библиотекарша. Мисс Арлетт Прингл, занимавшая эту должность в Ла-Паломе уже тридцать лет, увидев его, удивленно подняла брови.

— Алекс? У нас сегодня что, праздник? А мне, как всегда, не сказали ничего.

Алекс покачал головой.

— Сегодня утром были похороны миссис Льюис. Я был там с родителями. А днем… в общем, мне бы хотелось кое-что посмотреть, а в школьной библиотеке этих книг нет.

— А, поняла. — Арлетт Прингл была рада увидеть хотя бы одно юное лицо, ведь в последнее время школьники так редко заходят в библиотеку. И она сразу же предложила Алексу свою помощь: — Что же тебе поискать?

— О городе, — ответил Алекс. — У вас есть какие-нибудь книги по истории Ла-Паломы? Я имею в виду — с тех времен, как сюда прибыли миссионеры-католики?

Утвердительно кивнув, Арлетт Прингл достала из ящика ключ и, отперев застекленный шкаф, извлекла объемистый том в кожаном переплете.

— Если тебя интересуют старые времена — это как раз то, что нужно. Напечатано, правда, лет сорок назад. Ничего более свежего, боюсь, с тех пор не появлялось.

Взглянув на обложку, Алекс открыл увесистый том. На титуле оказался рисунок тушью — та самая площадь, — а над ним надпись: «Ла-Палома — Белая Голубица Калифорнии». На следующем листе было изложена история города. Быстро пробежав ее взглядом, Алекс понял: это именно то, что он искал.

— Могу я взять книгу?

Мисс Прингл огорченно покачала головой.

— К сожалению, это наш единственный экземпляр. Даже Синтии Эванс, когда она изучала историю своей гасиенды, приходилось читать ее здесь, в моем присутствии. Когда она реставрировала гасиенду, — пояснила она. — Признаюсь тебе: после того, как я сама все это прочла, то поехала и посмотрела, что удалось сделать Эвансам с гасиендой. Удивительно — снаружи она в точности, как была в те самые времена. — Заскрипела входная дверь, и Арлетт заторопилась к новому посетителю. — Если будут какие-то вопросы — я сейчас вернусь.

Кивнув, Алекс уселся за один из тяжелых дубовых столов, стоявших в читальном зале, который занимал почти все небольшое здание.

В книге, как оказалось, были собраны в основном старинные рисунки, рассказывавшие о первых годах существования Ла-Паломы, сопровождали их довольно лаконичные подписи. Начиналось все с прибытия францисканских миссионеров в 1775 году, следующие записи относились уже к 1820-м, когда мексиканцы предоставили права на землевладение калифорниос, затем шел рассказ о 1848-м и договоре Идальго Гуадалупе. Целая глава была посвящена истории семьи Мелендес-и-Руис, глава семейства, Роберто, был повешен за попытку убийства американского генерал-губернатора. После его казни семья оставила гасиенду на холме недалеко от города и бежала в Мексику, остальные калифорниос, продав американцам свои дома, вскоре последовали за ними.

Далее на нескольких листах следовали изображения миссии, гасиенды и старинных испанских домов. Именно эти рисунки и приковали внимание Алекса.

Собственно, это были даже не рисунки — лист за листом в книге шли поэтажные и общие планы тех самых зданий, что до сих пор стояли на холмах неподалеку от города. На прилагавшихся фотографиях были четко видны все изменения, — дома на разные лады перестраивали в течение многих лет.

В самом конце книги, на планах и фотографиях, Алекс увидел свой собственный дом. Он долго вглядывался в уже тронутые временем страницы. Дом почти не изменился — среди всех старинных домов Ла-Паломы он один дожил в почти первозданном виде до наших дней.

Только сад огородили стеной.

На рисунках, сделанных умелой рукой монаха вскоре после того, как земли миссии отошли к латифундистам, стена состояла из выложенных плиткой прямоугольных блоков, соединенных перемычками. Между перемычками были протянуты веревки, по которым вились слабенькие, еще совсем молодые виноградные лозы. Алекс долго рассматривал рисунок. Где он видел его?

И вспомнил. Именно такой представлял он себе стену сада в тот день, когда родители привезли его домой из лаборатории доктора Торреса. Но на следующей странице, на фотографии, сделанной примерно полвека назад, виноград уже пышно разросся, покрыв почти всю стену кудрявым зеленым ковром.

Следующий лист явил ему фотографию дома Валери Бенсон. От прежнего облика в нем не осталось почти ничего. Оказалось, дом два раза горел, и оба раза после пожара меняли форму стен и крыши. Единственное, что осталось от старого дома, — внутренний двор, но и он не избежал перестройки: в 1927 году во дворе соорудили пруд с золотыми рыбками, который питал миниатюрный водопад.

Алекс долго изучал старый рисунок, затем — более поздние фотографии.

И снова старый рисунок показался ему знакомым — двор дома миссис Бенсон был на нем таким, каким, неизвестно откуда, запомнился Алексу.

Закрыв книгу, Алекс некоторое время сидел неподвижно, пытаясь найти ответ хотя бы на один из вопросов, сверливших его и без того измученный мозг. Наконец, встав, он взял книгу и пошел с ней обратно к столу, за которым восседала мисс Арлетт Прингл. Взяв у него книгу, библиотекарша убрала ее обратно в застекленный шкаф.

— Мисс Прингл… — Алекс замялся. — Вы не могли бы сказать мне, когда я просматривал эту книгу в последний раз… я имею в виду — до этого?

Арлетт Прингл поджала губы.

— Ты хочешь сказать — ты уже брал ее?

— Понимаете… я очень, очень многого сейчас не помню. Но некоторые иллюстрации в этой книге показались мне очень знакомыми. И я подумал — может быть, можно выяснить, когда я в последний раз брал ее у вас.

— Трудно сказать, но посмотрим… — промурлыкала мисс Прингл. — Да, конечно. Если бы книга была в открытом доступе, это, конечно было бы невозможно, но тех читателей, которые берут книги из этого шкафа, я записываю. — Откуда-то снизу она извлекла толстую тетрадь и, раскрыв ее, начала водить пальцем по строчкам. Минуту спустя она, подняв голову, виновато улыбнулась Алексу: — Прости, голубчик. Но, согласно моим записям, эту книгу ты ни разу не брал. Ее, собственно, вообще никто не брал, кроме Синтии Эванс — никто ни разу за последние пять лет… а до этого она вряд ли могла заинтересовать тебя — ты же был еще маленький.

Кивнув, но ни сказав ни слова, Алекс повернулся и вышел из помещения. Домой он шел медленно, — в голове теснились самые разные мысли. Он чувствовал, что устал, однако, подойдя к дому, повернул направо и так же медленно зашагал по Гасиенда-драйв.

Один раз он остановился передохнуть — возле того самого поворота, где несколько месяцев назад его машина, сломав заграждение, рухнула в каньон. На обочине он стоял примерно полчаса, стараясь отыскать в памяти хоть какие-нибудь подробности катастрофы.

Он знал, что произошло тогда: слишком часто с той минуты, когда он очнулся в Институте мозга, самые разные люди пересказывали ему детали случившегося. Была вечеринка, они с Лайзой поссорились, и Лайза ушла. Через несколько минут он отправился за ней, но вел машину на большой скорости, поздно заметил Лайзу, и ему пришлось резко свернуть, чтобы не сбить ее. Машина сошла с дороги и упала в каньон.

Чего-то, однако, в этом описании не хватало. Где-то в глубине память подсказывала ему: был еще кто-то — чей-то смутный образ, он тоже боялся сбить этого кого-то — и вот из-за этого, собственно, и случилась авария.

Но кто это был? Он не мог сосредоточиться на этом едва различимом видении, не мог увидеть черты лица.

Пошатываясь от усталости, Алекс побрел к вершине холма, где возвышалась гасиенда супругов Эванс.

Сидя в регистратуре Медицинского центра Ла-Паломы, Марш Лонсдейл бегал пальцами по клавиатуре компьютера. Марш был зол, даже экран монитора, таращившийся, словно циклоп, раздражал его. Немало благодарственных молитв он вознес всевозможным богам за то, что в свое время они надоумили его оборудовать Центр компьютерной сетью, но нередко — и сегодня был как раз тот случай — за эту сумасбродную идею он посылал им многочисленные проклятия.

— Тут учиться Бог знает сколько лет нужно, чтобы только освоить эту чертову штуковину, — цедил он сквозь зубы. Выглянув из-за полок с папками, Барбара Фэннон сочувственно улыбнулась ему.

— На ругань машина, к сожалению, не отзывается. Если ты скажешь мне, что ищешь, может, я попробую помочь тебе? — Присев на стул рядом с ним, она мягко убрала руки Марша с клавиатуры.

— Алекса, — ответил Марш. — Я ищу все данные о моем сыне. А эта чертова машина мне их не дает, дьявол ее возьми!

— А ты не горячись, — наставительно ответила Барбара. — Ты спроси ее вежливо, и так, как она понимает. — Она прошлась пару раз по клавишам, и экран ожил. — Ну вот. Нажмешь вот эту клавишу — и все, что пожелаешь, со дня, когда он родился, до того, как он попал сюда. — Встав, она кивнула Маршу и снова занялась полками.

Марш принялся изучать данные — и, к своему изумлению, обнаружил, что последняя запись относилась к апрелю прошлого года, когда Алекс проходил в Центре диспансеризацию. С минуту Марш недоуменно вглядывался в экран, затем повернулся к Барбаре Фэннон.

— У нас что, дальше ничего нет?

— Прости… о чем ты?

— Я спрашиваю — вводили ли мы данные об Алексе за последние пять месяцев. Сейчас сентябрь, а здесь последняя запись за апрель, о диспансеризации. То есть отсутствуют сведения почти за полгода.

— Очень странно. — Барбара нахмурилась. — Мы вводим сюда информацию о пациентах каждые двадцать четыре часа. Дай, я сама посмотрю. — Перегнувшись через плечо Марша, она снова начала стучать клавишами. Однако под ее пальцами чуда не произошло. Данные по-прежнему заканчивались апрелем прошлого года.

— Ну, видишь?

— Вижу — что-то здесь не так, и причин тому может быть множество. У меня предложение — почему бы тебе не вернуться в кабинет и не заняться своей работой, а я пока выясню, куда же делись все данные об Алексе. Если мне все же не удастся вынуть их из компьютера, я принесу тебе оригинал снизу, из архива, но это займет некоторое время, извини. Договорились?

Кинув, Марш нехотя встал и направился к выходу, но Барбара остановила его.

— Марш, прости… что-нибудь случилось? Я имею в виду — с Алексом?

— Не знаю, — хмуро ответил Марш. — Что-то меня беспокоит в нем… и мне категорически не нравится этот Торрес. И потому я хочу проверить эти записи и доподлинно выяснить, что же он все-таки сделал с ним.

— Понятно, — Барбара вздохнула. — Теперь, по крайней мере, буду знать, что искать. Не переживай — в самое ближайшее время что-нибудь да отыщется.

Однако час спустя, когда Барбара вошла в его кабинет, на ее лице застыло выражение крайнего удивления.

— Марш, прости, но… я ничего не нашла.

— В компьютере ничего нет? — поинтересовался он.

— Хуже, — сев в кресло напротив Марша, Барбара протянула ему картонную папку. — В архиве тоже никаких данных.

Открыв папку, на которой крупными буквами значилось имя сына, Марш обнаружил листок с одной лишь фразой:

«Содержимое этой папки передано в Институт мозга по распоряжению доктора Маршалла Лонсдейла, директора Медицинского центра Ла-Паломы».

Марш откинулся на спинку стула.

— Что все это значит, черт возьми?

Барбара пожала плечами.

— Видимо, только одно — что после аварии ты послал все данные в Пало Альто, а нам их так и не прислали назад.

Протянув руку, Марш нажал клавишу интеркома.

— Фрэнк, можешь подняться ко мне?

Минуту спустя в кабинет вошел Фрэнк Мэллори. Марш протянул ему листок.

— Что ты скажешь об этом?

Изучив запись, Фрэнк в свою очередь пожал плечами.

— Ну да. Все данные отправили в Пало Альто. Торрес их потребовал.

— Да, но почему он не прислал их назад? И какого черта мы не сделали копию?

Мэллори изобразил на лице гримасу задумчивости.

— Я… да, мне кажется, я просто на них понадеялся. Они еще черт знает когда должны были их вернуть — вместе с копиями и всем прочим. Это же часть истории болезни Алекса…

— Вот именно, — громыхнул Марш. — Но они, как видишь, не вернули. Барбара, тебе нетрудно будет позвонить туда и узнать, почему до сих пор все материалы у них? И не церемонься особо с ними.

Когда Барбара вышла, Фрэнк Мэллори несколько секунд внимательно смотрел на Марша.

— Слушай, а ты что такой взвинченный? С Алексом что-нибудь? Если не секрет, конечно.

— Да какой там секрет, — Марш устало качнул головой. — Просто я сам не могу понять, что с ним происходит. И поэтому боюсь за него.

— А Торрес тебе просто не нравится.

— Обратного я никогда и не утверждал, — Марш нахмурился. — Но дело не только в этом. Торрес ведет себя так, будто Алекс теперь — полная его собственность, а сам Алекс… не знаю. Говорю тебе — мне страшно за него.

— А Эллен? Она тоже за него боится?

Марш пожал плечами.

— Хотелось бы. Но она, к сожалению, думает, что Торрес — всемогущий маг из двадцать первого века. И еще — что на Ла-Паломе лежит проклятие… или как она там сказала.

Глаза Мэллори изумленно расширились.

— Проклятие? Брось, Марш, только не Эллен…

— Да понятно, — Марш махнул рукой. — Думаю, она и сама ни во что такое не верит. Просто сегодня утром она была здорово расстроена. Смерть Марти всего через несколько месяцев после того, что случилось с Алексом…

— Но ведь одно с другим никак не связано, — Фрэнк пожал плечами.

— Вот и я ей то же самое говорил. И уверен — она поймет, что я прав, если как следует об этом подумает. Больше беспокоит меня другое — отношение ко всему этому Торреса. — Он коротко пересказал Фрэнку разговор с Торресом в день похорон Марта Льюис. — Представляешь, что он мне ответил? Вы, мол, перечитайте договор, который подписали со мной.

— А кстати, ты его перечитывал с тех пор, как подписал?

Прежде чем Марш успел ответить, дверь отворилась и в кабинет вошла Барбара, держа в руках еще одну картонную папку. Одного взгляда на ее лицо Маршу было достаточно, чтобы понять — что-то неладно.

— Ты звонила? Что они тебе ответили?

Швырнув папку на стол, Барбара с шумом выдохнула.

— Они сказали… они сказали, что все данные у них и возвращать нам их они не собираются. Представляешь — даже наши собственные записи, не говоря уже о копиях и о тех, что вели они!

— Но… но это невозможно, — пробормотал Марш. — Они не имеют права…

— Они утверждают, что имеют, Марш. И что все их права достаточно четко определены в контракте, который ты подписал с ними перед операцией.

— Нет, не верю, — Марш замотал головой. — Я должен перечитать его. Черт, у меня нет копии…

Взяв со стола папку, Барбара молча протянула ее Лонсдейлу.

— Я как раз и подумала, что он понадобится тебе. И… сама его уже прочитала.

Изучив документ, Марш некоторое время молчал, глядя прямо перед собой, затем принялся читать снова. Закончив, он передал папку Фрэнку Мэллори.

— Это не сработает, — покачал головой Фрэнк, внимательно просмотрев контракт. — Любой суд в нашей стране признает это соглашение недействительным. Потому что по нему выходит — этот тип неподотчетен вообще никому. Не обязан представлять данные, отвечать за свои действия — ничего. И может делать с пациентами все, что ему заблагорассудится. Если верить этой бумаге, ты передал ему даже опеку над Алексом. Вообще, спрашивается, какого черта ты ее подписал? — Увидев, как изменилось выражение лица Марша, Фрэнк немедленно пожалел о сказанном. — Прости, старик, — пробормотал он, — это я напрасно.

— Совсем нет, — покачал головой Марш. — Я должен был тогда прочитать это повнимательнее. Кстати, сам Торрес сколько раз говорил мне об этом. Но мне тогда показалось, что это обычный контракт…

— В то время как на обычный он не похож ни единым пунктом, — мрачно заключил Мэллори. — Думаю, нам следует немедленно связаться с юристом.

Марш кивнул.

— Хотя я не вижу, что это могло бы дать нам. Даже если юрист сможет его опротестовать — это займет по меньшей мере несколько месяцев. А потом, — он тяжело вздохнул, — если бы я тогда изучил его самым внимательным образом — все равно подписал бы.

— Насколько я понимаю, выбор у тебя был невелик, — кивнул Фрэнк, — либо подписать эту бумагу, либо позволить умереть Алексу! Интересно, как другой поступил бы на твоем месте… Ах, черт бы его побрал…

— Ну и что мне теперь, по-вашему, делать? — спросил Марш.

В комнате повисло неловкое молчание. Каждый обдумывал варианты выхода из положения, в которое Марш попал из-за этого документа. Без данных об операции они не имели понятия о том, что именно проделал Торрес над Алексом, но это было не самым главным.

Они не только не знали, какие методы использовались при операции, но и какого рода лечение ведет Торрес сейчас. Не знали, каковы могут быть последствия этого лечения, а главное — прекращения его.

Выхода не было. Они оказались в ловушке.

Алекс сидел на склоне холма, подставив спину лучам послеполуденного солнца. Было жарко, хотя с океана уже ощущалось дуновение бриза, значит, к вечеру похолодает. Не отрываясь, Алекс смотрел на гасиенду — и в его мозгу один за другим снова оживали странные образы.

Лошади, заполнившие двор, а затем галопом несущиеся к деревне.

Люди, медленно бредущие прочь от гасиенды, — сгорбленные, с узлами, котомками.

Трое, оставшиеся во дворе гасиенды, когда остальные ее покинули. Он не различал их лиц, но знал, кто они, эти трое.

Его семья.

Голоса — далекие, едва слышные, один голос, правда, чуть громче:

«Мы не боимся смерти… и никогда не уйдем со своей земли…»

Но ведь они ушли. В книге говорилось, что они все бежали в Мексику.

«Вы убьете нас, но это ничего вам не даст… Мой сын найдет вас… найдет и прикончит…»

Слова снова и снова, как эхо, звучали в голове Алекса. Встав, он зашагал к вершине холма. Взобравшись на нее, он поднял с земли сухой сук — и секунду спустя, плохо понимая, что делает, принялся разрывать нагретую землю. Земля поддавалась с трудом — полтора столетия превратили ее почти в камень.

Скелеты оказались неглубоко — всего футах в двух от поверхности. Алекс молча рассматривал три коричневых черепа, казалось, их пустые глазницы тоже изучают его. Медленно, очень медленно он принялся забрасывать землей побуревшие кости. Закончив и разровняв землю, он начал спускаться с холма, не сводя при этом глаз с гасиенды. Образы росли, становились ярче, наконец все случившееся предстало перед ним словно наяву.

Стена — белая штукатурка — в красных пятнах и выбоинах от пуль. У стены, в неестественных позах, три тела.

Он отвернулся, образы стали тускнеть, расплываться, наконец пропали совсем.

Но воспоминания остались.

У входа в кафе «У Джека» зазвенел колокольчик, и Лайза, подняв глаза, помахала входившему Алексу. Алекс медленно подошел к столику, за которым вместе с Лайзой сидел Боб Кэри, и, поздоровавшись, сел.

— Ты почему сегодня в школе не был?

— Ходил в библиотеку, — ответил Алекс. — Хотел там кое-что посмотреть.

— Вот так просто взял и пошел? — спросил Боб. — Господи Боже, Алекс, ты бы хоть спросил кого — так вообще делают или нет. Ты понимаешь, что твой поход в библиотеку — элементарный прогул.

— Пускай, — Алекс пожал плечами.

Лайза пристально посмотрела на него.

— Алекс… что-нибудь случилось?

Снова пожав плечами, Алекс обвел Лайзу и Боба взглядом.

— Если я… могу я спросить вас кое о чем — только обещайте, что не станете думать обо мне как о сумасшедшем?

Закатив глаза, Боб поднялся со стула.

— Это ты у Лайзы спроси. А я пошел — меня Кэйт ждет, я обещал ей занести домашнее задание.

— А когда она опять начнет ходить в школу? — спросила Лайза.

— Вот не знаю, — ответил Боб и, понизив голос, наклонился к Лайзе. — А ты разве не слышала — говорят, она вообще больше не собирается туда возвращаться?

Лайза покачала головой.

— А тебе кто это сказал?

— Кэролайн Эванс. Она говорит — мол, не думаю, чтобы Кэйт Льюис вернулась в школу до того, как будет суд над ее отцом, а если его еще и осудят, она, дескать, думает, что Кэйт не вернется вообще.

— И ты поверил ей? — простонала Лайза. — Кэролайн Эванс? Боб, умоляю тебя! Даже если мистер Льюис виновен — ради Бога, объясни мне, при чем тут Кэйт?

— Не знаю, — пожал плечами Боб. — Только люди порой способны на такое… — Кинув многозначительный взгляд в сторону Алекса, он направился к дверям.

— Нет, в это я просто не верю! — воскликнула Лайза, когда Боб ушел. — Люди… иногда из-за них можно просто сойти с ума. Кэролайн Эванс распространяет какие-то дурацкие сплетни, а Боб смотрит на тебя так, будто ты и правда какой-то чокнутый.

— Может, это и так, — произнес Алекс.

— То есть? — раскрыв рот, Лайза уставилась на него.

— Я говорю: может, я и правда какой-то чокнутый.

— Ну что ты опять, Алекс! Никакой ты не чокнутый — ты просто не помнишь многого, и…

— Я знаю, — перебил ее Алекс. — Но кое-что я начинаю вспоминать — и воспоминания эти очень странные. Вещи, которые я в принципе не могу помнить, события, произошедшие еще до моего рождения.

— Например? — обеспокоенно спросила Лайза. Машинально она начата постукивать соломинкой по краю полупустого стакана с колой. Не пожалеет ли она о том, что спросила его…

— Не знаю точно, — ответил Алекс. — Это просто какие-то образы, слова и вещи… они выглядят не так, как должны выглядеть. Но что все это значит — я не знаю.

— Может, и вовсе не значит ничего. Может быть, это просто у тебя в мозгу… ну, после аварии, понимаешь?

Поколебавшись, Алекс согласился:

— Возможно, ты и права.

Но сам он не верил. Его воспоминания слишком реальны, чтобы быть просто игрой воображения.

Неожиданно Лайза в упор посмотрела на него.

— Алекс, как ты думаешь — миссис Льюис действительно убил мистер Льюис?

Помолчав, Алекс снова пожал плечами:

— Откуда мне знать?

— Знать-то никто не знает, — настаивала Лайза. — Но как ты думаешь?

Неожиданно Алекс припомнил сон, который приснился ему в ночь убийства.

— Нет, не думаю, чтобы это был он, — произнес он медленно. — Мне кажется, это кто-то другой. И… по-моему, скоро снова что-то случится.

Глаза Лайзы расширились, и она резко встала.

— Что… что ты несешь… — она сглотнула. — Если ты пытался убедить меня в том, что ты чокнутый, Алекс Лонсдейл, считай, что тебе это удалось! Только совершенный псих мог сказать такое! — Схватив со стола папку с книгами, Лайза метнулась к двери, с шумом захлопнув ее за собой.

Алекс проводил ее взглядом, лишенным какого-либо выражения.