Проклятие памяти

Глава 19

— Но он так и не сказал, в чем именно дело? — снова переспросил Марш.

Аккуратно сложив салфетку — Эллен знала, что означал этот жест: муж принял какое-то решение, — он положил ее рядом со своей чашкой и в упор посмотрел на супругу.

— Нет, только то, что снова хочет обследовать Алекса. — Эллен уже в третий раз отвечала на вопрос мужа. Почему он не может понять, что в намерениях Раймонда нет ничего дурного? — Кроме того, — продолжала она, — если бы он действительно подозревал что-нибудь серьезное, он бы просто не отпустил Алекса сегодня домой. Он вполне мог оставить его в Институте.

— Да, конечно, однако на следующий же день я обратился быв суд, — подытожил Марш. — И он, думаю, понимает это. Несмотря на этот чертов контракт, я все еще остаюсь отцом Алекса, и если он не соблаговолит посвятить нас в детали проделанной им операции и объяснить, какие были допущены нарушения, Алекса он более не увидит. — Отодвинув стул, Марш поднялся из-за стола. И хотя Эллен была полка решимости продолжать давно начавшийся спор, она понимала — это уже бесполезно. Ей придется сделать то, что, она знала, лучше всего для Алекса — а с Маршем она разберется после. Когда Марш вышел из комнаты, она привычно собрала со стола грязные тарелки и сунула их в посудомоечную машину, закрыв дверцу, нажала кнопку.

Алекса Марш нашел в его комнате. Сын сидел за столом, на котором лежал раскрытый учебник — из тех, что остались у Марша еще с университетских времен, весь разворот занимало увеличенное изображение мозга. По письменному столу бродила белая крыса, заинтересованно поводя из стороны в сторону острой мордочкой.

Марш тронул Алекса за плечо.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, доктор?

Алекс, оторвавшись на мгновение от учебника, поднял глаза на Марша.

— Я не думаю.

— И все же, — не отставал Марш, видя, что Алекс медлит с ответом, он привычным движением поднял крысу и провел пальцем за розовыми лепестками ушей. Зверек пискнул от удовольствия. — Один только вопрос, профессор: вы, насколько я могу понять, собираетесь производить послойные срезы мозга. Разрешите узнать, каким образом?

Глаза Алекса встретились с глазами отца.

— Как ты догадался?

— Я, конечно, не гений, — заметил Марш, — но вчера ночью ты сам рассказал мне о своем выводе — при тех повреждениях, что твой мозг получил в катастрофе, ты должен был давным-давно умереть. Второй день ты изучаешь анатомию мозга, а про то, что белых крыс используют для подобных опытов, слышал даже я. Так что…

— О'кей, — кивнул Алекс. — Я действительно хочу удостовериться в том, что произойдет с крысой, если я попробую проникнуть в ее мозг так же глубоко, как доктор Торрес смог проникнуть в мой.

— То есть — выживет она или нет, — подытожил Марш. Алекс кивнул в знак согласия. — В таком случае у меня есть одно предложение. Мы воспользуемся лабораторией Медицинского центра, а я тебе проассистирую. Идет?

— Ты серьезно? — спросил Алекс.

— В ином случае твои крысы переживут только первый разрез.

Когда через несколько минут отец с сыном спустились вниз, Эллен, взглянув на них, слегка улыбнулась и удовлетворенно кивнула.

— Слава Богу, вы сами сообразили, что этим тварям не место в комнате Алекса. — Показав на клетку в руках сына, она спросила: — Если не секрет — куда это вы направились?

— Отвезем их в нашу лабораторию, — ответил Марш. — Возможно, мы там задержимся, если удастся кое-что обнаружить.

— Обнаружить? — нахмурила брови Эллен. — Что вы собираетесь там обнаружить, хотела бы я знать? Там же никого сейчас нет, и…

— Вот нам никто и не помешает, — оборвал ее Марш.

Пока Эллен терялась в догадках — что, собственно, эти двое задумали, — Алекс и Марш исчезли за входной дверью. Хлопнули ворота гаража. Взревел мотор. Несколько секунд Эллен вглядывалась во тьму за окном, затем задернула занавеску.

Лампа бестеневого освещения заливала лабораторный стол ровным слепящим светом, и Алекс с непривычки прикрыл ладонью глаза. Марш пристегивал крысу ремешками к доске — и вдруг на короткий миг мелькнула мысль: не догадывается ли она, что сейчас будет с ней? Агатовые глаза зверька, казалось, были полны тревоги, Марш чувствовал, как мохнатое тельце конвульсивно подергивается в его руке. Он взглянул на Алекса, стоявшего по другую сторону стола.

— Имей в виду — она вряд ли выживет.

— Неважно, — Алекс пожал плечами все с тем же равнодушным выражением, к которому — Марш уже понял — он никогда не сможет привыкнуть. — Приступай.

Марш ввел иглу под кожу зверька и нажал на поршень. Крыса несколько раз дернулась и затихла. Сверившись с иллюстрацией в книге, лежавшей на тумбочке недалеко от стола, Марш одним движением скальпеля обвел череп крысы круговым разрезом — от левого глаза до правого — и легко, как перчатку, снял кожу. Затем при помощи пилки он принялся отделять крышку черепа. Работал он медленно, но через несколько минут мозг крысы предстал перед ними, словно на муляже, однако зверек дышал ровно, сердце его билось по-прежнему.

— Может, наша затея и не удастся, — заметил Марш. — В принципе, для этого нужны инструменты меньших размеров, и кроме того, для поддержания биологических функций организма у крысы задействована гораздо большая, чем у человека, часть мозговой коры.

— Тогда будем срезать ее небольшими частями и посмотрим, как глубоко мы сможем продвинуться.

Поколебавшись, Марш кивнул. Самым маленьким из имевшихся под рукой скальпелей он принялся осторожно срезать кору крысиного мозга.

Спустя час все три крысы были мертвы. Ни у одной из них Маршу не удалось достичь глубинных отделов мозга прежде, чем прекратилось сердцебиение.

— Хотя, в принципе, они могли и выжить, — заметил Марш. — Я мог действовать зондом и проникнуть лишь в ту часть мозга, которая отвечает за двигательные функции, не нанося повреждений другим участкам коры.

Алекс покачал головой.

— Это уже неважно. Ясно одно: когда ты начал удалять кору мозга, все три крысы умерли. Точно так же Торрес поступил с моим мозгом. Почему я не умер, по-твоему?

— Понятия не имею, — признался Марш. — Знаю только одно — ты остался в живых, и все.

Алекс долго молчал, глядя на три белых трупика в мусорной корзине.

— Может, и нет, — наконец сказал он. — Может быть, я действительно умер.

Валери Бенсон отложила вязание и взглянула на Кэйт. Та сидела в углу дивана, уставившись на экран телевизора, но Валери знала почти наверняка, что на самом деле ее мало интересует передача.

— Ну что, поговорим? — тихо спросила она.

— О чем? — Кэйт не отрывала взгляда от экрана.

— О том, что тебя беспокоит.

— Ничего не беспокоит. Со мной все о'кей.

— Да нет, — вздохнула Валери, — я же вижу. — Отложив вязание, она встала, подошла к дивану и присела рядом с Кэйт. — Ты все-таки надумала идти завтра в школу?

— Я… как-то… не знаю еще…

Нужно было и мне в свое время родить ребенка — эта мысль неотвязно преследовала Валери уже несколько месяцев. Если бы у меня были свои дети, я бы знала, как мне сейчас поступить. Да — и как же? Что бы ты сказала шестнадцатилетней девочке, отец которой неделю назад убил ее мать? Попыталась бы ее утешить? Да, но не оставлять же ее сидеть весь вечер одну у телевизора — ведь сразу же видно, о чем она думает, бедная девочка…

— По-моему, лучше тебе все же пойти, — осторожно заметила Валери. Ободренная молчанием девушки, она продолжала: — Я уверена, что в школе никто и словом не обмолвится про то, что случилось, и…

Кэйт резко обернулась к Валери.

— Значит, вы думаете, что я боюсь этого? — Она вспыхнула. — Что кто-то что-то там скажет в школе — этого я боюсь?

— Разве нет?

Краска исчезла со щек Кэйт так же быстро, как и появилась.

— Про отца и так все все знали, — произнесла она тихо. — Я сама все время жаловалась на то, какой он пьяница, чтобы они не шушукались об этом за спиной.

Валери легонько обняла Кэйт за плечи.

— Должно быть, непросто тебе это было, девочка.

— Это все равно лучше, чем сплетни, — их глаза встретились. — Но маму он не мог убить. Мне все равно, какие там есть улики и что он совсем не помнит, что делал, после того как я ушла… Они ругались все время, когда он доходил до кондиции, но он ни разу пальцем ее не тронул. Орал, ругался, даже угрожал иногда, что стукнет… но ни разу на самом деле до нее не дотронулся. А кончалось все всегда тем, что она отвозила его в больницу.

— Тогда тебе лучше и друзьям своим рассказать, что ты об этом думаешь.

Кэйт снова покачала головой, и неожиданно на глазах ее выступили слезы.

— Я… я боюсь.

— Боишься? Чего же?

— Боюсь, что уйду из вашего дома, а потом вернусь и тоже найду вас… как маму… — закрыв лицо руками, Кэйт начала всхлипывать. Валери крепче обняла ее.

— Ну что ты, моя дорогая. Обо мне тебе нечего беспокоиться. Что со мной может случиться?

— Но ведь с мамой случилось, — Кэйт продолжала плакать. — Она тоже осталась одна, а кто-то пришел и…

Этот «кто-то» был твой отец, подумала Валери, но знала — никогда и ни за что она не скажет этого вслух. Если Кэйт не желает верить в вещи, в общем-то, очевидные, то она не станет ее к этому принуждать. Хотя вроде был суд и Льюису вынесли приговор… Резким движением головы она как бы отогнала эти мысли.

— Успокойся — ничего со мной не случится, — она поцеловала Кэйт в щеку. — Я живу в этом доме одна уже пятый год — и ни разу со мной не было никаких неприятностей. И тебя я тоже не собираюсь держать взаперти. — Встав, Валери сняла трубку телефона, стоявшего рядом на кофейном столике. — Так что позвони Бобу и сходите с ним куда-нибудь — в кино или в вашу пиццерию.

Кэйт замялась.

— Я не могу…

— Разумеется, можешь, — возразила Валери, мягко вкладывая трубку в руку девушки. — Он и так приходит сюда каждый день, чтобы занести тебе домашнее задание. Думаешь, ему не хочется пойти куда-нибудь с тобой? Давай-ка, набирай номер.

Протестующе фыркнув, Кэйт тем не менее не глядя набрала знакомые цифры. Сорок минут спустя у распахнутой входной двери Валери давала Бобу последние инструкции:

— И что бы она там ни говорила — раньше одиннадцати можешь ее не привозить. Она и так уж сидела здесь Бог знает сколько — так что ей не помешает развлечься как следует.

Когда машина Боба исчезла за поворотом улицы, Валери захлопнула дверь, села на диван и снова принялась за вязанье.

Эллен уже собиралась звонить в Медицинский центр, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Слава Богу, они оба вернулись. Бросив трубку на рычаг, она поднялась с кресла. Раздражения, накопившегося за последний час, она решила не скрывать.

— Вы могли бы хотя бы сказать мне, как долго вы там собираетесь оставаться. Интересно, что вы все это время делали?

— Убивали крыс, — ответил Алекс.

Слегка побледнев, Эллен перевела полный недоумения взгляд на мужа.

— Марш, в чем дело? О чем это он?

— Позже объясню, — отмахнулся было Марш, но по выражению лица Эллен понял, что сделать это ему придется немедленно. Вздохнув, он повесил пиджак на крючок у двери и обернулся к жене. — Да, мы проводили над крысами опыты, чтобы выяснить, какой объем повреждений может вынести мозг…

— То есть вы их убили? — Эллен почувствовала, как к горлу подступает тошнота. — Вы убили этих трех безобидных зверушек?

Нахмурившись, Марш кивнул.

— Дорогая моя, каждый день тысячи крыс умирают в лабораториях всего мира. А мы с Алексом хотели выяснить кое-что важное. — Отстранив Эллен, Марш прошел в гостиную и взглянул на Алекса, расположившегося на диване. — По-моему, тебе самое время пойти поспать. — Он устало улыбнулся. — Во всяком случае, это было бы лучше всего. Потому как мы с мамой, похоже, снова собираемся ссориться.

Кивнув, Алекс направился к лестнице, но Марш остановил его:

— Отдохнешь — можешь повидаться с друзьями, — достав из кармана ключи от машины, он бросил их Алексу.

Эллен, наблюдавшая за этим, почувствовала, как все внутри у нее похолодело. Между ее мужем и сыном, без сомнения, что-то произошло, какой-то сговор. Когда секунду спустя Алекс обратился к Маршу, она поняла, что ее догадка верна.

— То есть — о чем мы с тобой говорили?

Марш утвердительно кивнул в ответ.

И тут… Эллен не поверила своим глазам. Этого она не видела с того самого дня, когда сын собирался на выпускную церемонию.

Алекс улыбнулся.

Улыбка была почти незаметной, но Эллен могла поклясться — она была.

Повернувшись, Алекс зашагал вверх по лестнице. Эллен проводила его взглядом, затем повернулась к мужу.

— Ты видел, Марш? Ведь он улыбнулся. Он улыбнулся, говорю тебе!

Марш спокойно сказал:

— Да, я тоже заметил. Но, собственно, это ничего не значит… пока. — С минуту он колебался, но затем, медленно и подробно, все же пересказал Эллен, о чем они с Алексом говорили в машине по дороге домой. — Так что эта улыбка, к сожалению, пока ничего не значит. Он по-прежнему ничего не чувствует, Эллен, и знает об этом не хуже нас. И больше того — его мучают сомнения, остался ли он после операции вообще человеком. Но, как утверждает сам Алекс, он может — по крайней мере, внешне — имитировать эмоции — вернее, эмоциональные реакции на то, что происходит вокруг. Именно это он сейчас и проделал. Умом он понимает, что должен испытывать радость от того, что я позволил ему пользоваться нашей машиной. А когда людям радостно, они улыбаются. Вот он и улыбнулся. Эта улыбка не была… м-м… спонтанной. Она была им рассчитана. Это — своего рода роль.

— Но… зачем? — еле слышно прошептала она. — Для чего ему делать все это?

— Он говорит — окружающие начинают считать его сумасшедшим, — Марш пожал плечами, нахмурившись. — А ему этого не хочется. Как говорит сам Алекс, ему не хочется сидеть под замком до тех пор, пока выяснят, что с ним не в порядке.

— Под замком? — голос Эллен дрожал. — Кто это собирается сажать его под замок, скажи мне, пожалуйста?

— Но он же знает, что так поступают с сумасшедшими. Пойми, Эллен, нам стоит взглянуть на все это его глазами — хотя бы раз. Он знает, что мы любим его, что мы за него переживаем. Но он понятия не имеет, что это значит на самом деле, ты поняла? Он прочитал все, что возможно, об эмоциях, о чувствах, о человеческих реакциях… — голос Марша дрогнул. — Алекс запоминает все это с одного раза и помнит каждое слово из прочитанного. Но реального значения всех этих вещей он — еще раз тебе говорю — не знает.

Мария Торрес переложила тяжелую сумку с продуктами из левой в правую руку, затем, поняв, что ей все же придется передохнуть, поставила сумку на тротуар и огляделась.

Рамон обещал сегодня приехать и повезти ее по магазинам, но пару часов назад позвонил и сказал, что у него дела. Что-то случилось с каким-то его больным, и ему придется остаться на работе. С каким-то больными, подумала Мария с горечью. Она-то знала, кто этот больной — юный дон Алехандро, и уж с ним-то — она могла поклясться — ничего такого случиться не могло. Но Рамону все равно этого не понять — даром что он столько лет учился. Он все забыл. Если не все, то многое. Ничего, когда-нибудь он тоже поймет. Поймет, что вся та ненависть, которую она успела вложить в него, никуда не делась. Она прорвется. А до тех пор — пусть притворяется гринго. Пусть притворяется.

А сегодня ей самой придется мотаться по магазинам, хотя она ужасно устала — работала, не присев, весь день. Правда, супермаркет — в пяти кварталах, не Бог весть какая даль. Вот те же пять кварталов домой с тяжеленной сумкой — другое дело. Руки точно будут болеть весь вечер — застарелый артрит, чтоб его… Подняв сумку, Мария собралась уже идти дальше, когда из-за ближайшего поворота плавно выехал спортивный автомобиль. Мария машинально скользнула взглядом по машине… но внезапно, выпрямившись, пристальней вгляделась в лицо за ветровым стеклом.

Она узнала водителя.

Сидевший за рулем Алекс ответил ей таким же пристальным взглядом. Мария поняла, что он тоже узнал ее. Святые не оставляют тех, кто их почитает. Они послали ей новое знамение. Пусть Рамон отказался приехать к ней — зато здесь он, Алехандро. Шагнув вперед, она подняла руку. Машина остановилась, и Мария наклонилась к открытому окну.

— Vamos, — шепнула она, глядя загоревшимися глазами в бесстрастное, как всегда, лицо юноши. — Vamos a matar!

Слова эхом отозвались где-то в самой глубине памяти, Алекс понял их сразу — «Идем убивать!» Протянув руку, он открыл дверцу с противоположной стороны. Обогнув капот, Мария уселась на переднее сиденье. Алекс нажал на газ, машина медленно двинулась вдоль квартала. Наклонившись к Алексу, Мария нашептывала ему те самые, главные для него и нее слова…

Четверть часа спустя Алекс затормозил у тротуара, слова Марии все еще звучали в его ушах. Хлопнула дверца, и Алекс проводил взглядом удаляющуюся спину старухи. Скособочившись, Мария с трудом тащила пластиковую сумку, полную пакетов с продуктами.

Подождав, пока она скроется за поворотом, Алекс вышел из машины и запер дверцу. Минуту спустя он уже входил во внутренний дворик дома Валери Бенсон.

Где-то в самой глубине сознания звучали, не переставая, слова, которые Мария повторяла ему, как молитву:

«Venganza… asesinos… venganza…»

Посторонний звук привлек его внимание. Обернувшись, он увидел женскую фигуру, стоявшую в освещенном прямоугольнике открытой входной двери.

— Алекс? — Валери Бенсон удивленно посмотрела на него. — Ты… с тобой все в порядке?

Сидя в комнате за вязанием, она услышала, как кто-то открыл ворота, но привычного треньканья дверного звонка за этим не последовало. Подойдя к двери и посмотрев в глазок, Валери увидела вошедшего во двор Алекса Лонсдейла. Но когда она открыла дверь и позвала его, юноша, казалось, ее не слышал.

И теперь он стоял и в упор смотрел на нее, а Валери все не могла понять, слышит ли он ее слова или…

— Алекс, в чем дело? Случилось что-нибудь?

— Ladrones, — прошептал Алекс. — Asesinos…

Недоуменно нахмурившись, Валери отступила на шаг. Что он там говорит? Убийцы? Грабители? На мгновение мелькнула мысль — что, если он параноик или того хуже…

— А… а Кэйт ушла, — стараясь двигаться медленно, Валери взялась за ручку двери. — Если ты к ней, то она не скоро вернется…

Она уже закрывала дверь, когда Алекс, метнувшись вперед, сбил Валери с ног на выложенный плиткой пол кухни. Пригвожденная его весом, Валери пыталась вырваться, но было уже слишком поздно…

Разжав пальцы, Алекс долго смотрел на лежавшее перед ним неподвижное тело женщины.

— Venganza, — удовлетворенно прошептал он. — Venganza…

Распахнув дверь пиццерии, Алекс вошел и не спеша огляделся. В этот час «У Джека» народа обычно не было, однако за столиком в углу он обнаружил веселую компанию — Кэйт Льюис, Боб, Лайза и еще пара ребят. Сложив уже привычным движением губы в улыбку, Алекс подошел к ним и поздоровался.

— Привет. Вечеринка для избранных, или я могу тоже присоединиться?

За столиком наступило молчание. Алекс заметил, как сидящие неуверенно переглядываются, но улыбка, как приклеенная, застыла на его лице. Наконец, пожав плечами, Боб подвинулся ближе к Кэйт, освобождая Алексу место. Затянувшееся молчание нарушила наконец Лайза, объявив, что ей пора домой.

Алекс вовремя позаботился о том, чтобы сменить выражение лица — теперь на нем читалось явное разочарование.

— Но я ведь только пришел… — запротестовал он.

Лайза с подозрением взглянула на Алекса.

— А мне казалось, тебе все равно, останусь я или нет, — пожала она плечами. — То есть нам вообще всем кажется, что тебе уже все до лампочки.

Алекс кивнул, в душе надеясь, что ему удастся придать голосу нужную интонацию.

— Я… я знаю… — нерешительно начал он. — Но, по-моему, все меняется понемногу. Мне кажется… — Он опустил глаза — он видел, что другие делают так, когда им трудно что-нибудь высказать. — Мне кажется, я снова начинаю чувствовать, как все люди. И… на самом деле я люблю всех вас и прошу извинить, если чем-нибудь вас обидел.

Сидевшие за столом снова переглянулись, и опять воцарилось молчание. На сей раз его нарушил Боб Кэри:

— Ладно, старик, чего там… все ерунда.

И, глядя, как светлеют их лица, Алекс понял, что победил.

Они поверили ему. Сыграл он блестяще.

Но, когда за столом потек неспешный, обыденный разговор, Алекс начал вдруг сомневаться в своем успехе.

Он заметил, что Лайза Кокрэн все же старается не разговаривать с ним.

Лайза же была отнюдь не расположена поверять Алексу свои мысли. Она думала о том, что поведение ее бывшего приятеля сейчас неискренне.

До аварии она всего лишь раз или два слышала, как Алекс говорил о своих чувствах — неизменно при этом краснея, теряясь и глядя в сторону.

Хотя сейчас он тоже заговорил о них впервые после аварии, и тоже с трудом подбирал слова…

Но на этот раз он не покраснел и не растерялся.