Проклятие памяти

Глава 7

Когда примерно в двадцать два тридцать пять дверь в библиотеку в очередной раз распахнулась, ни Марш, ни Эллен не обратили на это особого внимания. Весь день в эту дверь входили и выходили люди. Но сейчас, ночью, с ними остались лишь самые близкие — чета Кокрэнов, Марти Льюис, Валери Бенсон. Синтия Эванс так и не приехала.

Постепенно, однако, до сознания Эллен стало доходить, что некто, вошедший в дверь, стоит перед ней и что-то говорит ей. Она сосредоточилась и увидела незнакомую молодую женщину в белом халате.

— Миссис Лонсдейл? — вновь обратилась к ней женщина и представилась: — Дежурная сестра Сьюзан Паркер. Доктор Торрес приглашает вас и вашего супруга к себе в кабинет.

Эллен быстро оглянулась на Марша — но тот уже встал, протягивая ей руку. Внезапно страшная слабость заставила ее схватиться за край стола. Как же так… Ведь они говорили — это кончится никак не раньше полуночи… Если только… Мысль о том, что ее сын, может быть, уже умер, она просто вырвала из сознания. Глубоко вдохнув, она спросила:

— Уже… все? — каким странным показался ей звук собственного голоса! — Доктор… закончил?

А потом — как-то сразу — кабинет Торреса и пронзительный взгляд его темных глаз, и он сам, шагнувший к ней из-за письменного стола с протянутой смуглой рукой.

— Здравствуй, Эллен, — тихий голос, почти не изменившийся…

Первая и довольно странная в этой ситуации мысль промелькнула в голове Эллен — а он, оказывается, гораздо красивее, чем даже запомнилось ей. Робко взяв его руку, она на секунду сжала ее, затем, не отпуская, заглянула в глубину темных зрачков.

— Алекс, — прошептала она. — Он… что с ним?

— Он жив, — голос Торреса впервые утратил бесстрастную интонацию, теперь в нем слышались усталость и напряжение. — Он в палате, дышит без респиратора. Температура нормальная, пульс ровный.

Ноги Эллен подкосились, Марш, успев подхватить ее, усадил в кресло возле письменного стола.

— Он очнулся? — Она поняла, что слышит голос мужа. Она открыла глаза… лишь затем, чтобы увидеть, как Торрес в знак отрицания качает головой.

Эллен почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Но оснований для беспокойства нет, — ага, это снова Торрес. — По нашим расчетам, он должен прийти в сознание не позднее завтрашнего утра.

— То есть уверенности в том, что операция прошла успешно… — Она с трудом узнала голос Марша, словно он говорил в жестяную трубу…

…Опять Торрес — качает головой и, уже никого не стесняясь, трет красные от усталости глаза.

— Завтра утром все будет известно, доктор… когда… вернее, если… он придет в сознание. Но — динамика пока положительная. — Улыбка не получается — видно, слишком измотан. — Если хотите знать мое мнение — это все же успех. А вы знаете, насколько придирчив я к самим определениям успеха и неудачи. Могу вам сказать только одно — если вдруг неделю спустя мы неожиданно потеряем вашего сына, причиной может быть что угодно, только не последствия операции. Повторяю, что угодно, любые возможные осложнения — пневмония, вирусная инфекция, даже насморк… Хотя обещаю вам лично проследить и предпринять все возможное, чтобы этого избежать.

— А нам… нельзя увидеть его? — услышав собственный голос, Эллен вернулась в реальность происходящего.

Торрес кивнул.

— Правда, лишь на минуту и, простите, через стекло. Таковы наши правила. В течение определенного срока рядом с пациентом никто не имеет права находиться — только я и мои сотрудники.

Марш обернулся к нему, собираясь что-то сказать, но Торрес остановил его жестом.

— Взглянуть на него вы, безусловно, можете, Сьюзан вас проводит, но иные контакты на данном этапе нежелательны и даже вредны. К тому же вам самим отнюдь не мешает как следует отдохнуть. Завтра утром многое станет ясно, и мне хотелось бы, чтобы вы были здесь. Если Алекс очнется, первое, что мы попытаемся выяснить — сохранил ли он способность узнавать людей и, конечно…

— …Ты собираешься начать с нас, — докончила Эллен.

— Именно, — кивнул Торрес. — А сейчас прошу простить, мне тоже необходим отдых.

С трудом встав, Эллен шагнула к доктору.

— Спасибо, Раймонд, — прошептала она. — Нет, это не то, конечно… но я правда не знаю, как мне благодарить тебя… Я… понимаешь, я с самого начала не верила… — она замолчала.

— Не стоит, — покачал он головой, — не стоит благодарить меня, Эллен. По крайней мере, сейчас. Твой сын ведь еще может и не очнуться. — Кивнув в знак прощания, он шагнул к двери, Эллен молча следила, как дверь захлопнулась.

— Такой вот он, — Марш пожал плечами. — А ведь хочет, в общем, как лучше — чтобы мы не питали, так сказать, иллюзии.

— Но ведь он же сказал…

— Сказал, что Алекс жив и на данный момент дышит самостоятельно. Ничего больше. — Обняв Эллен за плечи, он повел ее к выходу. — Пойдем посмотрим все-таки на него, а потом поедем.

Дежурная сестра Сьюзан Паркер провела их в западное крыло здания по длинному коридору мимо операционной и остановилась у стеклянного окошка в двери с надписью «Постоперационный блок». Подойдя к окну, марш и Эллен увидели за стеклом большую квадратную комнату, сплошь заставленную стойками с аппаратурой; в центре комнаты стояла кровать, словно паутиной, оплетенная бесчисленными проводами. За их Сеткой скорее угадывалось, чем виднелось накрытое простыней тело их сына — тело Алекса.

Но респиратора — Марш удостоверился — не было, и, вглядевшись, он увидел, как приподнимается и опадает белая простыня. Ритм был ровным, глубоким — Алекс спал. Монитор справа от кровати показывал доктору Лонсдейлу, что пульс его сына такой же стабильный и ровный, как и дыхание.

— Он выкарабкается, — кивнул Марш, повернувшись к жене, и почувствовал, как пальцы Эллен сжали его руку.

— Я знаю, — прошептала она. — Я это чувствую. Он все-таки сделал это, Марш. Раймонд снова подарил нам нашего сына. — Она помолчала. — Но каким он будет теперь, скажи? Неужели совсем… совсем не таким, как раньше?

— Да, — медленно кивнул Марш, — совсем не таким. Но он все равно останется нашим Алексом.

Сигнал, доносившийся из динамика, был тихим, совсем тихим, но в ночной тишине он прозвучал, словно трубный глас. Сестра, дежурившая у кровати пациента по имени Алекс Дж. Лонсдейл, привычным движением подняла глаза к мониторам; приобретенный за годы работы рефлекс мгновенно зафиксировал в мозгу зеленые цифры электронных часов на тумбочке.

Точное время — девять часов сорок шесть минут.

Сигнал прозвучат вновь, и сестра склонилась над больным, внимательно всматриваясь в его сомкнутые веки.

Когда сигнал раздался в третий раз, она встала, подошла к столику у дверей, сняла трубку телефона и набрала номер.

После второго гудка сонный мужской голос ответил:

— Торрес слушает. Что-то произошло?

— Быстрые движения глазного яблока, доктор. По-моему, ему что-то снится, или…

— Или он просыпается. Сейчас буду. — Трубку на том конце линии положили на рычаг; нажав кнопку на корпусе телефона, медсестра вернулась к постели Алекса.

В тишине снова прозвучал приглушенный сигнал, веки Алекса начали медленно подниматься…

Он был. Он существовал в этом мире, и мир был вокруг него, состоящий из звуков и смутных образов… слишком смутных, чтобы распознать их.

Как будто смотришь кино, но пленка движется слишком быстро, чтобы успеть проследить за действием.

И темнота. Сначала — полная темнота, небытие, бездна. Потом — неясные проблески, и постепенное осознание, что он — есть. Что-то пробивалось сквозь тьму, что-то большее, чем смутные видения и неясные звуки.

Сон.

Ему что-то снится.

Но что? Он попытался сосредоточиться. Если это сон — то о чем? И почему тогда кажется, что во сне все происходит не с ним, и…

Тьма начала рассеиваться. Звуки и смутные видения глохли, исчезали.

Это не сон. Все наяву. Он сам — наяву. Он существует.

Он — есть.

Но кто такой — «он»?

«Он» — это слово, оно что-то значило, а что — это нужно вспомнить. Это слово может быть именем, но память молчала.

Тогда это слово не значит ничего?

Нет, значит. «Он» — это значит «я».

«Я» — это «я». И «он» — это тоже «я».

А кто — «я»?

Александр Джеймс Лонсдейл.

Медленно значения этих странных коротких слов начали всплывать из темной глубины памяти.

Но все вспомнить не удается, а случайные обрывки так трудно связать… Он ехал куда-то. На вечеринку? Да, была вечеринка. Надо вспомнить. Представить ее.

Да, только так. Если хочешь вспомнить что-нибудь — представь это.

Не получается.

Да, он куда-то ехал.

Машина. Он был в машине. Он вел ее. Но куда?

Нет ответа.

Представь что-нибудь. Что угодно.

Но представить не получалось, и на короткое время явился страх — он не может ничего вспомнить, кроме своего имени. Память больше ничего не выдавала. И самой памяти тоже не было — только огромная черная пропасть, и вдруг…

Маршалл Лонсдейл.

Эллен Смит Лонсдейл.

Это тоже имена. Имена людей. Кто эти люди?

Его родители.

Тьма вокруг него расступалась.

Он открыл глаза. Свет — ослепительный, нестерпимый… веки непроизвольно снова сомкнулись.

— Он очнулся.

Эти слова произнес не он, они что-то значат, и он неожиданно вспомнил что.

Он снова открыл глаза. Свет резал уже не так, и смутные видения начали обретать форму, уплотняться.

А потом вдруг вернулось зрение.

Все это он уже видел раньше, это называлось… и внезапно он вспомнил как. Он в больнице.

В больнице работал его отец. Он был доктором. Что там слева? Чье-то лицо.

Отец?

Он не знал. Шевельнулись губы.

— В-вы… кто?..

— Доктор Торрес. — Голоса он не помнит. — Раймонд Торрес. Так меня зовут. — Молчание, потом снова голос: — А ты? Кто ты?

Несколько секунд он лежал молча, потом заговорил. Слова выходили плохо, но обладатель голоса, видно, разобрал их.

— Я… Александр… Джеймс… Лонсдейл…

— Верно. — Это говорит тот, кто назвал себя доктором Торресом. — Очень хорошо, что ты вспомнил. А знаешь, где ты находишься?

— Б… боль… — нет, сразу трудно. — Боль-ни-ца, — выговорил он по слогам.

— Правильно. А почему ты здесь — знаешь?

Он не ответил, лихорадочно стараясь уяснить смысл слов. И опять — совсем неожиданно — память пришла на помощь.

— Га… сиенда, — прошептал он. — Машина.

— Верно. — Торрес кивнул. — Теперь — не говори больше ничего, Алекс. Лежи, набирайся сил. Теперь все будет хорошо. Понимаешь?

— Д-да…

Лицо доктора исчезло из поля зрения, его сменило другое, которое он не знал. Он закрыл глаза. Лицо исчезло.

Когда несколько минут спустя Торрес вошел в свой кабинет, Эллен и Марш поднялись ему навстречу.

— Он очнулся, — объявил Торрес. — И уже может говорить.

— Он… что-то вам сказал? — выдохнула Эллен. — Это были не просто звуки?

Торрес не спеша устроился за письменным столом, когда он поднял глаза, взгляд его был бесстрастным.

— Гораздо лучше, скажу я вам. Он сразу спросил, кто я. Потом назвал свое имя. И вспомнил, что с ним произошло.

Марш почувствовал, как стук собственного сердца отдается в его ушах подобно уханью молота. Неожиданно в его памяти возникли строчки, бегущие по экрану. Таблица вероятности вариантов исхода операции, которую Торрес показывал им с Фрэнком позавчера. Вероятность частичного выздоровления — двадцать процентов. Полного — ноль. Тем не менее Алекс слышит, говорит, вспоминает — а значит, думает… Опомнившись, он услышал — Торрес говорит что-то, обращаясь явно к нему, и заставил себя прислушаться к словам коллеги.

— …Но вам придется примириться с тем, что он может не узнать вас сразу.

— Почему? — в голосе Эллен снова зазвучала тревога. После секундной паузы: — О, Боже… Надеюсь, он может видеть? Он… не ослеп?

— Никоим образом, — заверил Торрес, не сводя с нее взгляда темных глаз.

Эллен почувствовала, что темный, животный страх, поселившийся в ней с момента аварии, начал исчезать, рассеиваться, глохнуть в присутствии Раймонда. Что-то такое было теперь в его взгляде… двадцать лет назад он был другим. Тогда глаза его порой загорались странным огнем — Эллен он казался даже пугающим; сейчас взгляд их гипнотизировал абсолютной уверенностью, заставляя верить каждому его слову. Если Алекса и можно было спасти, Раймонд был единственным, кто мог это сделать. Эллен поймала себя на том, что ловит каждое его слово, боясь пропустить что-либо.

— В данный момент трудно сказать определенно, что он способен вспомнить, что — нет. Он может вспомнить ваши имена, но не сохранить абсолютно никаких воспоминаний о вашей внешности. Или наоборот. Он может узнать вас, но не вспомнить, кем вы ему приходитесь. В любом случае — сохраняйте спокойствие и максимальную осторожность. Если он сейчас не узнает вас — постарайтесь не расстраиваться… или, по крайней мере, не показывать ему это.

— Мне вполне достаточно того, что он жив и в сознании, — заверила его Эллен. И, понимая, что все равно никогда не сможет выразить того, что она чувствует, продолжала: — Как… чем мне отблагодарить тебя? Может ли вообще быть благодарность, равная тому, что ты сделал?

— Вполне, — пожал плечами Торрес. — Тем, что вы примете Алекса, в каком бы состоянии сейчас он ни находился.

— Но ведь ты сказал…

— Я помню все, что я вам сказал, Эллен. Но вы оба должны понять, что все способности Алекса с этого момента будут существенно ограничены. И вам придется научиться общаться с ним… на новой основе. А это может оказаться весьма непросто.

— Понимаю, — кивнула Эллен. — Я и не жду, что это будет просто. Но как бы ни изменились его… способности, мы с Маршем к этому быстро привыкнем. Ты вернул нам сына, Раймонд. Ты… ты ведь сотворил чудо…

Поднявшись, Торрес вышел из-за стола.

— Предлагаю все же пойти к нему. Я провожу вас, если не возражаете, поскольку мне желательно, чтобы свидание прошло под моим присмотром. Его мозг сейчас никак нельзя перегружать.

Взглянув на Эллен, Марш поспешно кивнул.

— Разумеется, доктор.

Дойдя до западного крыла, они остановились перед дверью в палату Алекса. Кинув быстрый взгляд через стекло, Марш повернулся к коллеге.

— Имеет какое-нибудь значение, кто из нас войдет первым?

— Предпочел бы, чтобы это были вы, — обычным бесстрастным голосом ответил Торрес. — Вы все-таки врач, и ваша реакция на все, что может вас там ожидать, относительно… предсказуема.

Супруги Лонсдейл переглянулись.

— Иди, милый, — Эллен изо всех сил пыталась скрыть горечь, захлестнувшую ее после слов Торреса. — Иди и не беспокойся за меня.

Торрес открыл дверь, пропуская вперед Марша. Эллен следила через стекло, как они, подойдя к постели Алекса, остановились — не выдержав, она отвела взгляд.

Первого из вошедших Алекс сразу узнал — доктор Торрес. Но рядом с ним был кто-то еще…

— Кто… вы?..

Недолгое молчание, затем голос незнакомца:

— Я… Алекс, я твой отец.

— Отец? — словно эхо, повторил Алекс. Не отрывая взгляд от лица вошедшего, он снова и снова «спрашивал» свою память. И вдруг… как же он мог не узнать его…

— Папа, — прошептал Алекс. — Папа… папочка…

И увидел, как глаза отца наполнились слезами, и услышал сразу изменившийся, дрогнувший голос:

— Как ты… сынок?..

Память подсказала нужное слово.

— Б-больно… — прошептал он. — Больно… но… уже… не очень. — Неожиданно память выдала целую фразу. — Живы будем — не помрем… правда, папа?

Он видел, как отец и доктор Торрес переглянулись, затем оба посмотрели на него. Отец улыбался.

— Конечно, сынок, — это снова голос отца, но странный, какой-то сдавленный. — Конечно же, будем.

Алекс закрыл глаза, прислушиваясь к звуку удалявшихся шагов. Комната погрузилась в тишину, затем снова шаги, и он почувствовал, что рядом с его кроватью опять стоит кто-то. Наверное, доктор Торрес. Он открыл глаза и посмотрел вверх. Лицо словно парило в воздухе; нет, оно просто в обрамлении длинных темных волос…

— Здравствуй, — прошептал он. — Здравствуй, мама.

— Здравствуй, Алекс, — прошептала она в ответ. Глубоко вздохнула. — Ты скоро поправишься, милый. Теперь я знаю — ты скоро, очень-очень скоро поправишься…

— Да, — эхом ответил он, прикрывая глаза. — Очень, очень скоро. — После этих слов уставший мозг его погрузился в глубокий сон.

— Если хотите, можете остаться сегодня, — сказал Торрес, когда все трое вернулись в его кабинет. — Но снова увидеть Алекса вы сможете не раньше чем завтра.

— Завтра? — переспросил Марш изумленно. — Но почему? А если ночью он вдруг проснется? И спросит, где его родители?

— Не проснется, — заверил Торрес. — Я собираюсь навестить его еще раз, после чего распоряжусь, чтобы ему сделали инъекцию успокоительного.

— Успокоительного? — в глазах Марша росла тревога. — Но зачем? Он же только-только выкарабкался из комы! Таких пациентов, наоборот, стараются поддерживать в состоянии бодрствования, я…

Лицо Торреса словно окаменело.

— У вас могут быть свои методы, доктор Лонсдейл. Но я что-то не припомню, чтобы я спрашивал о них у вас.

— Но…

— И, уверяю вас, не собираюсь этого делать. — Торрес не обратил внимания на попытку Марша перебить его. — У меня нет на это времени, поэтому я буду крайне благодарен, если от своих мнений вы меня избавите. Алекс, насколько я помню, мой пациент, а у меня своя методика лечения. Этот вопрос, если мне не изменяет память, мы с вами тоже выяснили — еще вчера. Засим прошу меня извинить… — встав, он уже знакомым Маршу жестом распахнул дверь. — У меня сегодня еще много работы.

— Он мой сын, — Марш с трудом сдерживал возникшее раздражение. — И я, безусловно, имею право…

— Нет, Марш, — перебила Эллен. — Сейчас мы Имеем право лишь подчиниться доктору Торресу.

Несколько секунд он молча смотрел на жену, плотно сжав зубы; но тревога, которую он увидел в ее взгляде, погасила возраставший в нем гнев, и когда он повернулся к Торресу, то заговорил уже спокойным голосом.

— Простите, доктор… врачи тоже, случается, нервничают. — Он попытался улыбнуться. — Но с этого момента я постараюсь не забывать, кто здесь врач, а кто — родственник больного. Мне приходилось иметь дело с достаточным количеством обезумевших от горя родителей, поэтому я вполне понимаю вас.

Торрес сухо кивнул в ответ.

— Весьма вам признателен. Боюсь, что я не обладаю ни опытом общения с людьми, ни терпением — но делать то, что делаю, я умею. — Он слегка наклонил голову. — Еще раз прошу извинить меня, но мне нужно еще раз навестить Алекса.

Когда они вышли из кабинета Торреса, Марш, однако, уже снова скрипел зубами от гнева.

— Он… Эллен, он же почти дал нам понять, что наше присутствие здесь для него нежелательно!

— Похоже, так и есть, — согласилась Эллен.

— Но я же его отец, черт возьми!

На эмоции у Эллен попросту не осталось сил — она смотрела на мужа с каким-то отстраненным любопытством. Он, значит, уже забыл, что Раймонд Торрес сделал для них и для их сына?

— Оперировал Алекса он, а не ты, — напомнила она. — И лечит его тоже он. Мы обязаны Раймонду жизнью нашего сына. Мне будет непросто забыть об этом, Марш.

— Раймонду, — повторил Марш. — И давно ты его так называешь, просто по имени?

Глаза Эллен широко раскрылись.

— А почему бы и нет?

Марш пожал плечами.

— Тебе виднее.

Реакция мужа удивила Эллен. Бога ради, что с ним происходит? И тут внезапная догадка посетила Эллен…

— Марш, да уж не ревнуешь ли ты?

— Ничуть, — поспешно ответил он. — Просто он мне не нравится.

— Ну, тогда прости, — произнесла она холодно. — Но он, позволь напомнить тебе, спас жизнь Алексу, так что нравится он тебе или нет, на элементарное чувство благодарности тебе все-таки придется решиться.

И поняла, что нашла верные слова: когда после паузы Марш заговорил, в голосе его уже не было гнева.

— Конечно, я благодарен ему. И ты права, разумеется. Он действительно совершил чудо. И сделать это не мог никто, кроме него. Я, по крайней мере, уж точно. Вот, может быть, к этому я ревную — чуть-чуть. — Он улыбнулся и, повернувшись к Эллен, обнял ее. — А можешь мне пообещать, что ненароком в него не влюбишься?

Секунду Эллен не могла понять — шутит Марш или говорит серьезно, затем, тоже улыбнувшись, быстро поцеловала его.

— Обещаю. А теперь пойдем всех обрадуем.

Когда они вошли в библиотеку, Кэрол и Лайза Кокрэн бросились им навстречу.

— Это… это правда? — выпалила, задыхаясь, Лайза. — Он очнулся? Он говорит?

Эллен с силой сжала Лайзу в объятиях.

— Правда, все правда, моя дорогая. Очнулся, говорит и даже узнал меня…

— Благодарю тебя, Господи, — по щекам Кэрол медленно потекли слезы. — Нам сказала об этом та девушка из приемной, но мы не знали, верить ей или нет…

— Но нас, — не преминул сообщить ей Марш, — оттуда просто-таки выставили взашей. Не спрашивайте почему, но его величество доктор Торрес считает, что Алекса нельзя беспокоить минимум до завтрашнего утра — даже нам.

Кэрол уставилась на него недоуменно.

— Это ты теперь так шутишь, да?

— Да если бы, — Марш картинно развел руками. — Я-то думаю, что это полнейший бред, но меня здесь за врача не считают. Так что предлагаю всем разъехаться по домам. Нам всем необходимо выспаться.

Выйдя из полумрака институтского вестибюля на яркий солнечный свет майского утра, Эллен огляделась, словно видела все это впервые, и произнесла с удивлением:

— Как здесь красиво! Здание, этот газон перед ним… выглядит прекрасно, вы не находите?

Кэрол взглянула на нее и улыбнулась.

— Сейчас, моя дорогая, тебе, наверное, кажется прекрасным весь мир!

В первый раз с момента аварии Марш увидел на лице жены счастливую улыбку.

— А почему нет? — воскликнула она, словно в молитве воздев руки к небу. — Ведь он и правда прекрасен — посмотрите вокруг! И все будет хорошо — я теперь знаю это! — Обняв Лайзу, она притянула ее к себе. — Он снова с нами! — воскликнула она еще громче. — Он с нами, и ничего плохого просто не может быть!

— Алекс? — Раймонд Торрес склонился над койкой. — Алекс, ты… ты слышишь меня?

Веки Алекса дрогнули, он открыл глаза, но продолжал лежать молча.

— Алекс, если я задам тебе пару вопросов, ты сможешь ответить на них?

Казалось, Алекс что-то напряженно обдумывает, затем губы его шевельнулись.

— Не… не знаю. Я попробую.

— Хорошо. Теперь — прошу тебя — постарайся подумать. Ты знаешь, почему ты не узнал своего отца?

Долгое молчание, затем — совсем тихо:

— Когда он сказал мне, что он — мой отец, мне показалось, я его знаю.

— Но когда ты увидел его в первый раз, его лицо показалось тебе знакомым?

— Нет.

— Совсем?

— Нет… не знаю.

— Но ведь ты узнал свою мать?

— Узнал.

— Потому что ее лицо показалось тебе знакомым?

— Нет, доктор.

Торрес поморщился.

— Тогда как же ты узнал ее?

С минуту Алекс молчал, затем заговорил, медленно подбирая слова, как будто в значении многих из них он все еще сомневался.

— Я… я подумал, что это, должно быть, моя мама, если тот человек — мой отец. Я просто решил, что если мой отец здесь, значит, и мама должна быть здесь с ним тоже. И когда я решил, что она — моя мама, то, по-моему, узнал ее.

— То есть ты все-таки не узнал никого из них, пока тебе не сказали, что они твои родители?

— Нет, доктор.

— Ну, хорошо… Сейчас я дам тебе лекарство, чтобы ты лучше спал, а завтра навещу тебя, когда ты проснешься. — Быстрым движением он ввел под кожу правого предплечья Алекса острие иглы шприца и надавил на поршень. Выдернув иглу и промокнув место укола смоченным спиртом тампоном, Торрес спросил Алекса, не было ли ему больно.

— Нет.

— А вообще ты чувствовал иглу?

— Чувствовал.

— А на что это было похоже?

— Я… я не знаю.

— Ладно. — Торрес кивнул. — Спокойной ночи, Алекс. Завтра увидимся.

Когда Алекс закрыл глаза, Торрес еще несколько минут стоял, пристально глядя на юношу. Затем, шагнув к приборам у изголовья кровати, нажал несколько клавиш на клавиатуре компьютера. Уже собравшись уходить, он обернулся и снова взглянул на Алекса.

Веки его закрытых глаз мелко и часто вздрагивали. Как бы хотел Торрес найти способ узнать, что творится в этом изуродованном мозгу сейчас!

Но некоторые тайны были неподвластны даже ему — доктору Раймонду Торресу.