Проклятие памяти

Глава 14

Некоторое время Кэйт Льюис молча слушала гудки, раздававшиеся в телефонной трубке, хотя давно поняла — дома никого нет. В четвертый раз за последние полчаса она принялась убеждать себя — мама повезла отца в больницу… Но если так, почему она не включила автоответчик? И не оставили на нем для нее, Кэйт, хоть пару слов? Повесив трубку, она вышла из телефонной кабинки позади стойки кафе «У Джека» и направилась к Бобу, ожидавшему ее за столиком.

— До сих пор никого? — спросил Боб, кивнув в сторону телефонной кабинки.

Кэйт расстроенно сказала:

— Не знаю, что делать. Я бы поехала домой прямо сейчас, но мама велела сначала позвонить…

— Ты же и так звонишь уже полдня, — заметил Боб. — По-моему, нужно все-таки поехать, а если окажется, что они все еще скандалят, обратно свалим. Даже входить в дом, в общем, необязательно. Но я готов спорить — она твоего папашу уже отвезла. — Протянув руку, он успокаивающе сжал ладонь Кэйт. — Просто если он действительно был уже в таком состоянии — представляешь, как она вымоталась, пока дотащила его до машины, вернуться и включить ответчик у ее уже, наверное, просто сил не было.

Кэйт подумала, что, может быть, Боб и прав, но прежде в таких случаях мать всегда успевала наговорить пару слов на автоответчик, а если с отцом было совсем плохо, не везла его в больницу сама, а вызывала «скорую».

А в это утро ее отец был именно в таком состоянии. Но сидеть здесь просто так, неизвестно чего дожидаясь…

— Ладно, поехали, — наконец кивнула она.

Десять минут спустя Боб уже загонял свой «порше» во двор дома Льюисов. Первое, что они увидели, были распахнутые ворота гаража, в нем стояли обе машины. Боб выключил мотор, Кэйт прислушалась. В доме — ни звука.

— По крайней мере, не ссорятся, — заметила Кэйт, взявшись за ручку дверцы, однако она явно не торопилась ее открывать.

— Может, она вызвала «скорую» да и сама поехала с ними? — предположил Боб.

Кэйт покачала головой.

— Она бы тогда за ними поехала на машине, чтобы потом самой добраться до дому.

— Хочешь, подожди здесь, а я посмотрю, есть ли кто дома, — предложил Боб.

Подумав, Кэйт снова покачала головой. Чувствуя, как начинают дрожать руки, она открыла дверцу, вышла и направилась к дому, Боб решительным шагом пошел за ней.

Входная дверь оказалась незапертой — и Кэйт с облегчением вздохнула. В одном она была уверена — уходя, мать обязательно заперла бы дом. Толкнув дверь, она шагнула в прихожую.

— Ма? Я уже дома! — позвала она, но ответом была лишь странная тишина, и Кэйт почувствовала, как сердце учащенно забилось. Она с тревогой посмотрела на Боба.

— Тут что-то не так, — прошептала она. — Если дверь не заперта, мама должна быть дома…

— Может, она наверху? — сказал Боб, сопровождая слова движением головы в сторону лестницы. — Давай я поднимусь, посмотрю.

Кэйт молча кивнула, и Боб зашагал по ступенькам. Через минуту он спустился, разочарованный.

— Там тоже никого нет. Остается еще глянуть в кухне.

— Нет, — Кэйт уже не пыталась скрыть страх. — Нужно вызвать полицию.

— Полицию? — удивился Боб. — Ее-то зачем?

— Затем, что мне страшно, — голос Кэйт задрожал. — Говорю тебе, здесь что-то не так… и в кухню я не пойду ни за что на свете!

— Да ну брось ты, Кэйт, — Боб решительно направился к закрытой, кухонной двери. — Чего ты перепугалась — ума не приложу. Говорю тебе, она вызвала «скорую помощь» и… — толкнув кухонную дверь, он осекся. — О, Господи… — он замер на несколько секунд, затем, шагнув назад, прикрыл дверь кухни. Когда он повернулся, лицо его было белым как мел. — Кэйт… — сдавленно позвал он. — Кэйт, твоя мама здесь, но с ней что-то… похоже, что она мертва…

Кэйт смотрела на него, ничего не понимая; слова Боба эхом отдавались в ее мозгу, лишенные смысла. Затем она оттолкнула Боба и, распахнув прикрытую дверь, ворвалась в кухню… Она увидела ее сразу; колени Кэйт подогнулись, и девушка с рыданиями опустилась на пол возле тела матери.

Сержант Роско Финнерти кинул на Джексона вопросительный взгляд.

— Ты в порядке?

Том Джексон кивнул.

— Продержимся. — Он перевел взгляд на тело Марти Льюис. Нет, прошлой весной, глядя на искалеченное тело сына доктора Лонсдейла, он чувствовал себя совсем по-другому. А здесь… если бы не мертвенная бледность кожи и перекошенный рот, можно было подумать, что женщина уснула. Опустившись на колени, он дотронулся пальцем до шеи Марти.

Нет, она не уснула. Она мертва.

— Так что нам делать дальше? — осведомился он, поднимаясь.

— Пока ничего — я переговорю с ребятами. — Снаружи завыла сирена, и через несколько секунд к дому подкатила машина «скорой помощи». Двое медиков вошли в кухню.

— Да мы уже все сделали, вы ее лучше не трогайте, — посоветовал эскулапам сержант. — Просто убедитесь, что она мертва, и оставьте все, как есть, до приезда детективов. Том, ты дуй наружу и смотри, чтобы никакие зеваки сюда и носа сунуть не смели, а я пойду переговорю с ребятишками.

Выйдя из кухни, Финнерти направился в гостиную, где четверть часа назад оставил на софе безудержно рыдавшую Кэйт и пытающегося утешить девушку Боба. Когда он вошел, то отметил, что картина изменилась весьма незначительно.

— Что ж, — развел руками сержант, — призываю вас принять это… хм… мужественно. — Он слегка нахмурился, пытаясь припомнить имя юноши. — Тебя ведь, по-моему, звать Боб Кэри?

Боб молча кивнул, было заметно, что он слегка успокоился.

— Ты своим-то родителям хоть позвонил? Они знают, что тут случилось? — Боб отрицательно покачал головой. — Ну ладно. Я им сам позвоню и попрошу за тобой приехать. А пока мне хотелось бы поговорить с вами. О'кей?

— Мы, — наконец выдохнул Боб, — мы только вошли, увидели и… сразу вам позвонили.

Финнерти похлопал юношу по плечу.

— Ладно. Через какое-то время мы все проясним.

Рядом с телефоном на столе лежала телефонная книга, сержант открыл ее, отыскал нужный номер и следующие пять минут на все лады уверял Дэйва Кэри, что его сын жив и чувствует себя хорошо. Попрощавшись и повесив трубку, сержант вышел из комнаты. В кухню же он вернулся, лишь когда увидел в окно въезжавший во двор «вольво» Кэри.

Там уже работали два детектива, и Финнерти лишь следил, как они в поисках возможных улик методически исследовали буквально каждый сантиметр стен и пола.

— Ну, какие идеи? — спросил он, когда старший из детективов по имени Билл Райан поднял наконец голову и, увидев Финнерти, поздоровался.

— Пока особо никаких, — Райан пожал плечами, — но вообще мне кажется, что все было задумано заранее и исполнено дьявольски хладнокровно. Никаких следов взлома, борьбы или, скажем, насилия.

— Если ребята говорят правду — это дело рук ег мужа. Дочка ее утверждает, что он напился и, когда она утром уходила из дому, мать с отцом здорово ссорились. Собственно, потому она и ушла — отец начал ее доставать, мать, естественно, пыталась его одернуть. Вообще она думает, что мать собиралась сегодня отвезти своего супруга снова в лечебницу.

— А он ехать, естественно, не хотел.

— Конечно.

На пороге распахнувшейся двери черного хода возник Том Джексон, поддерживая на ходу высокого мужчину с полными ужаса глазами на испитом лице. Финнерти сразу же понял, кто перед ним, и шагнул к вошедшим.

— Мистер Льюис?

Алан Льюис молча кивнул, не отрывая взгляда от накрытого простыней тела.

— О, Боже, — выдохнул он.

— Ознакомьте его с правами, — кивнул Райан. — Было бы неплохо прямо сейчас получить признание.

— Нет, я все равно в это не верю, — произнесла упрямо Кэрол Кокрэн. — Не могу поверить в то, что Алан мог убить Марти — неважно, в каком состоянии он находился.

Было уже около девяти вечера — к Лонсдейлам же Джим и Кэрол приехали в половине седьмого. Едва притронувшись к наскоро приготовленному Эллен ужину, все четверо говорили только о том, что случилось. Ким уложили в комнате для гостей, Лайза с Алексом отправились наверх, но разговор в полуобставленной гостиной дома Лонсдейлов не утихал.

— Может, хотя бы на время сменим тему? — Эллен Лонсдейл усталым жестом откинула назад волосы. Она знала, что сделать это им не удастся — сегодня весь город говорил и жил только одним: действительно ли Марти Льюис погибла от рук супруга… или к этому причастен кто-то еще?

— Вот именно его состояние многое и объясняет, — Марш, казалось, не слышал вопроса жены.

— Но Алан даже пьяным был всегда… безобидным. Господи, Марш, да ты вспомни сам — Алан и трезвый отнюдь не живчик, когда же он напивается, то просто засыпает — и дело с концом.

— Ну, не всегда, — заметил Марш. — Помню, мы с ним недавно играли в гольф, так он выдал такой свинг, что, я думал, разнесет вдрызг и мяч, и клюшку.

— И все же это не убийство собственной жены, — настаивала Кэрол.

— К тому же, — напомнил Марш, — никаких следов борьбы там ведь не обнаружили. Как считают полицейские, Марти хорошо знала убийцу.

Кэрол упрямо покачала головой.

— Марти хорошо знала полгорода — так же, как и мы все. И потом — в своем доме она всегда чувствовала себя в безопасности… хотя один Бог знает почему. — Она окинула взглядом гостиную дома Лонсдейлов и поежилась. — Простите, но в этих бывших гасиендах мне тоже как-то не по себе.

— Кэрол!

— Милый, мы с Эллен достаточно давно знаем друг друга, а потому мне нет нужды лгать ей. А по поводу этого дома я ей сказала с самого начала — если в первые шесть месяцев она не приведет его в относительно пристойный вид, в гости к ней я точно ходить перестану. Ты посмотри, на что он сейчас похож — не то монастырь, не то замок с привидениями. Мне все время кажется, что по ночам здесь должны раздаваться стоны. И эти окна с чугунными решетками… как в тюрьме! — Из Кэрол словно выпустили пар — съежившись в кресле, она внезапно замолчала, затем, после долгой паузы, слабо улыбнулась Эллен. — Ну вот, я и сказала тебе то, что думала.

— И кое в чем ты права, — согласилась Эллен. — Собственно, почти во всем — кроме одного обстоятельства: я-то как раз люблю всю эту старину. Но, откровенно говоря, не понимаю, какое все это может иметь отношение к Марти.

— Ну, она же все время твердила, что в этой старой крепости чувствует себя в безопасности — а видишь, что с ней случилось.

— Но, дорогая, — запротестовал Джим, — убийство может произойти где угодно. Совершенно неважно при этом, старый или новый дом и как он выглядит…

Кэрол вздохнула.

— Да я понимаю. И понимаю, что все действительно выглядит так, будто это дело рук Алана. Но — не верю. И думаю, что на самом деле все было иначе.

Неожиданно в большой арке, отделявшей гостиную от холла первого этажа, показалась фигурка Лайзы. Разговор разом стих, все четверо повернулись к девушке.

— Вы… все еще говорите про миссис Льюис? — спросила Лайза неуверенно. Кэрол, поколебавшись, кивнула. — Можно… ничего, если я сяду здесь и просто послушаю?

— Я думала, вы с Алексом наверху слушаете музыку…

— Нет, мне, не хочется, — неожиданная резкость тона Лайзы заставила всех взрослых обменяться недоуменными взглядами. Возникшую паузу нарушила Эллен.

— Лайза, может быть… что-то случилось? Может быть, вы с Алексом из-за чего-то поссорились? — Лайза некоторое время молчала, затем отрицательно тряхнула головой, но Эллен поняла — девушка что-то скрывает. — Ну, скажи, пожалуйста. Тебе же самой станет легче. Вы все-таки поссорились?

— С Алексом? — внезапно вскинула голову Лайза. — Да ведь с ним же нельзя поссориться! Ему ни до чего нет дела, из-за чего же ссориться с ним! — Уже не пытаясь сдержаться, она заплакала. — Ой, простите… Мне не нужно было говорить это, но…

— Но это правда, — мягко произнес Марш. Встав, он подошел к Лайзе и обнял ее за плечи. — Все верно, Лайза. Мы все знаем, каким стал Алекс после аварии, и тоже тяжело переносим это… А теперь рассказывай.

Съежившись на краешке кресла, Лайза вытирала глаза отцовским платком.

— Мы действительно сначала слушали музыку, ко я хотела поговорить о миссис Льюис, а Алекс… он не хотел. То есть он говорил, но такие ужасные вещи… понимаете, как будто ему все равно, что случилось с ней и кто сделал это… Ему… ему даже все равно, что ее больше нет. — Она взглянула на Кэрол. — Мама… он сказал, что никогда и не знал ее… то есть миссис Льюис… а если бы даже знал, это ничего бы не значило. Мол, все когда-нибудь умрут, и нечего делать из этого… — она недоговорила и снова начала тихо всхлипывать, уткнувшись лицом в платок.

В комнате воцарилось долгое молчание. Встав, Кэрол подошла и села рядом с дочерью. Марш пристально посмотрел на жену.

— Но… но это же ничего… — начала было Эллен, но Марш оборвал ее.

— Как бы то ни было — говорить подобное он не имеет права! Он достаточно умен, чтобы сознавать — иногда лучше промолчать, хотя бы в данном случае… — Повернувшись, он направился к лестнице, ведущей наверх.

— Оставь его в покое, Марш! — крикнула Эллен вдогонку мужу, но тот уже поднялся на верхнюю площадку лестницы. Эллен, с дрожащими губами, повернулась к Лайзе.

— Но ведь правда, Лайза, — тихо произнесла она, — это… это же еще ничего не значит?

В комнату Алекса Марш вошел без стука, стиснув зубы от гнева и тяжело дыша. Алекс лежал на кровати, держа в руках книгу, из динамиков проигрывателя доносились звуки негромкой музыки. Увидев отца, Алекс отложил книгу и убавил звук.

— Гости уже ушли, да?

— Еще нет, — с нажимом произнес Марш. — Из-за тебя, между прочим. Какого дьявола ты тут наговорил? — Но прежде чем Алекс успел ответить, Марш продолжал гневным голосом: — Ничего, не трудись. Лайза и так уже нам все рассказала. Я же хочу знать только одно — почему ты это сказал. Лайза сейчас внизу, плачет, и не могу сказать, чтобы мне это казалось странным.

— Плачет? Из-за чего?

Марш всматривался в лишенное всякого выражения лицо сына. Неужели он действительно не понимает — из-за чего? И понял — да, это возможно, Алекс действительно не сознает, какое действие могут оказать на нормального человека его слова.

— Из-за того, что ты тут наговорил ей, — повторил он. — О миссис Льюис и о том, что она умерла.

Алекс пожал плечами.

— Я никогда не знал эту миссис Льюис. Лайза хотела поговорить о ней, но я не мог — я же ее никогда не видел.

— Дело не в этом, Алекс, — Марш не узнавал собственного голоса. — Ты еще сказал, что все умрут — и неважно, мол, когда и как, и…

— Но это же правда? — вскинул на отца глаза Алекс. — Все действительно когда-нибудь умрут. И если так, то к чему делать из этого проблему?

— Алекс, миссис Льюис убили.

Алекс кивнул.

— Но ведь из-за этого она не оживет, верно?

Марш глубоко вдохнул — и заговорил, медленно подбирая слова и глядя в упор на сына:

— Алекс, есть вещи, которые тебе придется понять… или просто принять на веру, если они сейчас для тебя ничего не значат. Я говорю о чувствах… о чувствах и об эмоциях.

— Про эмоции я знаю, — откликнулся Алекс. — Только я никогда их не испытывал.

— Вот именно. Но другие люди, понимаешь ли, испытывают их. И ты, когда выздоровеешь, тоже начнешь испытывать. Но даже сейчас тебе нужно быть осторожнее, потому что своими словами ты можешь случайно обидеть людей, которые окружают тебя.

— Даже если я сказал им правду?

— Даже если ты сказал им правду, — подтвердил Марш. — Ты должен запомнить — как бы ты ни был умен, всей правды ты все равно не знаешь. Например, ты не знаешь, что боль может испытывать не только тело, но и чувства людей. Вот почему ты обидел Лайзу. Ей… ее чувствам стало больно от того, что ты сказал. Она очень любит тебя, а из-за твоих слов ей показалось, что тебе совсем нет дела даже до нее…

Алекс молчал. Наблюдая за ним, Марш не мог понять, думает ли он сейчас над его словами. И в этот момент Алекс заговорил:

— Понимаешь, папа… я действительно не думаю, что мне, как ты сказал, до чего-то есть дело. По крайней мере, у меня это не так, как у других людей. Наверное, это и мешает мне выздороветь. И, наверное, поэтому доктор Торрес считает, что выздороветь полностью я не смогу никогда. Потому что у меня нет, как у других людей, этих самых эмоций и чувств, и, наверное, никогда не будет.

Бесстрастность тона только усилила отчаяние, сквозившее в словах сына. Внезапно Маршу захотелось взять его на руки, как он это делал, когда Алекс был еще малышом. Но сейчас это не заставит Алекса чувствовать себя увереннее и не избавит его от одиночества. Потому что Алекс не испытывал неуверенности и не чувствовал себя одиноким. Он вообще ничего не чувствовал.

Совсем ничего. И он, Марш, ничего с этим не мог поделать.

— Да, Алекс, ты прав, — сказал он тихо и, протянув руку, слегка сжал плечо сына. — Как бы я хотел, сынок, хоть чем-то помочь тебе. Чтобы ты стал таким, как прежде. Но я не в силах.

— Ничего, папа, — ответил Алекс. — Это не больно, и я все равно не помню, каким я был.

Марш безуспешно пытался проглотить застрявший в горле комок.

— Ничего, сынок, — наконец выдавил он. — Я знаю, что тебе приходится трудно, и знаю, как ты стараешься. И мы — все вместе — преодолеем все. Это я тебе обещаю. Так или иначе — но мы победим. — Марш поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы Алекс заметил выступившие слезы.

Десять, минут спустя, собравшись с силами и взяв себя в руки, Марш спустился вниз и подошел к Лайзе.

— Он просит прощения, говорит, что вовсе не хотел обидеть тебя.

Но через четверть часа, когда Кокрэны ушли, он устало подумал — вряд ли кто-нибудь ему поверил… Сам он теперь верил только себе.

Проснувшись, Алекс с минуту не мог понять, где находится. Наконец он узнал стены своей комнаты — и в ту же минуту в мозгу с ужасающей четкостью предстал только что увиденный сон.

Он помнил его до мельчайших подробностей и готов был поклясться, что сам являлся участником сна, но в то же время понимал — это лишь сон.

Он был в доме, очень похожем на их собственный, с белыми оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой. Он стоял в кухне и разговаривал с женщиной — и хотя раньше он никогда не видел ее, сразу понял: это Марта Льюис.

А потом снаружи послышался какой-то звук, и миссис Льюис пошла к двери черного хода, заговорила там с кем-то, затем открыла эту дверь и впустила его.

Сначала Алексу показалось, что в дверь черного хода вошел он сам — но тут же он понял, что, хотя вошедший юноша и был очень похож на него, кожа его была темнее, а глаза — такими же черными, как его волосы. В черных глазах горел гнев — хотя их обладатель старался и не показывать этого.

Миссис Льюис, как видно, тоже приняла этого странного гостя за него, Алекса, потому что о нем сна, казалось, забыла, а разговаривая с тем, то и дело обращалась к нему по имени — Алекс.

Она предложила ему стакан колы, тот взял его, но сделал всего пару глотков — резко поставил его на стол и шагнул к миссис Льюис.

Что-то пробормотав сквозь зубы, с горящими яростью глазами он сомкнул пальцы на шее миссис Льюис и начал душить ее.

Замерев в углу кухни, Алекс помимо воли не мог отвести глаз от сцены, разыгрывавшейся всего в нескольких футах от него.

Он чувствовал — вместе с миссис Льюис — слепящую боль в шее, которую все сильнее сжимали пальцы смуглокожего юноши.

Чувствовал животный страх — когда миссис Льюис осознала, что с ней сейчас случится.

Но он ничего не мог поделать, кроме как остаться в своем углу. Потому что раздирающая нервы боль, которую он ощущал вместе с миссис Льюис, померкла перед неожиданной, простой и оттого еще более страшной мыслью.

Это же я. Это я — парень, ее убивающий.

И сейчас, наяву, эта мысль никуда не ушла; не ушли и воспоминания о том, что он чувствовал, наблюдая за убийством.

Значит, это и были чувства. Эмоции.

Жалость к миссис Льюис, ненависть к смуглокожему, страх за то, что может произойти после того, как он прикончит свою жертву.

Но миссис Льюис умерла, Алекс проснулся, смуглокожий исчез… а вместе с ним исчезли и все эмоции. Зато память о них осталась. И память о перекошенном лице жертвы, и еще — о словах, которые произносил смуглокожий, убивая ее.

Встав с кровати, Алекс спустился в гостиную, взял с полки толстый том испанского словаря и без труда нашел слова, которые повторял смуглокожий.

Venganza — месть.

Ladrones — грабители.

Asesinos — убийцы.

Но если месть — то за что?

И кто эти грабители и убийцы?

Слова эти не имели для него никакого смысла, и хотя во сне он узнал ее, Алекс готов был поклясться, что никогда в жизни не встречал Марту Льюис.

И не знал испанского.

Но тогда этот парень во сне — не он.

Это был просто сон.

Поставив словарь обратно на полку, Алекс пошел наверх, в свою комнату.

Но на следующее утро, развернув свежую «Ла-Палома Геральд», он долго смотрел на фотографию Марты Льюис на первой полосе.

Никаких сомнений — ночью во сне он видел именно эту женщину.