Пророк

Глава 19 Беспокойные ночи, беспокойные утра

Я с трудом пробуждалась, отбиваясь от мимолётных проблесков сна.

Там жила неохота — как будто мне не хотелось оставлять эти проблески света и тьмы, жар воспоминаний и потерь среди вещей, которые ещё не произошли. Или как будто мне изначально не хотелось ощущать все эти вещи, я не могла понять.

В итоге полная осознанность вернулась ко мне с рывком всего тела.

Не знаю, то ли я почувствовала что-то в эти последние секунды перед пробуждением, то ли это всего лишь нервная энергия.

Но я понимала, что дёрнувшись, сделала больно своей руке.

Щурясь и глядя в потолок прямоугольной комнаты, освещённый только по периметру слабоватой сине-зелёной подсветкой, я попыталась сфокусировать взгляд. При этом до меня дошло, что наши новые «апартаменты» на авианосце были чуть-чуть просторнее ванной комнаты, которая прилегала к нашему номеру в Нью-Йорке.

Такие вещи не волновали меня, но я задумалась, не беспокоило ли это Ревика.

Учитывая условия, в которых он вырос, он по сравнению со мной всегда более остро воспринимал бедность, и меня озадачивали его реакции, пока я не нашла их источник. Он также страдал от довольно сильной клаустрофобии.

Вздохнув, я начала поднимать руку, собираясь провести пальцами по волосам и убрать их с лица.

Моя рука дёрнулась и остановилась.

Я посмотрела вверх.

Кто-то приковал моё запястье к стене.

Я уставилась на руку. Более осторожно опробовала оковы, дёрнув за органические наручники, один конец которых замыкался на кольце, которое по чьей-то программе выходило прямо из стены. Когда кольцо зелёного металла не изменилось само по себе, я попробовала несколько паролей.

Когда это не сработало, я попыталась взломать сам механизм с помощью своего света.

Что-то ударило по мне.

Реально… ударило по моему свету.

Это не причинило мне настоящей боли, но вытеснило из той части моего света.

Я уставилась на наручник, нахмурившись и не сомневаясь, что я ошибаюсь, хоть правдивость этого уже просачивалась в моё сознание. Голые факты о моём положении приводили к выводам, в которых я сомневалась, но всё же начала прорабатывать их — что могло происходить, учитывая крайне небольшое количество людей, которые могли сделать такое со мной.

Я снова уставилась на кольцо, усиленно рассматривая его своим aleimi-зрением — моим зрением видящей, а не просто глазами.

И снова меня ударило разрядом.

Заворчав себе под нос, я наконец-то решила «нахер это всё» и попыталась использовать телекинез.

В этот раз меня шарахнуло посильнее.

Я лежала, тяжело дыша и уставившись на эту чёртову штуковину. Мне всё ещё не было больно по-настоящему, но я и не могла использовать телекинез вопреки этому разряду.

До меня дошло ещё два факта.

Первый: я абсолютно голая.

Второй: я была одна в нашем маленьком отделении резервуара.

Воспоминания о прошлой ночи вызвали завиток боли, отчего мои глаза закрылись, а дыхание сбилось. В моём сознании замелькали образы: его пальцы в моих волосах прижимают меня ближе, пока я отсасывала ему. Он всё ещё был почти полностью одет в тот чёртов костюм и использовал на мне телекинез сзади. Он много говорил — в основном озвучивал требования, умасливал, дразнил. Казалось, что он несколько часов не давал кончить, а потом наконец-то обхватил меня руками сзади, навалился всем весом, вжал в матрас, раздвинул мне ноги как можно шире и закончил эту пытку.

Когда он сделал это, налёг на меня всем телом и светом, вошёл так глубоко, как только можно, уткнулся лицом в моё тело сзади…

Боль ослепила меня во второй раз, когда я вспомнила, что он сделал своим светом. Мои глаза закрылись; мой свет змеился по комнате, ища его.

Его определённо здесь не было.

Я уже не первый раз просыпалась здесь от боли, а его не было. Но это определённо первый раз, когда я проснулась здесь прикованной к стене.

Всё ещё подавляя боль, я посмотрела по сторонам, пока мои глаза не остановились на металлическом столике слева. Там лежала гарнитура — не моя — и что-то вроде рукописной записки. Даже с кровати я узнала аккуратный почерк, состоящий полностью из заглавных букв.

Изогнувшись всем телом, я подтянулась к той стороне кровати, пока моё запястье оставалось прикованным к стене, и свободной рукой подхватила записку, которую он приставил в вертикальном положении к лампе.

Там было написано: «Пошёл за завтраком. Настенный монитор налажен, если вдруг заскучаешь».

Уставившись на почерк, который я теперь узнала ещё отчётливее — «в», «з» и «у» с почти каллиграфическими завитушками — я ощутила, как моё недоверие превращается в сложный набор эмоций, большая часть которых разрывалась между озадаченностью, непрошеным весельем и возмущением.

Обернувшись через плечо, я ещё несколько раз подёргала наручник, просканировав его.

Когда я своим светом слишком близко подобралась к механизму, он опять ударил меня разрядом.

Я потянулась обратно к маленькому прикроватному столику.

Аккуратно схватив гарнитуру пальцами, я пристроила её в своё ухо, активировала с помощью голосовой команды и послала импульс, не дожидаясь, пока пойдёт набор.

Спустя несколько долгих секунд он ответил.

К этому моменту боль снова усилилась, заставляя меня заскрежетать зубами.

— Дигойз, — произнёс он.

Я не могла чувствовать его свет. Однако я очень отчётливо слышала веселье в его голосе.

— Какого х*я?! — потребовала я. — …Муж?

Я почувствовала, как он заулыбался ещё шире.

— Я пошёл за едой для нас.

Когда я промолчала, он помедлил и прочистил горло.

— В два мы встречаемся, чтобы обсудить Дубай. Я договорился с Балидором. Надеюсь, ты не возражаешь.

Я не возражала. Он всё равно обычно руководил военными аспектами, и это явно не попадало в категорию простой эвакуации кого-либо.

— А сейчас который час? — спросила я.

— Десять.

— Джон там будет?

— Да. Они его подлатали. Он, возможно, немного не в себе, но Врег заверил меня, что они оба будут там.

Я почувствовала, что немного расслабляюсь.

Джон только недавно вернулся к нам. Та операция в Макао была первой, в которой он участвовал после того, как они с Врегом вышли из гибернации — которая, между прочим, как будто заняла целую вечность. Даже Балидор несколько раз ворчал, желая услышать мнение Врега по тому или иному поводу. И я слышала, как Ревик на нескольких стратегических совещаниях бурчал, потому что ему не хватало вклада Джона.

Конечно, мы справлялись и без них, но я была не в восторге от идеи опять так скоро лишиться Джона, по какой бы то ни было причине.

— Как Лили? — спросила я.

Я и без вопросов знала, что он зашёл повидаться с ней.

— Она в порядке, — в его голосе прозвучало больше тепла. — Спрашивала о тебе, конечно, но я сказал, что мамочка валяется в кроватке как ленивый тюлень.

Я расхохоталась.

— Ты же не серьёзно.

— Ладно. Может, и не серьёзно.

— В любом случае, если я сегодня и тюлень, то это целиком и полностью твоя вина.

— Боги, я надеюсь на это, — он помедлил, словно подумывая сказать больше или, возможно, решая, что сказать. Его голос зазвучал подчёркнуто вежливо. — Надеюсь, тебе хорошо спалось. Лучше чем мне, во всяком случае. Я попытался оставить тебя в покое сразу же, как только ты отключилась.

Вопреки вежливому тону я слышала в его голосе жар. Поскольку я не могла его почувствовать, это только раздражало меня.

Прикусив губу, я покачала головой и сменила тему.

— Из-за тебя теперь все называют её Лили, знаешь ли, — сказала я слегка укоризненным тоном. — Надеюсь, ты в курсе, что ты по факту изменил имя собственной дочери. После того, как сам же и придумал ей имя.

Он лишь улыбнулся по связи, слегка прищёлкнув языком.

По правде говоря, тут мы оба виноваты в равной степени.

После того, как мы только спасли её из Башни, я приучила всех называть её «Лилай», что означает «девочка, малышка» на прекси. Когда мы с Ревиком решили назвать её Элаши в честь его покойной сестры, «Лилай» и «Элаши» каким-то образом превратились в «Лили».

Только Балидор называл её иначе, и возможно, дело в чистом старомодном упрямстве. Он называл её полным именем, Элаши.

Но мысли об этом только напомнили мне о другой вещи, которая беспокоила меня. Нахмурившись, я уставилась на стену, отделявшую нашу часть резервуара от Лили.

— Я хочу услышать от него дату, — сказала я. — Настоящую.

До того момента я и не сообразила, что не посвящала Ревика в ход своей мысли, и что он не мог читать меня, учитывая закрытую конструкцию резервуара.

Но он всё равно проследил за ходом моей мысли.

— Мы её получим, — в его голосе содержалось ещё больше тепла и мягкого заверения. — Мы можем сегодня поговорить об этом с 'Дори, если хочешь, жена.

Я кивнула, но лишь ещё сильнее нахмурилась.

Лили ни разу не выходила из резервуара с тех пор, как её доставили на авианосец. Я знала, что она там лезла на стены. Более того, ей нужно играть с другими детьми, бегать, видеть вещи не только на экранах или в виртуальной реальности. Мне было ненавистно понимать, что она сидит там под замком как пленница. Она почти не оставалась одна, но это все равно не то.

Чёрт, может, временами ей даже хотелось остаться одной.

Может, она не хотела, чтобы куча видящих 24/7 наблюдала за каждым её шагом, будто она какой-то драгоценный артефакт.

Может, она просто хотела быть маленькой девочкой.

Ещё несколько секунд Ревик ничего не говорил, и я взглянула на своё запястье, прикованное к стене. Я гадала, стоит ли обсуждать это с ним по связи, особенно учитывая то, как высок шанс, что нас услышит охрана. В эти дни практически всё проходило через охрану.

— Что тебе снилось прошлой ночью? — спросил Ревик, выдёргивая меня из собственных мыслей. — Ты несколько часов металась.

Я нахмурилась, задумавшись и уставившись в изножье кровати.

— Дубай, — сказала я, слегка удивившись собственному ответу. — Мне снился Дубай.

Я услышала его улыбку.

— Я знаю.

Я закатила глаза.

— Я опять говорила во сне?

Улыбка вернулась.

— Да.

— Но ты не скажешь мне, что я говорила.

На мгновение его голос посерьёзнел.

— Не сейчас.

Очередная пауза. Эта казалась более напряжённой.

— Ещё что-нибудь, жена? — невинно спросил он.

Покачав головой, я мягко щёлкнула языком. Я также позволила своему голосу смягчиться.

— Мы с тобой поговорим, знаешь ли. Когда ты вернёшься, — я помедлила. — Если только ты не планируешь оставить меня здесь на остаток дня и бродить по кораблю без меня… с расстояния дразня меня снами, которые мне снились. Или не снились.

Тут он открыто усмехнулся.

Слушая его, я прикусила губу, раздражаясь из-за того, что не могу ощутить его свет.

— Ты один? — спросила я наконец.

— Нет.

— Они знают, что ты приковал свою жену к стене?

Он мягко щёлкнул, но в этот раз я расслышала в его реакции нечто почти знакомое, и это вызвало очередной завиток боли.

— Я хотел знать, где ты, — сказал он.

— Ты хотел знать, где я… — я умолкла, борясь с противоречивыми порывами смеха и возмущения. — Ты бы мог взять меня с собой, чокнутый ты чудак!

— Я не хотел тебя тревожить, — произнёс он по-прежнему невинным тоном. — Ты устала. Ты не высыпалась.

— Что, если на корабль нападут?

— Я могу освободить тебя дистанционно.

Это слегка огорошило меня.

— Вот как?

Он щёлкнул языком. В этот раз я буквально слышала, как он закатывает глаза.

И да, он прав. Он тот, у кого всегда всё продумано. Он выводил паранойю на уровень искусства. Он никогда не оставил бы меня в таком положении, если не сумел бы освободить в ситуации, когда что-то случится.

— А что, если тебя вырубят? — спросила я, всё ещё подавляя раздражение.

— Я запланировал периодические автоматические проверки. Если я не отвечу, система сразу тебя освободит.

— А если ты погибнешь? — парировала я.

— Тогда ты всё равно труп, жена, — ответил он, улыбаясь.

Я прикусила губу, подавляя ругательство. Похоже, он это уловил.

— Я же сказал, что не смогу отнестись к этому здравомысляще, любовь моя.

— Здравомысляще? — я фыркнула. — Когда это ты здравомысляще относился к чему бы то ни было, муж? Ты вообще собираешься возвращаться в ближайшее время?

— Конечно, — я снова услышала, что он улыбается.

Почувствовав, что злость временно победила веселье, я позволила себе заговорить резче.

— Ты серьёзно наказываешь меня? За что? За то, что в Макао всё пошло не по плану? Или всего лишь за то, что в прошлом году меня похитили и едва не убили?

Воцарилась тишина.

— Едва не убили? — невинно переспросил он. — Ты только что сказала «едва не убили», жена?

Я прикусила губу. Затем, слегка фыркнув, я выдохнула и уставилась в потолок. Прежде чем я сумела ответить, он продолжил более серьёзным тоном.

— …И нет, жена. Это не наказание, — он, похоже, ещё несколько секунд подумал над моими словами. — Наказание… нет.

— Тогда что? — раздражённо переспросила я. — Это тебе просто в кайф?

Он усмехнулся, поначалу не отвечая. Я почти чувствовала, как он окидывает комнату взглядом.

— Я упомянул, что я не один? — спросил он.

— Упомянул, — буркнула я.

— Есть пожелания относительно завтрака? — поинтересовался он после небольшой паузы. Его голос вновь приобрёл те раздражающе невинные интонации.

— Нет, — ответила я, всё ещё ворча. Но потом передумала. — Подожди, — поправилась я. — Фрукты-ягоды. Если есть. Желательно чернику. Бананы.

— Кофе?

Я закатила глаза, позволив всему своему телу расслабиться на матрасе.

— Ты ещё спрашиваешь?

— Я наладил настенный монитор, — сказал он после очередной паузы. — Скоро вернусь.

Прежде чем я успела запротестовать, он оборвал звонок. Я попыталась снова набрать его, но угодила в пустоту.

Должно быть, он выключил эту чёртову штуку.

Поудобнее устроив плечи, насколько это было возможно, я подложила подушку под верхнюю часть спины, затем сняла гарнитуру и бросила её на прикроватную тумбочку. Я уставилась на безликую стену слева от себя, а именно на сегмент над столом Ревика.

На столе лежало несколько книг вместе с браслетом-компьютером, который он иногда носил — в частности, если много координировал что-то с Викрамом. Его urele валялась рядом с книгами, вероятно, после тренировочных сессий с Мэйгаром.

Набор инструментов, понадобившихся ему для починки монитора, исчез.

Хмуро уставившись на пустую стену, я вспомнила наш оборванный разговор прошлой ночью… а именно о видящем, на которого мы наткнулись в Макао, о Даледжеме.

Ревик мало что сказал.

Мне не казалось, что он утаивает от меня подробности по какой-то коварной причине; скорее, дело в том, что когда я добралась сюда, его уже не интересовало ничего, кроме секса. Теперь же наступил новый день, ни один из нас уже не боролся с сексуальным неудовлетворением после операции, не отходил после выбросов адреналина, и мне нужно пересмотреть свою тактику.

Но если смотреть на вещи трезво, я понимала, что секс ещё некоторое время будет отвлекать. Мы оба до сих пор испытывали… проблемы с адаптацией… после случившегося в прошлом году. Легко свалить это на Ревика, но я знала, что дело не только в нем.

Вздохнув, я прислонилась к подушке и с помощью голосовой команды на прекси включила настенный монитор. Зеленоватая, похожая на стекло поверхность тут же трансформировалась.

Появились мелькающие образы, обрётшие чёткость.

У нас здесь много недель был дерьмовый сигнал — какие-то глюки из-за перенаправления в целях безопасности. Должно быть, Ревик устранил проблему вместе с Викрамом и Данте.

Каналы чёрного рынка всплыли первыми.

Вместо сотен тысяч — возможно, даже миллионов станций — занимавших эфирные волны до вспышки C2-77, теперь осталась примерно дюжина человеческих каналов. Каждый освещал новости в той или иной мере, даже каналы чёрного рынка, которые мелькали заголовками между аукционами и списками товаров с фиксированными ценами. Однако у некоторых имелись явные мотивы, и там использовалось немало безумной риторики, как идеологической, так и религиозной.

Один канал транслировал в основном Третий Миф.

Другой принадлежал фракции экстремистского христианства. Он ратовал за открытые убийства видящих руками всех «истинных верующих». По словам Локи, один из каналов Ближнего Востока обладал радикальным исламистским уклоном и выступал за те же вещи, что и христианские экстремисты.

Ещё один канал с сомнительными политическими заявлениями работал из Китая, но не поддерживался китайским правительством или какими-то ключевыми новостными источниками Китая. Они также транслировали много теорий заговоров, нацеленных не столько на видящих, сколько на другие человеческие цивилизации.

Вдобавок к каналам, на нашем корабле имелось приличное количество записанного материала. Балидор сказал, что в хранилище находилось ещё больше материала, пока что не добавленного в библиотеку корабля.

Конечно, регулярные компьютерные операции не позволяли тратить время на такую работу. У них и без того полно дел, и скорее всего, ситуация только ухудшится.

Они даже привлекли к работе моего бывшего бойфренда, Джейдена, поскольку он занимался разработкой игр в Силиконовой Долине и в Списках был помечен как «техник». Я не спрашивала, что ему поручили (в основном потому, что мне всё равно), но видимо он подчинялся Данте, что мне невольно казалось забавным.

Ну, то есть, она гений, но ей же всего шестнадцать.

Когда я полусерьёзно попросила Викрама следить, чтобы Джейден и остальные держали свои лапы подальше от Данте, выражение лица индийского видящего сделалось свирепым. Достаточно свирепым, чтобы я поняла — должно быть, это уже всплывало. Я не выспрашивала детали, так что понятия не имела, связано ли это с Джейденом, но лично я в этом сомневалась.

Джейден ни за что не был бы настолько озабоченным… или настолько тупым.

Если бы он что-то натворил, пусть и не именно это, то Ревик непременно бы отреагировал излишне остро. Меня уже предупреждали, что этих двоих надо держать подальше друг от друга — видимо, между ними что-то произошло в моё отсутствие.

То есть, что-то помимо того, что они и так ненавидели друг друга.

Я слышала, что Джейден и Тина расстались, и это тоже не помогало делу.

Не знаю, почему Джон посчитал нужным сообщить мне это, но вместо удовлетворения (ведь Джейден сошёлся с ней, изменяя мне), мысль о том, что мой бывший снова свободен, почему-то вызвала у меня дискомфорт. Джона это, похоже, тоже беспокоило — наверное, поэтому он и сказал мне.

В любом случае, я знала, что Викрам и остальные присмотрят за Данте.

Если кому-то из этих парней хватит дурости ухлёстывать за малолеткой, им придётся отвечать не только перед Викрамом, и даже не только перед Ревиком. Буквально каждый спец по компам из команды техников-видящих практически удочерил Данте, и это ещё не считая куда более опасных её защитников из числа Повстанцев. Более того, чертовски много видящих перенесли сексуальное насилие в несовершеннолетнем возрасте, в основном от мужчин-людей. Для многих это оставалось больной темой.

И да, Данте считали членом семьи.

Думая над этим, я лишь вполглаза следила за новостями передо мной.

Я включила старый русский новостной канал — пожалуй, самый просматриваемый нами среди оставшихся каналов. Они сообщали о новостях, которые другие каналы не охватывали.

Этот канал, называемый Драк, предоставлял единственный надёжный источник новостей по всему миру — по крайней мере, для тех, кто хотел это слышать.

С нашей точки зрения он был надёжен, поскольку там вещали не люди Тени, и канал не страдал от идеологической предвзятости, пропаганды или религиозного помешательства как другие каналы. Более того, это единственный канал, у которого остались контакты во всех или в большинстве существующих карантинных городов, причём как в городах Тени, так и в независимых городах. У них имелся кто-то даже в Нью-Йорке.

«Драк» на старом прекси означало «правда» в значении высшей истины, превыше уровня базовых фактов.

Скандально известный канал чёрного рынка под названием Ринак тоже по-прежнему существовал, но к нему можно получить доступ только через частные каналы. Балидор сказал, что пока им не удалось это взломать, но в последнее время Данте превратила это в проект на досуге/личный вызов — по причинам, которые Балидор даже не пытался объяснить. Как бы там ни было, они с Виком не сомневались, что у нас скоро будет доступ.

Я подозревала, что они правы.

У меня определённо сложилось ощущение, что Данте не любила проигрывать.

Я всё ещё краем глаза смотрела Драк, пока они сообщали об ухудшении условий в Китае, и пыталась думать о том, что хочу сказать на дневном совещании по Дубаю…

…когда настенный монитор почернел.