Пророк

Глава 27 А потом

Солнечный свет вспыхивает над головой, сначала испещрённый тенью, затем окаймлённый ею.

Поначалу проблески сбивают Локи с толку. Он сам ощущается отдалённым, отрешённым. Всё тихо. В его голове тихо. Он где-то парит, глядя на лицо и тело, которое он едва узнает.

Затем какая-то его часть резко возвращается обратно.

Боль проносится по нему, по каждому нервному окончанию, по каждому синапсу.

Она опустошает его, затмевает его разум.

Его голова болит, его спина, его бок. Он стонет, ощущает что-то неправильное в плече, ёрзает на скользкой грязи, которая не даёт ему найти опору.

Если он останется здесь, он умрёт.

Он знает это каждой фиброй своего существа.

И всё же он не может заставить своё тело работать.

Он чувствует свою кожу, движущиеся мышцы и кости… это уже что-то. Реальность его живости приносит шепоток облегчения, но его быстро затмевает боль, тошнота, которая приходит с болью, пульсация в голове, желчь в горле. Густое, механическое движение тени и света сбивает его с толку, усиливая тошноту в нутре.

Он издаёт стон, ощущая на себе руки, слыша оглушительный шум работающих лопастей.

Кто-то хватает его, дёргает вверх.

Резкая перемена, случившаяся так быстро, вызывает волну паники. Эта паника омывает его, проникая глубже, чем тени, а потом…

***

…Локи с хрипом хватает ртом воздух, словно прошло долгое мгновение или чуть больше.

Мало времени прошло. Всего ничего.

Но теперь над головой потолок, а не просто небо и те головокружительные, тошнотворные, крутящиеся лопасти. Он хрипит, когда боль простреливает ногу и плечо. Он снова чувствует на себе руки, но они, похоже, движутся с какой-то целью.

Он узнает лицо Калги, затем Иллег… того огромного видящего, Рекса…

Имена приходят к нему, лишённые смысла. Они приходят вне всякого контекста.

Он старается дышать, по-прежнему чувствуя, как этот момент растягивается, затерянный в тишине, которая делает собственное дыхание оглушительным для его ушей. Он по-прежнему слышит тот глухой ритм лопастей, стучащих по небу над головой, пульсирующих и завывающих в воздухе, в том самом воздухе, который они толкают и гоняют тугой воронкой, чтобы поднять судно в небо.

Его тошнота возвращается, когда желудок резко ухает вниз. Боль вокруг его головы усиливается. Он видит Иллег, держащую что-то во рту — какую-то трубку, которая может быть стеклом или пластиком. Она встречается с ним взглядом, в её глазах стоит мрачное извинение, и затем она вгоняет иглу в его ногу.

Он испускает вопль боли, а потом…

А потом…

***

Этих «а потом» происходит ещё много…

Всё больше и больше, быстрее вращающихся лопастей.

Так много и так быстро, что он не может сосчитать.

Некоторые моменты яркие, отчётливые, как та прекрасная, тошнотворная, но чарующая игра солнечного света и тени над ярко-розовым цветом поцелованного закатом неба с синими и пурпурными облаками, сквозь которые просачиваются звёзды. Некоторые моменты смутные — лица и звуки, прикасающиеся к нему ладони, хватающие, причиняющие боль, но свет их хозяев тоже согревает его.

Некоторые моменты кажутся причудливыми, как минимум наполовину придуманными — солнечный свет, мерцающий сквозь розовое цветение вишни, золотисто-белые океаны, искрящие бриллиантами возле скалы, торчащей так, будто её уронили прямо возле берега с высоких, красновато-оранжевых утёсов.

Этот океан кишит жизнью, светом, любовью. Он чувствует присутствие тех существ в каждой части своего тела, они вибрируют жизнью и светом, поют ему в далёких уголках его сознания.

Он понимает, что это нереально.

Он знает, что это не может быть правдой.

Он смотрит, как ещё больше этих «а потом» приходит и уходит, но в итоге, где-то в этом «первичном бульоне» между сознанием и забвением…

Он позволяет забвению поглотить его.