Звонили ко всенощной, и протяжный дрожащий вой колокола раздавался в окрестности. Закат летнего солнца, и светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла розовым светом кабинеты конторы.
Я сидел перед Купцовым, разглядывая врученную мне лицензию.
– Примите мои поздравления, голубчик, – улыбнулся статский советник. – Теперь вы – первый частный сыщик Империи! И впредь, можете оказывать всякое содействие полиции на государственном уровне, получая за то жалование. Без куска хлеба не останетесь, уж поверьте.
– Вы очень добры, Ваше высокородие, – сказал я, поднявшись с кресла. – Я не нахожу слов...
– Слова ни к чему, Николай Александрович, – как-то по-отечески сказал Фёдор Михайлович. - Ступайте, найдите Настеньку и обернитесь в добром здравии. Удачи...
Мы крепко пожали руки и я, твердой походкой, покинул кабинет статского советника.
Добравшись до пустой и унылой квартиры, в ожидании тяжелого дня, я провалился в беспокойный сон.
Сквозь белоснежные занавески уже пробивались рассветные лучи. Надобно было поспешить на пароход до форта «Граф Милютин». Там, посреди залива, разгружались и заправлялись дирижабли законопослушных перевозчиков. Коли туда и не заносит контрабандистов, в которых появилась нужда, кто - нибудь обязательно подскажет, где их искать.
Я накинул коричневый кожаный камзол поверх шелковой жилетки, повязал шёлковый же шейный платок и прикрыл дверцы гардероба; убрал винтовку в чехол за спиной, накинул ремень с сухарной сумкой и поправил поясную кобуру. В передней уже обулся в высокие сапоги, накинул на голову котелок, запер дверь и вышел в парадную, оставив квартиру во власти пустоты.
Пока я добирался до переправы, окончательно рассвело. Небо затягивала серая, как плесень, пелена. Тех немногих солнечных лучей, что пробивались сквозь тучи, вполне хватило, дабы разглядеть за водами залива поросший лесом остров.
Над деревьями то и дело взмывали куполообразные махины. Даже с такого расстояния можно было рассмотреть, как воздушные корабли причаливают и ждут прибытия груза или команды.
В этот ранний час пассажиров на пароходе было немного. Налетавший с Финского залива ветер силился сорвать котелок с головы, от того я вцепился в него и натянул по самые брови. Люди сторонились меня, глядя с опаской. Быть может, дело было в винтовке, что торчала за спиной или в том, как я стоял: широко расставив ноги и навалившись на фальшборт.
В основном братию составляли корабельщики, моряки и воздухоплаватели. Здешний люд обслуживал либо дирижабли, либо суда на пристани, поскольку доставленные по воздуху грузы еще надобно было так или иначе переправить через залив.
Через час неуклюжей болтанки по приливным водам, ветхий белый пароход подошел наконец к пристани на том берегу.
Морские и воздушные причалы чуть не налезали друг на друга: деревянные пирсы, закованные снизу в хрупкую броню из мелких рачков, и расчищенные участки суши, из которых выпирали толстенные железные трубы; часть из них уходила обратно в землю. К ним было пришвартовано с десяток дирижаблей, сильно разнившихся по классам и сохранности.
Вид они имели самый разномастный. Одни представляли собой неброские воздушные шары с корзинами прямо под брюхом. Другие впечатляли куда больше: гондолы у них размерами и формой напоминали корпуса плавучих судов, крепились к баллонам с водородом и приводились в движение паровыми двигателями.
Мне никогда прежде не доводилось бывать в этом форту, оттого, не зная откуда начать поиски, я стоял посреди причала и наблюдал за портовым людом, который пока еще только просыпался от дремы.
Прилетали новые дирижабли и грузы кочевали из гондол на тележки, с тележек - на суда, и прибывающие воздухом товары оказывались на воде с неизменной быстротой.
Вдруг один из небольших дирижаблей дал крен. Двое моряков лихо соскользнули по тросам и отсоединили швартовочные зажимы. Те свободно повисли в воздухе. Моряки вскарабкались обратно в гондолу, с помощью лебедки подобрали швартовы, растянули их вдоль корпуса и закрепили.
В двух шагах от меня остановился старик в капитанской фуражке и стал раскуривать трубку.
- Прошу меня простить, – окликнул я его. - Какой из этих дирижаблей проходит ближе всего к Новому Петрограду?
Он смерил меня оценивающим взглядом из - под клочковатых бровей, не переставая посасывать мундштук:
- На этой стороне острова задавать такие вопросы без толку, господин.
- А на какой стороне толк имеется?
- Вам нужно вон туда. - И он указал трубкой на истоптанную грязную тропинку, исчезавшую за деревьями. - Пройдете до самого конца. Глядишь, там на ваш вопрос и ответят.
От воздушной пристани готовился отчалить еще один дирижабль, а над площадкой тем временем завис другой, только что прибывший. На боку у него была краской выведена надпись - «Бодрый».
- Моё почтение, – кивнул я, касаясь пальцами полей котелка.
- И вам не хворать...
Тропа заросла травой и зияла глубокими рытвинами. Ступая с кочки на кочку, где посуше, я запетлял между деревьями, пока не вышел на полянку, на краю которой дымили трое дюжих хлопцев. Теперь они дружно позабыли про трубки и уставились на меня. Я же с равнодушием принялся разглядывать пестреющие дирижабли и притихшую, удивленную троицу.
В основном суда были пришвартованы к деревьям. Хотя вокруг то и дело что - то потрескивало и поскрипывало, все дирижабли решительно оставались на месте. Они мало походили на лощеных собратьев из главного порта. Очевидно, их не столько построили, сколько склепали из останков других дирижаблей, более крупных и прочных.
Курильщик, стоявший ближе всех к судам, был невысок ростом и в целом походил на рабочего с фабрики: с бледным от пьянства лицом, грязноват, одежда висит мешком, поверх одежды - кожаный фартук, а из карманов торчат истрепанные рукавицы.
В середке стоял мулат с длинными волосами, заплетенными в тугие косички и перехваченными на затылке шарфом. На нем был рыбацкий свитер с высоким воротом, складки которого исчезали под густой темной бородой. В сравнении с ним и коротышкой третий, широкоплечий и статный, с густыми усами, в ослепительно - синем кителе с блестящими медными пуговицами, казался почти что щеголем. От уголка его рта отходил розовый шрам, не доставая немного до уха, щедро увешанного золотыми колечками. И колечки эти забренчали, когда владелец их разразился смехом при моем виде.
Из нутряного, зычного рокотания возник раскатистый, во всю утробу, хохот. К нему не замедлили присоединиться и остальные.
- Эй, дамочка, - позвал он, перехватив наконец вдох-другой. - Заблудились?
Обождав, пока всеобщий каламбур этой публики пошел на убыль, я спокойно сказал:
– Нет. Искал подружек. Хвала небесам – нашел.
– У тебя длинный язык, сударыня, – с угрозой в голосе сказал здоровяк, и отлип от своих дружков.
Широкой поступью он двинулся в мою сторону. Ростом он был в два аршина и мог похвастать толстыми, как бревна, руками, мощь которых отнюдь не скрывали рукава кителя. Не дойдя пары шагов, этот медведь потянул ко мне свои лапищи.
Я тут же схватил его за средний палец и с силою вывернул наружу. Тот от боли припал на колено и вскрикнул. В этот момент я выхватил свой «Браунинг» и вставил ствол ему в рот. Напарники его было шелохнулись, но щелчок курка и решительный взгляд остудил их пыл.
– Послушайте, любезный, – сказал я. – Мне надобно нанять дирижабль. Капитал имеется. Если интересно – побеседуем. Если нет – не чините мне преграды.
Тот осторожно покачал головой в знак согласия и примирения. Я отпустил его руку, однако пистолет в кобуру убирать не стал.
– Ловко это вы, – сказал здоровяк, поднимаясь. – С кем имею честь беседовать?
– Николай Александрович, – кивнул я.
– Зовите меня Лаврентием, – зычным басом ответил здоровяк. – А эти ироды – Пётр и Фома.
Те два раза ударили себя в грудь кулаком.
– Изумительная у вас посудина, – сказал я, соблюдая правила хорошего тона.
– Мы зовем её «Ласточка», – пояснил Лаврентий. - Кое-что украли, кое-что купили, много чего достроили сами… Летать уж она может, да еще как.
– До Нового Петрограда долетит?
– Нет, Николай Александрович, увольте, – покачал он головой, - мы до туды не ходим.
– А кто ходит?
- Где найти такого дурня, чтобы он отвез вас в это гиблое место? Не знаю, - он спрятал руки в карманы своего кителя. - Не знаю...
- Да взять хотя бы Карася, – подал голос мулат.
- Кто такой этот Карась? Где мне его искать?
– Вы, Николай Александрович, при нём такого не болтните, – ухмыльнулся Лаврентий. – Вмиг душу вынет. Степаном его звать. Ступайте дальше по тропе. Мимо не пройдете.
Распрощавшись с троицей, я побрел вдоль дирижаблей, парящих над просекой, между могучими стволами. Суда со скрипом покачивались на канатах, мягко наползая на хвойные кроны; ветки и птичьи гнезда скребли по днищам гондол.
Ближе всех маячила несуразная махина с надписью "Белая ворона" по левому борту, от которой так и веяло кустарщиной, хотя на вид она была весьма прочной. Судно могло похвастать обшитой сталью гондолой и парой огромных газовых баллонов. Все это великолепие было скреплено воедино массой заклепок, болтов, тросов и удерживалось над просекой тремя толстыми канатами.
На земле валялась веревочная лестница, уходящая к брюху диковинного дирижабля. Рядом с ней, в тени, восседал на раскладном деревянном стульчике потрепанного вида господин. Из - под мышки у него выглядывала бутылка анисовки. Она поднималась и опускалась в такт его дыханию и, если не защитные очки на округлом лице, было бы еще очевиднее, что он спит.
Этот господин не то чтобы развалился на стуле, но и не сидел в полном смысле слова. Его светло - каштановые волосы были острижены так коротко, что походили на лысину, уши подбирались к макушке, а в левом засели три серебряных серьги. Всю картину довершали коричневые штаны, заправленные в ботинки, да замызганная нательная рубаха.
Я не наступил ни на одну ветку, не задел ни одного камешка, а лишь внимательно глядел на него. Однако, этого хватило, дабы он проснулся. Поначалу о пробуждении не говорило ничего, кроме его позы, из которой исчезла вдруг всякая расслабленность. Потом он сонным движением сдвинул очки на лоб и прорычал:
- Что...
То ли вопрос, то ли выражение недовольства - по тону понять было никак не можно.
- Степан? – уточнил я, как можно учтивее.
- Ну?
- Я… пассажир. Точнее, хотел бы им стать. Мне надобно нанять дирижабль. Лаврентий велел обратиться к вам.
- В самом деле?
- Да.
Он повернул голову влево, затем вправо, от всей души похрустев суставами.
- И куда же вам надобно?
- В Новый Петроград.
Тот и носом не повел.
- Когда?
- Прямо сейчас, – ответил я.
- Сейчас?
Степан вынул бутылку из - под мышки и поставил на землю рядом со стулом. Глаза у него были светло - карие, до того блестящие и ясные, что даже в тени отливали медью. Он глядел на меня, почти не моргая, и это определенно действовало мне на нервы.
– Двести пятьдесят целковых, – выдал он лениво.
– Не дороговато ли просите?
– Двести восемьдесят...
– Имейте совесть....
– Триста...
– Хорошо, хорошо, – вскинул я руками. – Договорились.
– Денюжку извольте вперёд, барин.
– Только на борту.
– Пусть так, – согласился капитан. – Только если обманули – сойдете прямо в воздухе.
– По рукам.
Когда он выпрямился наконец во весь рост под брюхом своего дирижабля, я увидел перед собой богатыря, выше которого не встречал в жизни. Он был не просто страшен, а внушал трепетный ужас. С таким не забалуешь.
– Тогда, милости просим на борт, барин.