Провидец. Город мертвецов

Глава 23

Свет фонаря Пахома упал на шаткую груду сломанных ящиков, которые кто-то накидал друг на друга, да так и оставил вязнуть в грязи.

- Сначала я, - сказал здоровяк. - Мы сейчас уже довольно-таки далеко отошли от «Мольберта». Думается, основная их масса сейчас там. Эти гадины никогда не устают. Они будут царапать пол, пока руки не сотрут до костей. И чем больше будет шума, тем больше их туда набежит.

- И тем меньше останется рядом с нами, – сделал я вывод.

- На это вся надежда. Дайте-ка я сперва осмотрюсь наверху на всякий такой случай.

Он придавил ножищей самый нижний ящик и, убедившись в его устойчивости, не спеша полез наверх. Металлические обручи, придававшие сей конструкции жесткость, ответили пронзительным скрежетом, который в глухой утробе подземелья казался громче всяких выстрелов.

Все невольно поежились и притихли. Только Агафья спросила:

- Слышишь что-нибудь?

- Нет, - ответил Пахом, - но нужно еще оглядеться.

Ветхие сосновые ящики застонали под его ногами, грязь отвратительно зачавкала, угрожая обрушить всю груду. Однако конструкция выдержала, а Пахом спохватился, стараясь поднять люк без лишнего шуму.

- Кажется, чисто, - произнес Пахом.

Уверенности в его голосе не ощущалось, но до ушей не доносилось ни шарканья, ни царапанья, ни стонов. Думается, все сочли тишину за добрый знак.

Пахом опустил крышку и заговорил, до предела понизив голос:

- Мы в аптечной лавке на Второй Лиховской, прямо над нами подземный склад. Насколько мне известно, напрямую этот подвал с баром не сообщается. Госпожа Агафья, ты ведь знаешь, как добраться отсюда до хранилищ? Я то, дурья башка, запамятовал.

- Один квартал прямо, один направо.

- Замечательно. Теперь послушайте меня вы, Николай Александрович. По пути никаких перенырок не будет, так что не отставайте от других и бегите со всех ног, если вдруг какая беда.

– Полагаю, перенырками вы зовете входы в убежища? – уточнил я.

– Верно полагаете, – кивнул Пахом. - Как только выйдем на улицу, то никуда уже не будем заходить до самых Хранилищ. Это самое безопасное место и ближайшее к нам. Не считая «Мольберта». А туда мы теперь сможем наведаться не раньше, чем через день-другой.

- Черт-те знает что! - проворчала Агафья. - Я ведь только-только навела порядок после прошлого раза.

- Не волнуйся на сей счет, Агафья, – поспешила её успокоить Пелагея. – Вернем всё, как и было. Чай не впервой.

Пахом крепко схватил за ручки люка и спросил:

– Ну, все готовы?

Приняв молчание за знак согласия, он отворил крышку и первым полез наверх.

Один за другим осиротевшие завсегдатаи кабачка взбирались по хлипкой горе из ящиков и попадали из плесневелых земных недр в подвал старой аптеки.

Огонек в фонаре Пахома уже подрагивал и готов был потухнуть, но юркая Пелагея очень кстати раздобыла где-то парочку свечей, так что остаться в темноте нам не грозило. Каждую разломили пополам, дабы света было больше, однако Агафья предостерегла соратников:

- Держите свечи повыше. В старых ящиках полным-полно боеприпасов, переложенных опилками. Так что хватит и одной-единственной искры. Все в сборе? - спросила она в завершение.

- Все, госпожа, - отозвался пианист, шедший последним, и захлопнул за собой люк.

- С масками у всех порядок?

По кругу прошла волна кивков. Кто-то проверил застежки, кто-то потуже затянул ремешки. Пока шли последние приготовления, Пахом прокрался к выходу из подвала и потрогал засов на двери. Отодвинул его и тут же взял револьвер на уровень груди. Дверь немного приотворилась; здоровяк просунул голову в проем, поглядел налево, затем направо, заключил, что путь свободен, и поспешил поделиться своими умозаключениями:

- Не мешкаем, не шумим, не высовываемся. Окна тут заколочены тяп-ляп, какой-нибудь кадавр может взять и заглянуть в щелку. Не давайте им на себя полюбоваться. — Он первым вошел в аптечную подсобку и отступил в сторону, давая пройти остальным. — Живей, граждане. Сейчас все идут дальше, я прикрываю сзади. Нам нужно добраться до черного входа. Видите дверь? Вон, за прилавком. Старайтесь не поднимать головы выше его уровня. А свечи попрошу загасить. Ну как, готовы?

- Готовы, — прошелестел хор голосов, приглушенных тревогой.

- Ну, тогда с Богом.

Первой двинулась Агафья, замыкал цепочку Пахом. Револьверы он держал наготове, на спине подпрыгивало «Глушило», как у Пелагеи.

Скрючившись, почти ничего не различая вокруг себя, я чуть ли не на корточках пробирался через заброшенную лавку.

Света в аптеке, по сути, не было: запыленные окна покрывал слой грязи. Все свечи, кроме одной, что не могла разогнать тьму, были потушены и скрылись с глаз. Я то и дело ловил блики на раскуроченных прилавках: поблескивала влага, которой в заброшенном здании было предостаточно. Доски пола и оконные рамы давно перекорежило от сырости и тумана, что вонзал в древесину ядовитые зубы, разъедавшие всё и вся.

- Госпожа Агафья, вы у двери? — шепнул здоровяк, хотя так его голос и звучал ненамного тише обычного.

Кивнув, женщина взялась за большой деревянный засов, навешенный на дверь, и склонила голову:

- Ничего не слышу.

- Хорошо. Расступитесь. Я иду.

Согнувшись в три погибели, он обошел цепочку с фланга и встал у двери, во главе отряда.

Пахом еще разок взглянул на нас и произнес:

- Коли сильно прижмет… — И кивком показал на Глушило, торчавшее у него за плечом. — Но сначала попробуем по-тихому — быть может, и выгорит. Тут всего два квартала. Ходу, граждане. Не задерживаемся.

Мир за порогом был черен как смоль.

Я мог бы догадаться и раньше, но искренне полагал, что в заполонившей аптеку темени повинны окна, заваленные всяким хламом, и немытые стекла. У меня и в мыслях не было, какой теперь час.

- Ночь, — изумленно выговорил я.

Агафья сжала мое плечо и зашептала:

- К этому не сразу привыкаешь. Под землей за временем не так-то легко уследить, а зимой, Бог свидетель, дни у нас короткие. А нам сейчас вперед, на горку. Может, в Хранилищах кто-нибудь видел вашу сестрицу. Пришлые частенько бросаются в глаза. Только для начала нам еще надобно туда попасть. Все по порядку, верно я говорю?

- Верно, — согласился я.

- Веселей, Николай Александрович — сейчас еще суббота.

Суббота... Эх, взять бы сейчас, по обыкновению, и завалиться в какой трактир. Зацепить вилочкой маринованный грибочек и непременно облагородить его сметанкой; далее взять ароматный дуэт ржаного хлебушка да жирной бочковой селедочки; букетик зеленого лука, для достойного аромату, да соленый огурчик из дубовой кадушки. А после, с чувством, употребить поочередно, запив сие благолепие рюмашкой стылой анисовки. А не вот это вот всё. Вместо того, приходится теперь водить дружбу с малознакомым людом в мертвом городе, где каждый первый жаждет свежей крови...

Пахом нехотя взялся за фитиль свечи и затушил его. Когда он отворил дверь пошире, я затаил дыхание и напряг все силы, крепко сжав винтовку, ожидая что ночь хлынет сюда и проглотит всех до единого. Однако ничего не происходило.

Здоровяк вытолкнул всех за дверь и с еле слышным щелчком притворил её. Затем обернулся и пророкотал таким низким тоном, что его едва можно было понять:

- Держитесь рядом друг с дружкой. Возьмитесь за руки, если не противно. Николай Александрович, вы с вашей винтовкой замыкаете колонну.

Передо мной плелся Илья и, похоже, засыпал на ходу. Я старался поглядывать и в ту, и в другую сторону, но пианист постоянно терял темп и выпадал из цепочки; приходилось водворять его обратно.

Он ужасно отставал, а я не мог позволить себе подобной роскоши. Сам я дороги в Хранилища не сыщу, а уж ночью, в темноте, и подавно. Тьма стояла, хоть глаз коли - я не различал даже формы тех, кто шел впереди. Никакого неба над головой — не видно было даже желтых труб, которые наверняка торчали тут на каждом шагу; и только прищурившись что есть мочи, в заляпанных линзах очков начинали проступать неровные очертания крыш и шпилей, чернеющих на фоне туч.

Но глазеть по сторонам сейчас некогда: моего тощего попутчика пошатывало все сильнее — он уже натыкался на стены.

Я перехватил Илью и при помощи винтовки стал пытаться вернуть его в стоячее положение.

- Да что с тобой такое, голубчик? — прошептал я, больше себе, чем ему.

Мне показалось что Илья моей помощью и вовсе брезговал, потому как он отпихнул вдруг мою руку и привалился к стене.

- Что у вас тут за возня? — прошипела подскочившая Пелагея.

- С ним что - то не ладно... - покачал я головой.

- Так вас перетак. Давай подсоблю.

- Ступайте вперёд, Пелагея. Разберемся.

Снова застонав, Илья схватил меня за руку. Я помог ему встать в строй позади товарищей, еле волочивших ноги от страха. Вот только стон этот засел у меня в голове и отозвался зудом, словно в нем был еще какой-то смысл, упорно ускользавший от меня. Пианист опять оступился, и я дал опереться себе на плечо. Какое-то время он еще семенил вперед, потом одна нога у него зашла за другую, и он рухнул на тротуар, утянув меня за собою. Шаркающие звуки шагов неумолимо тонули в тумане.

- Стойте! — позвал я громким шепотом.

Судя по возникшей суете, меня услышали. Вереница остановилась.

- Что такое? — послышался взволнованный голос Агафьи. — Где вы?

- Позади, с Ильей. С ним что-то неладно, — пояснил я, обращаясь к его шевелюре.

Бедолага уткнулся лицом мне в ключицу.

Агафья зачертыхалась во мраке:

- Илюша, пьянь ты старая, дубина этакая! Если из-за тебя нас сожрут, то, ей-богу, я откручу тебе дурную голову.

По мере того, как нарастал нетерпеливый стук ее каблуков, прибавлял в силе и притушенный поток весьма занимательных ругательств. Наконец, какой-то заплутавший пучок света ударил в неприкрытый участок механической руки, и та блеснула, выдавая свою хозяйку.

Я едва это заметил от того, что внимание моё было приковано к ремешкам на голове пианиста с притупленным чувством самосохранения.

- Стойте, — шепнул я в темноту.

- Я слышу вас! — откликнулась Агафья. — Я здесь.

- Нет. Стойте… не подходите.

Я провел по его затылку ладонью, и мне все стало ясно: вот сломанная пряжка, вот болтается ремешок, который должен бы плотно прижимать маску к лицу.

Илья похрипывал, легонько ударяя головой мне в плечо. Он все крепче и крепче сжимал мою руку, а потом и вовсе взялся за бок и стал подтягивать к себе. Опомнившись, я подсунул под него винтовку и мягко повалил на мостовую.

Агафья присела рядом на корточки и потянулась к нему:

- Илюша, да неужто ты так наглотался, что уже пристаешь к нашему гостю?

Однако, я перехватил её руку.

- Не надо... - Поднявшись, я отвел Агафью чуть подальше. - Не надо, госпожа. У него слетела маска. Он этим дышал.

- О, Господи! Да что у вас там творится?

- Идите дальше, - ответила хозяйка кабака. - Мы вас догоним.

- Ну уж нет, - буркнул Пахом, и шорох его платьев заверил, что он развернулся и спешит теперича к нам.

- Мы прямо позади вас. А ну, живо уводи остальных, - не сдавалась Агафья.

Последнюю фразу она произнесла скороговоркой, потому что Илья встал с мостовой и потихоньку разгибался. Тень в двух шагах от нас неохотно распрямила спину и вздрогнула.

- Слишком быстро, - покачала она головой. - Такого раньше не случалось...

Бывший пианист просто стоял, не делая попыток приблизиться.

- Что будем делать, госпожа? - спросил я.

- Придется его пристрелить. Прости, Илюшенька, — с горечью ответила Агафья и вскинула арбалет.

Выстрел сбил кадавра с ног, однако угодил тому в грудь. Гадина тут же вскочила на ноги и её вой гулким эхом отозвался во всей округе. Не теряя более времени, я подскочил к нему и коротко, от бедра, с силою ударил прикладом по голове. Тот свалился кулем и затих.

Агафья схватила меня за локоть и потащила прочь. Через несколько шагов мы налетели на стену, которой держались от самой аптеки, и снова к ней прилипли, да так тяжело дыша, что найти нас теперича ничего бы не стоило.

Пахом на дальнем конце квартала из кожи вон лез, только бы не допустить неразберихи и паники. Собрав людей в одно место и приперев всей своей мощью к зданию, он объявил с таким расчетом, дабы услышали и мы:

— Мы на углу. За ним свернете направо.

— Знаю, — отозвалась Агафья, не утруждая себя шепотом. В голосе ее читались усталость и страх. — Нас услышали, как пить дать. Не стой на месте, увалень, уводи людей. Мы с Коленькой замыкаем.

В ночи зазвучали хриплые стоны. Черпая друг в друге силу, они стекались на шум, ведомые неутолимой жаждой плоти, и кромешная тьма нисколько им не мешала.

Мы с Агафьей рванули к перекрестку, откуда еще доносился, перекрывая мертвячий гомон, топот Пахома и других сидельцев «Мольберта». С каждой минутой они все больше отдалялись, но, по всей видимости, Агафья знала дорогу.

Как там они говорили — всего два квартала; только, очевидно, это были два самых длинных квартала на всем белом свете, а кадавры уже учуяли наш запах или вышли на след…

- Сейчас нагоним своих, - пыхтела на бегу Агафья и свернула за угол, врезавшись в стайку кадавров, что неслась навстречу.

К моему удивлению, она тут же пустила в ход свою чудо-руку, не щадя ни одной незадачливой головы, что оказывалась на её пути. Одной твари она размозжила голову о стену, другой вышибла мозги кулаком. Я же вскинул винтовку, и открыл пальбу, раз за разом щелкая скобой.

- Осторожней! — крикнула Агафья.

Не то чтобы она беспокоилась без меры, просто один из залпов прогремел рядом с ее ухом.

- Простите!

Я в сердцах дернул скобу еще разок и нажал на спусковой крючок. Винтовка глухо щелкнула и встала в задержку. Схватившись за ствол, словно дубиной, я стал крушить головы буйных мертвецов, словно переспелые тыквы.

Вдруг, какая - то не первой свежести баба повисла на моей руке и впилась гнилыми зубами в кисть не хуже той кобылы, что цапнула меня в отрочестве. Ужас, с родни тому, что посетил меня, когда я впервые услышал надтреснутый мертвенный клекот, завладел мной. Следом, механический кулак обрушился на хрупкую и облезлую голову этой гадины, и та безвольным уже трупом сползла на мокрую землю.

- Держитесь! - послышалось в ночи. - Сейчас шарахнет!

Чудовищная пушка уже гудела в полную мощь. Едва рванула звуковая мина, я одной рукой обхватил свою голову, а другой — голову Агафьи, поскольку та не могла прикрыть оба уха сразу. Вторым же ухом я прижался к ее плечу.

Ударная волна повалила нас на мостовую. Так мы и лежали, прижавшись друг к дружке, пока мир вокруг шатало и трясло. Все руки, что с жадностью тянулись к нам, точно сдуло, и когда от разряда осталось трепещущее воспоминание, зависшее в зыбком воздухе, раскатистый голос Пахома начал отсчет.

Мы кое-как обосновались на дрожащих ногах. Я, как и в прошлый раз, напрочь утратил чувство направления, но Агафья все-таки сказала:

— Нам сюда!

Тут раздался треск, и грязную, запруженную телами улицу осветила вспышка красно-белого света, едва всех не ослепив.

- Теперь нам потемки ни к чему, правда? - хохотнул Пахом, подлетев к нам. В руке его шипел сигнальный факел. - Живы, здоровы?

- Кто ж его знает, - ответила Агафья.

- Хорошо. Тогда тикаем отсюда. До Хранилища всего ничего осталось.

Через минут эдак пять бега трусцой, я увидел вход в подземелье. У подножия лестницы, уставленной по бокам грязными мешками с песком, ярко горел прямоугольник желтого света. Опираясь для равновесия на мешки, я стал спускаться, однако первой шла Агафья, и с рукой у нее что-то не ладилось. Даже в полумраке, даже в лихорадочной спешке нетрудно было заметить, что механика истекает жидкостью, не говоря уж о странном тиканье.

Моя же собственная рука пульсировала, и при мысли о том, что перчатку придется снять, меня пробирала дрожь, словно девицу на выданье. Если перчатка прокушена насквозь, то времени у меня осталось мало.